ветит, как сможет. Ну, или пусть уже как-то решится. Он даже думает, что неплохо бы встать и уйти, прямо сейчас. Если б не этот лес заколдованный, не дорога, которую потерял…
Он сдвигает в сторону миску с едой. Кулаками решать, кто из них прав, будет совсем не по чести, Ратмира потом собирать по кускам придется, он никак ему не противник. И кому же еще, как не Марушке, собирать… Последняя мысль теряется напрочь, ибо хозяин тоже на что-то решился. Точно так же, как и Ингвар, резко сдвинул на край столовую утварь, рывком выпрямился, вскочил со своего места, теперь они в полный рост… и, похоже, вот-вот вцепятся в глотки друг другу. Только Ратмир не кажется более слабым, заведомо проигравшим. И ростом никак не ниже Ингвара – вдруг. Хмурая марь, до черноты, такая, что не видно зрачка, совсем как у хозяйки, когда стояли они у ворот, а она не пойми почему на него разозлилась… Марь смотрит навылет, насквозь пронизывает Ингвара, перетекает из глаз чужих в самое его сердце. Хочется сникнуть, спрятаться, но северянин не в силах ни шевельнуться, ни глаз отвести.
– Баню вам натопила, – это хозяйка вернулась. Хмыкнула и без слов, но с прозрачным намеком отворила дверь настежь. Конечно, не розами пахнет путник, неделю плутавший в лесах. И как будто прошло наваждение темное. Или, может, слегка отпустило на время, но и этой радости с головой.
– А гость и сам справится, верно? – Ратмир вопросительно приподымает брови, намекая, мол, соглашайся! И северянин согласен, конечно. Поскорей бы убраться подальше только, чем дальше, тем лучше. Для начала – хотя бы в баню. А после на сеновал. И поутру – так и вовсе, дорогу пусть скажут, и только его и видали. Про обратный путь лучше пока не думать. Как-то устроится все, главное выбраться.
Гость на радостях убирается вон, и покуда смывает с себя грязь и запахи дальних странствий, хозяева держат семейный совет.
– Разведчик, – веско роняет Ратмир. Без малейших сомнений, утверждая, как данность.
– Ага, – легко соглашается Марушка. И наконец-то добирается до еды. – Думаешь, не поняла?
– А в дом зачем притащила? – зудом зудевший вопрос, как Ратмир дотерпел – непонятно. Не был бы гостем у них Ингвар, кого пригласили в дом, с кем хлеб разделили… мог бы Ратмир обойтись по своему разумению с ним. Разведчики северян в любом краю не к добру объявляются. Сперва они, а следом уже и отряд, который пройдет по дорогам разведанным, считай потом вдов да сирот… И пусть именно в этом лесу, именно им, Ратмиру и Марушке, навредить не сможет никто, разве что сами сдадутся на милость. И пусть не слишком-то он, Ратмир, остальных людей жалует, он вообще невысокого мнения о простых, да и с волхвами многими не в ладу. И не наемный он стражник этого леса. Но пропускать врага, еще и дорогу указывать…
– Я притащила, а ты согласился, – пожимает плечами Марушка. – Зачем соглашался?
А на это он сам не находит ответа, будто дернул кто за язык. Не Марушка, это точно. Ей пока с ним не тягаться. И не Ингвар, этот подавно не сумел бы голову задурить. Молчит Ратмир, сказать ему нечего.
– Вот и я тебе не скажу, – вздыхает Марушка, и в глазах у нее мелькает сочувствие. Знать бы еще самой, «зачем», кошкино настроение… могла ведь глаза ему отвести, или просто отправить куда-то подальше, да хоть бы обратно, откуда пришел, отрядить. Нет же, домой, как на привязи, притащила. А привязь штука такая, кто за веревочку тянет, тот пока и главней, но только что дергала ты – а вот и тебя уже повело…
– Все одно к одному… Толку барахтаться понапрасну? Что сделано – вспять не вернуть. А дальше увидим, что будет.
Ратмир на эти слова отвечает резко, наотмашь:
– Ты деревенской дурочкой не прикидывайся. Заварила кашу сама – на твоей совести будет… И на моей, – добавляет он зло. – Что взялся тебя обучать. Была бы как все, прялка, веретено, сидела бы дома, пироги пекла да женихов – не из пришлых себе выбирала.
– Думаешь, просто понравился?
– Думаю, – кивает Ратмир.
– Он занятный, – опять пожимает плечами она. «Вы оба занятные» вертелось на языке, но удалось промолчать. – И оборотник еще, ты ведь понял?
– Оборотник он только по крови, не по уму. И не обучен. И со зверем своим не справляется, – качает Ратмир головой. – Странное дело, у северян в чести такие умения, а этот нарочно держит волка на привязи… Если б не военное ремесло, уже б заморил бедолагу. Ты не смотри, что другое зверье накоротке с тобою, этого не проймешь.
– Посмотрим… может, и будет какой-то толк… и Ратмир, – зовет его Марушка, он оборачивается на голос, и, пожалуй, впервые видит не младшую, не ребенка. Что-то неуловимо переменилось в ней, и довольно давно, просто не замечал… – А кроме того, что лазутчик Ингвар и необученный оборотник, вы с ним чего не поделили? Хоть беги за водой, разливай…
Ратмир как не слышит ее:
– Думаешь, назвал свое имя настоящее, не обманул?
– Обманул, не обманул… Свои средства найдутся, как выведать, – когда это было для них, для волхвов, препятствием? Проследить если хочешь за кем или направить нужной дорогой – отметину ставь, на коня, на сбрую, на самого человека… а если выведать тайное надобно – волос с одежды сними, сон особый нашли на него, чтоб сам без утайки все про себя рассказал.
– На коня метку поставила?
– И на сбрую, и на подковы… и до самого лазутчика доберусь. Так о чем вышел спор? – напоминает она.
Проскочить неудобный вопрос не вышло. Заметила, вот, теперь отвечай. Хотя почему «отвечай» непременно? Кто из них старший, в конце концов?
Марушка все понимает без слов. Не твоего – не женского – ума дело, если коротко и по сути. Иди, пеки пироги, вышивай и не лезь, куда не просили.
– Ну, вышли бы, врезали бы друг другу. Подрались – помирились… – мужские игры в ее понимании просты, даже не о чем говорить. Но тот же Ратмир неустанно твердит, что волхвы и думают, и живут по собственным правилам… Только и остается, что про него тоже выведать ворожбой, разузнать, что к чему. И схлопотать по ушам, как бывало уже за такое.
Ратмир будто подслушал, о чем она думает (хотя чушь, не умеет, иначе б уже научил!), грозно и многозначительно хмурится, и Марушка, чтоб избежать дальнейших нравоучений, спешно озадачивает его:
– Меду ему отнеси, только не в баню, угорит, если уснет там. Поставь где-то поблизости. Или отдай. И реши уже что-то…
– Решу, – перебивает ее Ратмир, и разговор на этом окончен, так следует понимать. Дверь за ним затворяется тихо, хотя Марушка уже приготовилась к грохоту, хотелось ему, ой как же хотелось пнуть со всей силы, так сказать, от души…
– Вот и славно, – мурлычет она и почти пританцовывает в предвкушении, пока прибирает остатки ужина. Не то чтоб совсем удалось отделаться от тревоги, но чутье надобно слушать, а не барахтаться в омуте переживаний. Так что тревожное и непонятное Марушка со всем тщанием прибрала и на место поставила, что ту столовую утварь.
Глава 2
Мед хозяин дома берет из припрятанного в подполе жбана, сонный мед, и решает оставить кринку перед порогом бани, у самой двери. Только дверь как раз отворяется, и Ингвар получает свой мед из рук прямо в руки. Разморенный, посоловевший, он принимает гостинец, благодарит и даже делает пару глотков. И, пожелав доброй ночи хозяевам, убирается на сеновал. Избегает мозолить глаза, не иначе.
«Хорош мед, да не тот» – усмехается про себя он, принюхавшись и распознав сонное зелье. И, как ни хотелось ему, в полный рост да руки раскинувши, растянуться в душистом, этого года, сене, забыться сном до самой зари, или пока не разбудят… нет, решает, не зря угощали, значит, лучше перетерпеть и дождаться. Отставляет в сторону мед, не притронувшись, и терпеливо ждет. Час или два – никак не понять, сколько минуло времени. Была бы луна… Но на небе лишь звезды, да и те, прыгают в облаках, играют друг с дружкой в прятки, не разобрать даже, где какие стороны света. Или же лес колобродит опять, теперь-то Ингвар понимает, что не чудилось, а взаправду такое бывает. И от нечего делать, не следить же за звездами, он принимается день этот странный заново вспоминать. Даже угадывать пробует, кто – или что такое эти странные люди, обитатели заповедных, гибельных для чужаков лесов. Что за диковины вытворяют, другой бы кто рассказал, он посмеялся бы. А себе самому приходится верить. И люди, Ратмир и Марушка, оба, тоже лесу под стать. Чтоб ни с того, ни с сего накатывал ужас, которого не испытывал никогда. Чтоб хотелось бежать без оглядки, только б подальше убраться. Чтоб вот так, щемящей тоской сжималось в груди – сердце, да? – от одного вида, от голоса, от касания вскользь, рукавом… вожделение не в диковину, но это другое, неиспытанное еще… И ревность, ядовитая, черная, змеиным клубком…
Вдруг доносится шорох и размыкает объятия тишины… совсем рядом, но из-за двери, приоткрытой едва, не видать. Да и без этого темень кромешная, хоть ножом ее режь, такая густая. Ингвар привстает, привычно на ощупь, находит свой меч, ох, не зря потащил с собой его, не ошибся. Но это всего лишь кот. Полыхнул зеленью глаз в темноте, мурлыкнул чего-то и потрусил по каким-то своим делам. Топот, шуршание, перебежки, и, наверное, это надолго, охота нешуточная началась. Отлегло у Ингвара, самому смешно, что кота принял за опасность. И подскакивает от неожиданности, когда прямо над ухом звонко чихает кто-то. Ну, что значит «кто-то»! Кот и чихает, кто же еще… Зеленоглазое чудище фыркает недовольно, отплевывается от сена, трет лапой морду – и гневно зыркает на чужака, что вторгся в его владения.
Но поскольку незваный – и не представленный – гость даже не думает убираться, кот решается сам подойти и выяснить, кто посмел. Неспешно обходит кругом, постепенно сближаясь, натыкается на оружие рядом с Ингваром, обнюхивает недоверчиво, осторожно переступает и застывает, примериваясь… прислушиваясь… От руки шарахается сперва, отпрыгивает – но любопытство сильнее, и игра начинается заново. Пока северянин не уясняет, что лучше не лезть с непрошеной лаской. И тогда пляски кругами сходят на нет сами собой, какое-то время спустя тот же кот без зазрения совести топчется по Ингвару, ныряет под руку, тычется носом в ладонь, словом, творит привычные безобразия, как и положено. И, как положено, вдруг удирает. В тот самый момент, когда никто уже не сомневался: кот окончательно очарован и готов дружить до скончания дней.