Порою в том сне мелькает и ведьма. Иногда – пальцем указывает на небо, смотри, там мой серп, не укроешься. Иногда – воркует над ухом, выманивая волка, что скован словами заклятия. Иногда – стоят они на раздорожье вдвоем, и он слышит: «Что выберешь ты, Ингвар?»
К троллям ведьму, к троллям лес! Нет вас, и не было никогда!
– А что есть? – наверное, он еще спит, иначе как пояснить, что он ее слышит?
И правда, что есть? Семья, земля, деньги. Да, жену выбрали без него, указали прямо: бери да женись. Да, бесился и негодовал из-за этого долго. Но ко всему привыкаешь. Даже к тому, что совсем другие заботы и другая стезя теперь. Морщился, воротило до тошноты от торгового дела, от новой, степенной жизни. А что остается, если род обеднел и ослаб, и всего-то досталось в наследство, что имя, и надежда одна, что позарится кто-то из достойных богатых невест? Какой-то другой удачи у норн для него не нашлось.
Пусть было тошно, зато не напрасно. Все теперь есть, хоть сам себе обзавидуйся. Даже скальд был, при доме, песни всякие пел. Ингвар выгнал его на днях, а ведь просил же певца, и не раз: не надо про ведьм да про нечисть иную. Сам виноват, не послушал. Мало снов беспокойных Ингвару, так еще и в собственном доме, про воинов, что заплутали в ведьмачьем лесу, будут ему распевать[10]!
– А знаешь, я ведь тогда пошутила про брата, – опять этот вкрадчивый голос. – Не он это был. Отпустила его, а на тебя морок наслала. Обманулся ты, знаешь?
– Знаю, – кивает Ингвар, – знаю, конечно. И лучше б не отпускала.
Он, правда, так думает, что лучше бы брату тогда… чем жизнь для него обернулась – кто мог бы заранее угадать…
– Кого не отпускала? Его? Тебя? – удивляется голос.
И Ингвару отчаянно хочется бросить, с криком, надрывно: «Меня! Меня!»
Захныкал ребенок, завозились няньки, отступила марь. И месяц спрятался в облаках. Пусто в окошке. И вообще пустота, там, где некогда билось сердце. Тьфу, напасть! Приснится ж такое!
– Тебе пора, Ингвар, – Ратмир хмур и суров, и не старается этого утаить.
Северянин пропускает мимо ушей слова хозяина дома. Он твердо решил, даже если выставят вон – не отступит.
– А я остаюсь.
– Зачем? – уточняет хозяин, без удивления, деловито, будто знает ответ наперед, но все же хочет услышать.
Ингвар и этот вопрос пропускает мимо ушей:
– Кто тебе она? Жена? Сестра? Племянница?
– А если жена, то что?
Ингвар хмурится, молчит с полминуты, перебирая в уме впечатления, слова, жесты, взгляды, поглядывает на Ратмира косо, и, просветлев лицом, заявляет:
– Так если? Или жена?
– Прибью тебя, прикопаю за изгородью, будешь дом сторожить. Такую посмертную службу задам тебе, понял? – обещает Ратмир.
– Гость я, гость, не забыл? – напоминает ему северянин. Грозен, конечно, колдун, но что разговор так и сяк обернуться может, это Ингвар заранее принял как данность. Колдунов бояться – в сонный лес не ходить.
– Лазутчик ты, а не гость, – отрезает хозяин. – А уж я как-то потом оправдаюсь за это.
– Перед женой? – уточняет Ингвар.
– Кем бы она ни была, иди, пока отпускаю. Могу ведь и передумать.
– Слушай, Ратмир. Тут дело такое. Если ты вдруг не умеешь правильно прибивать, сразу скажи. Я научу. Смотри, – Ингвар оттягивает ворот рубахи. – Вот здесь, если нож хорошо наточен, надо быстро и глубоко полоснуть. Или сюда, – он обозначает линию на бедре. – Запомнил? А вот тыкать туда-сюда где попало не надо. Только шкуру попортишь. Я ведь тоже могу передумать, не забывай.
Хозяин смотрит на веселящегося Ингвара и все сильней утверждается в мысли, что тот развернул балаган. Нет, дельное говорит, «как правильно прибивать», но издевается ж, явно. Или – наоборот, намекает, что именно сделает, если Ратмир против него пойдет? Вот уж не думал, что кто-то однажды настолько обескуражит. Что одно, что другое, что третье, получается – чистая правда?
– Значит, твердо решил остаться, – переспрашивает хозяин.
– Нет, если жена – придется уехать, конечно, – пожимает плечами Ингвар. – Вдвоем. Извини. Да, и если ты точно решил, что нам надо поубивать друг друга – давай начинай.
– А если скажу, что ведьма она, чужак?
– Да пусть, – машет рукой северянин.
– А служба как же твоя?
– Какая? – смеется в лицо. – Пропал в сонном лесу заповедном – да и пропал. Может, волки сожрали.
– А кольцо что? И что же завет дедов? – у порога стоит Марушка, пальцами держит шнурок, которым мешочек с кольцом затянут.
– Дарю тебе, примешь? – хохочет Ингвар, и не поймешь, то ль злится, то ль в раж вошел от веселья. – О чем еще спросите?
Ведьма кривится:
– Вот уж нет, обойдусь без него как-нибудь. Не оберег, а проклятие это, знал?
– Ну, тогда хорошо, что не насмерть меня оно сразу. Верно? Дожил до этого светлого дня. Но, честно скажу, было, хворал.
Ратмир, косясь на сестру, сдается:
– Убери эту дрянь из дома, – он кивает на «оберег». – И этого, – сейчас уже про Ингвара, – тоже куда-нибудь. Лучше подальше.
– Выгнать из дому, значит, собрался? – зыркает Марушка с деланным возмущением.
– А ты на него погляди! Усидит на месте такой? А усидит – значит, жить вам обоим по моему укладу. Сдюжите?
– А что ему, – отмахивается она. – Или волчьей охоты мало покажется? Так и кроме нее для оборотника дел…
– Можно еще за изгородью… прикопать, – подает голос Ингвар. – Дом сторожить вам буду.
– Все, отцепитесь! Делайте, что хотите! Хоть в бане живите, хоть на сеновале, хоть дом поставьте, хоть на медведя с дудкой идите… Слушай, Ингвар, но если тебя обижать она вздумает – даже не суйся ко мне, сразу тебе говорю.
– А если я ее? Оглоблей поперек хребта огреешь? Или один на один пойдем?
Ратмир с откровенным сомнением оглядывает Ингвара, Марушку, потом еще раз каждого по отдельности, качает потом головой.
– Сомневаюсь… даже биться готов об заклад.
– Так и быть, на коня. Пеший сбегу, если вдруг что.
Марушка и Ратмир переглядываются – и прыскают со смеху. Лес, деревья в нем, и даже трава, кажется, вторят этому хохоту, тонко так, словно ветер коснулся серебряных колоколец, едва-едва. Ну, или просто звенит в ушах от волнения у Ингвара.
– Что-то конь не заржал, видать, имеет особое мнение, – бормочет Ратмир.
А конь жевал овес да помалкивал. Куница с утра объявилась и несла какую-то чушь. Потом еще кошка хозяйская прибежала. И столько всего наговорили вдвоем, что он почти им поверил. И теперь откровенно рад, что как-то оно решилось. И что не придется ему, коню вороному, красавцу, с какой стороны ни глянь, хромая на три ноги, годы и годы тащить на себе беспамятного хозяина по тропам сонного леса.
Глава 9
Эпилог, Пролог, а то и вовсе, вся история только вот-вот начнется, а кроме этого – и не было ничего.
Стоит Марушка на раздорожье, на семь дорог глядит, что легли ей под ноги, да в одну тропинку слились. Глядит подолгу на каждую, да в самое марево, что поднялось чуть поодаль, рассмотреть пытается, что там. Потом проводит рукой посолонь[11], одну из семи выбирая, закрывая другие.
– Едет уж твой, встретитесь скоро, – пастушок, мальчишка-подросток с котомкой полотняной через плечо, подошел, да как ни в чем ни бывало, будто зная, зачем она тут. И вторит его голосу ворон с верхушки еловой, кру-кру. И так радостно, так легко ей на сердце, что впору сплясать. – Что у тебя?
Не удивившись, она достает пироги, угощает.
– Хороши пироги, – смакует парнишка один пирожок, остальные пихая в котомку, – Ну, бывай! Тьфу, ну что за блажь, кланяться! Совсем одичали, в лесу своем!
И, насвистывая под нос себе что-то нехитрое, пастушок чуть не вприпрыжку сбегает одной из дорог. Марушка так и стоит, провожая глазами, а тот – перед самым маревом оборачивается. Да не пастушком-повесою, а дядькой с посохом, ни дать ни взять – купец, соболей не хватает разве что, не на плечах соболей, а в поклаже (купец ведь? или так погулять собрался?):
– Хорошо учит тебя Ратмир. Передай ему. А сама – готовься встречать, близко уж, – и уж совсем неожиданно для такого серьезного и важного дядьки, руку правую подносит ко рту, прикладывает пальцы к губам – и на весь лес разливается свист, лихой и звенящий. Подымаются вóроны в небо, что-то кричат, резко и неразборчиво, проносятся прямо надо головой, почти задевая крыльями – и теряются меж деревьев. Когда она переводит взгляд опять на тропинку – дядьки-купца тоже, как ни бывало.
Хороший знак, Велеса встретить. А еще лучше – похвала от него, Ратмир будет рад. Марушка цепляет ведра коромыслом, подымает его на плечо, и направляется к дому. За спиной слышится мерный топот копыт. Он все ближе и ближе.