и стали известны под именем староверов.
Из людей, способствовавших книжному просвещению во времена Грозного царя, на первом месте, как мы уже говорили, необходимо поставить, конечно, митрополита Макария; ему помогали в составлении его трудов не только духовные лица, но также и миряне; так, часть Великой Четьи минеи написана доблестным воином – московским боярским сыном Василием Тучковым.
Из переписки Иоанна с князем Андреем Курбским мы видели, что оба они были очень начитанными людьми и отлично владели пером. Кроме писем к Курбскому, сохранилось весьма замечательное послание Грозного к старцам Кирилло-Белозерского монастыря. В монастыре этом постригся опальный боярин Иван Васильевич Шереметев, причем в нем проживали также сын знаменитого Хабара Симского – боярин Хабаров и Варлаам Собакин. Шереметев имел под самым монастырем свой двор с поварней, любил жить хорошо, вкусно есть и угощать монахов. Узнав об этом, Грозный приказал, чтобы по отношению Шереметева не было никаких отступлений от общего монастырского устава, и приказал ему питаться за общей трапезой. Но братия послала государю челобитье и ходатайствовала за Шереметева ввиду его болезненного состояния. На это государь отвечал ей посланием, в котором между прочим писал: «Подобает вам усердно последовать великому чудотворцу Кириллу, предание его крепко держать… Есть у вас Анна и Каиафа, Шереметев и Хабаров, есть и Пилат – Варлаам Собакин, и есть Христос распинаем – чудотворцево предание презренное. Отцы святые в малом допустите послабу – большое зло произойдет. Так от послабления Шереметеву и Хабарову чудотворцево предание у вас нарушено… Но тогда зачем идти в чернецы, зачем говорить: «отрицаюсь от мира, от всего, что в мире». Постригаемый дает обет: повиноваться игумену, слушаться всей рати и любить ее; но Шереметеву как назвать монахов братиею? У него и десятый холоп, что в келье живет, есть лучше братии, которые в трапезе едят. Великие светильники – Сергий и Кирилл, Варлаам, Димитрий, Пафнутий и многие преподобные в Русской земле установили уставы иноческому житию крепкие, как надобно спасаться, а бояре, пришедши к вам, свои любострастные уставы ввели: значит, не они у вас постриглись, а вы у них постриглись, не вы их учители и законоучители, а они ваши. Да, Шереметева устав добр, держите его, а Кириллов устав плох – оставьте его!.. Прежде, как мы в молодости были в Кирилловском монастыре и поопоздали ужинать, то заведующий столом нашим начал спрашивать у подкеларника стерлядей и другой рыбы; подкеларник отвечал: «Об этом мне приказу не было, а о чем был приказ, то я и приготовил, теперь ночь, взять негде; государя боюсь, а Бога надобно больше бояться…» А теперь у вас Шереметев сидит в келье что царь, а Хабаров к нему приходит с другими чернецами, да едят и пьют что в миру; а Шереметев, невесть со свадьбы, невесть с родин, рассылает по кельям постилы, коврижки и иные пряные составные овощи, а за монастырем у него двор, на дворе запасы годовые всякие, а вы молча смотрите на такое бесчиние? А некоторые говорят, что и вино горячее потихоньку в келию к Шереметеву приносили, но по монастырям и фряжские вина держать зазорно, не только что горячее! Так это ли путь спасения, это ли иноческое пребывание? Или вам не было чем Шереметева кормить, что у него особые годовые запасы… А что Шереметев говорит, что его болезнь мне ведома, то для всех леженок не разорять стать законы святые! Написал я к вам малое от многого по любви к вам и для иноческого жития. Больше писать нечего, а впредь бы вы о Шереметеве и других таких же безлепицах нам не докучали: нам ответу не давать…»
Оставил о себе память как писатель и знаменитый Сильвестр. Обыкновенно ему приписывается составление так называемого «Домостроя», известного свода правил житейской мудрости XVI века. На самом деле, однако, книга «Домострой» составлялась постепенно из многочисленных древнерусских сборников церковного содержания (Златоструи, Измарагды и прочих), и только последняя глава ее несомненно принадлежит Сильвестру. Эта глава написана в виде послания к его сыну Анфиму, служившему царским приставом у таможенных дел, и его жене и вкратце повторяет содержание всех остальных глав, почему называется также «Малым Домостроем». Правила, помещенные в ней, относятся к быту зажиточного человека и отчасти напоминают известное «Поучение» Владимира Мономаха к его детям, с той большой разницей, что в Мономаховом «Поучении» видно в каждом слове, что его писал смелый и доблестный воин, который выше всего ставит отвагу и истинное благородство, для чего советует своим детям всегда прямо и бесстрашно смотреть в глаза смерти.
Чтение же «Домостроя» показывает, что хотя его писал человек очень добродетельной жизни и весьма добросердечный и верующий, но вместе с тем человек, сильно привязанный ко всем мирским благам, который не прочь был пользоваться своей добродетелью и для приумножения этих мирских благ. Вот некоторые выдержки из «Малого Домостроя»:
«Сын мой! Ты имеешь на себе и святительское благословение, и жалованье государя Царя, Государыни Царицы, братьев Царских и всех бояр, и с добрыми людьми водишься, и со многими иноземцами большая у тебя торговля и дружба; ты получил все доброе: так умей совершать о Боге, как начато при нашем попечении… Помни, сын, как мы жили: никогда никто не вышел из дому нашего тощ или скорбен… Жену люби и в законе с ней живи: что сам сделаешь, тому же и жену учи: всякому страху Божию, всякому знанию и промыслу, рукоделью и домашнему обиходу, всякому порядку. Умела б сама и печь и варить, всякую домашнюю порядню знала бы и всякое женское рукоделье; хмельного питья отнюдь не любила бы, да и дети и слуги у ней также бы его не любили; без рукоделья жена ни на минуту бы не была, также и слуги. С гостями у себя и в гостях отнюдь бы не была пьяна, с гостями вела бы беседу о рукодельи, о домашнем порядке, о законной христианской жизни, а не пересмеивала бы, не переговаривала бы ни о ком; в гостях и дома песней бесовских и всякого срамословия ни себе, ни слугам не позволяла бы; волхвов, кудесников и никакого чарования не знала бы. Если жена не слушается, всячески наказывай страхом, а не гневайся, наказывай наедине, да, наказав, примолви, и жалуй, и люби ее. Также детей и домочадцев учи страху Божию и всяким добрым делам… Ты видел, как я был от всех почитаем, всеми любим; всякому старался я угодить, ни перед кем не гордился, никому не прекословил, никого не осуждал, не просмеивал, не укорял, ни с кем не бранился; приходила от кого обида – терпел и на себя вину полагал; от того враги делались друзьями. Не пропускал я никогда церковного пения; нищего, странного, скорбного никогда не презрел; заключенных в темнице, пленных, должных выкупал, голодных кормил; рабов всех своих освободил и наделил, и чужих рабов выкупал… Также и мать твоя многих девиц, сирот и бедных воспитала, выучила и, наделив, замуж отдавала…
Поедешь куда в гости, поминки недорогие вези за любовь. На дороге, в пиру, в торговле отнюдь брани сам не начинай, а кто выбранит, терпи, Бога ради. Если людям твоим случится с кем-нибудь брань, то ты на своих бранись, а будет дело кручиновато, то и ударь своего, хотя бы он и прав был: тем брань утолишь, также убытка и вражды не будет…»
Последние слова показывают – насколько Сильвестр, при всех своих добрых качествах, был человеком угодливым, себе на уме, почему он лаской и уступчивостью и мог собрать вокруг себя боярскую партию. Но так как всем угодить невозможно, то в конце концов он и навлек на себя гнев государя.
Нас неприятно поражают в приведенной выдержке советы сыну относительно жены, которая занимает в семье, по «Домострою», хотя и почетное положение хозяйки, но вместе с тем совершенно подчиненное по отношению к мужу; не то мы видели в древнерусском быте, изображенном в былинах. Это подчиненное положение женщины явилось, конечно, вследствие общего огрубения нравов, под влиянием татарщины; и Сильвестр, давая наставление, как наказывать жену – «наедине, да, наказав, примолви», – говорит это, разумеется, с целью смягчить имевшую место в народе грубость обращения с женщиной, что, к несчастью, мы можем встретить иногда и в настоящее время.
С той же, конечно, целью – смягчить существовавшие нравы – высказывался и пространный «Домострой»: «Мужья должны учить жен своих с любовью и благорассудным наказанием. Если жена по мужнему научению не живет, то мужу надобно наказывать ее наедине и, наказав, пожаловать и примолвить, друг на друга не должны сердиться. Слуг и детей также, посмотря по вине, наказывать и раны возлагать, да, наказав, пожаловать, а хозяйке за слуг печаловаться: так слугам надежно. А только жены, сына или дочери слово или наказание неймет, то плетью постегать, а побить не перед людьми, наедине; а по уху, по лицу не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить и ничем железным или деревянным. А если велика вина, то, сняв рубашку, плеткой вежливенько побить, за руки держа…» Нет сомнения, что эти советы применялись далеко не часто и многие семьи жили мирно и дружно – во взаимной любви и уважении, примеры чему мы еще будем видеть в нашем последующем изложении.
Все приведенные выше письменные труды обращались во время Иоанна Грозного исключительно в рукописных списках. Книгопечатание, великое изобретение немца Гутенберга в конце XV века, появилось в Московском государстве лишь в 1553 году, хотя попытки к этому делались еще раньше; так, в 1548 году Иоанн поручил саксонцу Шлитте, про которого мы уже говорили, привезти в числе других мастеров и печатников, но их не пропустили к нам ливонские немцы. В 1553 же году, ввиду крайней надобности в исправных церковных книгах, по благословению митрополита Макария, царь решил открыть печатню, или типографию, в Москве, в которой сразу же стали заниматься два русских мастера – дьякон от Николы Гостунского Иван Федоров да Петр Тимофеевич Мстиславец; они закончили к 1564 году печатание первой книги «Деяний апостольских» и «Соборных посланий» вместе с «Посланиями апостола Павла». Книга по внешности была отпечатана отлично, но перевод не был сверен с греческими подлинниками, и в ней было много ошибок.