«Чтó над небом?»
С трудом сдерживая язвительное раздражение, его родитель ответствовал:
«Смерть – неизбежное следствие жизни; жизнь человеческая подобна воздуху в пузыре. Проткни пузырь – и жизнь истекает из него, испаряется, как бледнеющее воспоминание о ярком сновидении».
«Красота – внешний блеск, которым любовь обманывает глаза любящего. Поэтому можно сказать, что только мозг, не знающий любви, способен смотреть и не видеть красоту».
«Кое-кто считает, что люди вылезли из-под земли, как личинки из трупа. Другие придерживаются того мнения, что первые люди, нуждаясь в месте проживания, создали Землю, пользуясь колдовскими чарами. Кто из них прав? Трудно сказать – вопрос этот осложняется множеством тонкостей и деталей; правильный ответ на него может дать только Куратор».
«Над небом – бесконечная пустота».
Но Гайял продолжал размышлять, предлагая различные объяснения и выдвигая всевозможные предположения – в связи с чем за спиной над ним уже начинали насмехаться. В округе распространялись слухи о том, что глефт посетил мать Гайяла во время родовых схваток и похитил часть его мозга, каковой ущерб он теперь пытался изобретательно восполнить.
Поэтому Гайял стал сторониться общения и бродил по травянистым холмам Сфира в одиночестве. Но ум его непрерывно стремился приобретать новые знания – он жадно впитывал все сведения, какие мог раздобыть, пока отец Гайяла, доведенный до крайности, не отказался наконец выслушивать дальнейшие расспросы, объяснив свое решение тем, что бесконечное удовлетворение любопытства невозможно, так как человечеством уже изучено все, что могло быть изучено, и что лишние бесполезные подробности преданы заслуженному забвению, а того, что осталось, более чем достаточно для любого здравомыслящего человека.
К тому времени Гайяла уже нельзя было назвать ребенком – он превратился в худощавого, пропорционально сложенного юношу с большими ясными глазами, предпочитавшего одеваться строго, но элегантно; о снедавшей его внутренней тревоге свидетельствовали только слегка опущенные уголки плотно сжатого рта.
Выслушав гневную декларацию отца, Гайял сказал: «Еще один единственный вопрос – и я больше не буду тебе докучать».
«Говори! – поспешил согласиться его родитель. – Я отвечу на еще один, последний вопрос!»
«Обсуждая со мной разные вещи, ты нередко ссылался на некоего Куратора. Кто он, и где я мог бы его найти, чтобы утолить жажду знаний?»
Некоторое время отец пристально смотрел на Гайяла, подозревая, что его отпрыск находился на грани сумасшествия. Затем он спокойно произнес: «Куратор охраняет Музей Человека. Согласно древним легендам, музей этот находится в степи Рухнувшей Стены – за горами Фер-Акила, к северу от Асколаиса. Не могу утверждать, что Куратор или его музей все еще существуют; тем не менее, если доверять легендам наших предков, Куратору известно все, что может быть известно. Таким образом, он мог бы дать исчерпывающий ответ на любой, самый головоломный вопрос».
«Я найду Куратора и Музей Человека, – заявил Гайял, – чтобы понять все, что можно понять».
Отец Гайяла терпеливо произнес: «Я подарю тебе моего прекрасного белого коня, мою Безразмерную Ячею, дабы она служила тебе убежищем, и мой Сверкающий Кинжал, рассеивающий ночную тьму. Кроме того, я благословлю избранную тобой тропу, чтобы опасности избегали тебя – в той мере, в какой ты не сойдешь с этой тропы».
С языка Гайяла готовы были сорваться сотни вопросов – в частности, его интересовало, где и каким образом его отец приобрел упомянутые магические средства. Тем не менее, он промолчал и принял отеческие дары: коня, волшебное убежище и кинжал со светящейся сферической головкой рукоятки, а также благословение, предохранявшее от нежелательных случайностей, нередко докучавших путникам на сумрачных тропах Асколаиса.
Оседлав коня и наточив клинок кинжала, Гайял бросил последний взгляд на окрестности старой доброй усадьбы владетеля Сфира и отправился на север, чувствуя, как лакуна в его уме пульсировала, нетерпеливо ожидая заполнения знаниями.
Он переправился через реку Скаум на старой барже, служившей паромом. Так как Гайял временно покинул избранную тропу, находясь на пароме, перевозчик, завидовавший роскошным пожиткам молодого человека, решил огреть его дубинкой по голове и ограбить. Гайял, однако, предугадал намерение паромщика и отразил удар, после чего отправил мерзавца пинком за борт, в глубокие мутные воды Скаума. Тот захлебнулся и утонул.
Взобравшись на северный берег реки, Гайял увидел впереди Порфироносный обрыв, а за ним – темные силуэты тополей и белые колонны Кайина на фоне тускло блестевшего залива Санреале.
Бродя по разбитым мостовым городских улиц, юноша приставал к обывателям с бесконечными расспросами, пока один из прохожих, отличавшийся ироническим складом характера, не порекомендовал ему обратиться к профессиональному авгуру.
Гайял нашел авгура в будке, размалеванной священными символами Авмоклопеластианической Кабалы. Оракулом оказался костлявый смуглый старец с покрасневшими глазами и грязной седой бородой.
«Сколько вы берете, и за что?» – осторожно осведомился Гайял.
«Я отвечаю на три вопроса, – охотно пояснил авгур. – За двадцать терциев я формулирую ответ в виде ясных, недвусмысленных рекомендаций. Если мне платят десять терциев, я отвечаю гимническими песнопениями, осмысление каковых может отличаться некоторой неопределенностью. За пять терциев я отвечу притчей, истолкование которой будет зависеть исключительно от вас. Получив один терций, я бормочу на тарабарском наречии».
«Предварительно, однако, я хотел бы осведомиться о глубине ваших познаний».
«Я всеведущ, – заверил его оракул. – Мне известно всё: тайны красного и черного, забытые заклинания Великого Мофолама, намерения рыб и птичьи разговоры».
«И каким образом вам удается все это узнать?»
«Исключительно индуктивным методом, – без тени смущения заявил оракул. – Я ухожу в свою будку, запираюсь в ней так, чтобы в нее не проникал ни один проблеск света и, полностью отгородившись от мира, постигаю его сокровенные тайны».
«Почему же, располагая столь драгоценными сведениями, вы прозябаете в нищете? – поинтересовался Гайял. – Вы кутаетесь в какое-то рваное тряпье, а ваши ребра напоминают стиральную доску».
Старый гуру разозлился, отступил на шаг и закричал: «Давай, проваливай! Подумаешь, умник нашелся! Ты уже выудил из меня мудрости на пятьдесят терциев, а у самого ни гроша в мошне! Желаешь просветиться? – оракул усмехнулся. – Обращайся к Куратору». С этими словами мошенник скрылся в будке и захлопнул за собой дверь.
Гайял переночевал на постоялом дворе, а поутру снова направился на север. Безлюдные руины Старого Города остались в стороне – тропа вела его направо, в сказочный лес.
День за днем Гайял ехал на север, строго придерживаясь тропы, чтобы не подвергнуться никаким злоключениям. По ночам он окружал себя и коня волшебным убежищем Безразмерной Ячеи – оболочкой, непроницаемой для зубов и когтей, чар и сглазов, давления, шума и холода; таким образом он спокойно отдыхал в пути, несмотря на любые потуги алчных исчадий мрака.
Огромный тусклый шар Солнца заходил у него за спиной; дневной свет мало-помалу бледнел, а ночи становились морозными. Наконец он заметил на северном горизонте зубчатую полоску утесов Фер-Акилы.
Лес редел, деревья становились приземистыми; здесь чаще всего встречались даобады – округлые переплетения толстых сучковатых ветвей с лощеной красновато-бронзовой корой, обросшие сферическими шапками темной листвы. Неподалеку от гигантского представителя этой разновидности Гайялу повстречалось селение – россыпь покрытых дерном землянок. Тут же появилась шайка угрюмых деревенских увальней, окруживших Гайяла и разглядывавших его так, словно из лесу вышел какой-то диковинный зверь. Гайял, движимый не меньшим любопытством, готов был задавать вопросы, но никто ничего не говорил, пока не подошел гетман – коренастый мужик в косматой меховой шапке, обросший колючей щетиной настолько, что трудно было понять, где кончалась его борода и начиналась растрепанная шерсть его темной камвольной бурки. От гетмана исходила кислая вонь, но Гайял из вежливости старался никак не проявлять свое отвращение.
«Куда идешь?» – спросил гетман.
«Я хотел бы перевалить через горы и найти Музей Человека, – объяснил Гайял. – Как туда проще всего попасть?»
Гетман указал на выемку в силуэте хребта: «Видишь ущелье? Это Провал Омона. Там нет тропы, но если ты пройдешь по Провалу, тебе не придется забираться в горы. Туда никто не ходит, однако, и оттуда никто не приходит, потому что за Провалом – неведомые земли. А раз туда никто не ходит, то, само собой, там нет никакой тропы».
Полученные сведения не обрадовали Гайяла.
«Если там никто не был, откуда вы знаете, что Провал Омона приведет меня к Музею?»
Гетман пожал плечами: «Это общеизвестно с незапамятных времен».
Услышав какую-то шаркающую возню, Гайял обернулся и увидел загон, обнесенный плетнем из лозняка. На замызганной нечистотами, утрамбованной соломенной подстилке стояли несколько неуклюжих мужчин трехметрового роста. Голые, но покрытые грязной клочковатой шерстью желтоватого оттенка, они уставились на Гайяла водянистыми голубыми глазами. На их заплывших лицах застыло выражение безмятежной тупости. Пока Гайял их разглядывал, один из великанов прошлепал к кормушке и принялся заглатывать, шумно прихлебывая, серую кашу-размазню.
«Кто это такие?» – удивился Гайял.
Гетман моргнул: он тоже удивился – невежеству чужеземца: «Это овсты, кто еще?» Указав на белого коня Гайяла, гетман с неодобрением заметил: «Никогда еще не видел такого безобразного овста! Как ты умудряешься на нем ездить? Наши овсты гораздо удобнее и не такие зубастые. Кроме того, овстятина – вкуснейшее мясо, если его правильно потушить и обжарить».
Подойдя поближе, гетман погладил металлическую дугу седла Гайяла и красную попону коня, расшитую желтыми узорами: «Убранств