Все ее обитатели разбежались. В деревне не было ни души. Кугель расхохотался. Вернувшись в гостиницу, он оделся и прицепил к поясу шпагу. Заглянув в денежный ящик под прилавком трактирщика, он нашел пригоршню монет, каковые переместил в свою поясную сумку – туда же, где лежал резной шар из слоновой кости, символизировавший НЕБЫТИЕ. После этого он поспешил выйти на улицу: лучше всего было убраться подобру-поздорову, пока никто не пытался его задержать.
Его внимание привлек какой-то огонек – камень, вставленный в кольцо на его пальце, мерцал десятками бегущих искр; потоки искр указывали туда, куда вела тропа, поднимавшаяся к утесам.
Кугель устало покачал головой, после чего снова проверил направление, в котором перемещались трассирующие огоньки. Они однозначно указывали в ту сторону, откуда он пришел. Прогноз Фарезма, в конечном счете, оказался правильным. Кугелю следовало действовать решительно, пока ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ снова не оказалась за пределами достижимости.
Он задержался только для того, чтобы найти топор, после чего поспешил вверх по тропе, следуя указаниям мерцающих искр самоцвета.
Неподалеку от того места, где Кугель расстался с ангелом смерти, искалеченное существо сидело на камне у тропы, опустив голову, прикрытую капюшоном. Подобрав камень потяжелее, Кугель швырнул его в эту поникшую фигуру – существо мгновенно распалось в пыль; от него осталась только горстка белой ткани.
Поднимаясь ближе к утесам, Кугель старался держаться под прикрытием деревьев и скал, но тщетно. Вскоре над его головой уже хлопали крыльями несколько ангелов смерти, нырявших вниз и пытавшихся подхватить его. Размахивая топором, Кугель угрожал разрубить им крылья – существа поднялись выше в небо, но продолжали кружить над ним.
Сверяясь с путеводным кольцом, Кугель поднимался все выше под пристальным наблюдением ангелов смерти, проносившихся над самой его головой. Теперь камень, вставленный в кольцо, просто сиял, переливаясь пламенными искрами: ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ мирно распласталась на камне прямо перед ним!
Кугель сдержал торжествующий крик, готовый вырваться из его груди. Вынув вырезанный из слоновой кости символ НЕБЫТИЯ, он подбежал к ВЕЗДЕСУЩНОСТИ и приложил шар к ее желеобразной центральной сфере.
Как и предсказывал Фарезм, шар и сфера мгновенно соединились. В тот же момент Кугель почувствовал, как ослабевает заклинание, перенесшее его в древнюю эпоху.
Огромные хлопающие крылья внезапно оглушили его и сбили с ног. Белая мантия облекла Кугеля. Удерживая шар НЕБЫТИЯ одной рукой, он размахивал другой, пытаясь защищаться топором, но ангелы смерти вырвали топор из его пальцев. Ему пришлось отпустить НЕБЫТИЕ – держась за неровности сколы и отчаянно пинаясь, он каким-то образом умудрился освободиться и бросился к упавшему топору. Крылатое существо схватило НЕБЫТИЕ вместе с прикрепившейся к нему ВЕЗДЕСУЩНОСТЬЮ, взмыло высоко в небо и стало планировать в направлении пещеры в стене утеса.
Непреодолимые силы разрывали Кугеля одновременно во все стороны. Оглушительный рев наполнил его уши, в глазах трепетали фиолетовые вспышки – Кугель падал в пропасть будущего – все дальше и дальше – сквозь миллион лет.
Он пришел в сознание все в той же комнате со стенами, выложенными голубой плиткой, ощутив во рту вкус ароматной настойки. Нагнувшись над ним, Фарезм пошлепал его по щекам и влил ему в рот еще немного той же жидкости: «Очнись! Где ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ? Как ты сумел без нее вернуться?»
Кугель оттолкнул чародея и сел на койке.
«ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ! – ревел Фарезм. – Где она? И где мой талисман?»
«Я все объясню, – глухо сказал Кугель. – Я уже держал ее в руках, но ее выхватила крылатая сволочь на службе у всемогущего бога Елисея».
«Говори, говори!»
Кугель подробно изложил обстоятельства, которые привели сначала к обнаружению, а затем к потере искомого Фарезмом вывернутого наизнанку отображения времени-пространства. Пока он рассказывал, лицо Фарезма морщилось от горя, плечи бессильно опускались. Наконец он вывел Кугеля наружу, на плоскогорье, утопавшее в тусклых багровых вечерних сумерках. Они стояли бок о бок, разглядывая отвесные утесы, теперь молчаливые и безжизненные. «В какую из пещер залетело это существо? – спросил Фарезм. – Покажи, если помнишь!»
Кугель протянул руку: «Вот туда, по-моему. Имейте в виду, я с ними дрался в полном замешательстве, в круговерти крыльев и белых одежд…»
«Подожди здесь». Фарезм зашел в лабораторию и вскоре вернулся. «Возьми этот фонарь, – сказал он, протягивая Кугелю кристалл на серебряной цепочке, сияющий холодным белым светом. – Приготовься!»
Чародей бросил под ноги Кугеля гранулу, развернувшуюся вихрем, и Кугель головокружительно вознесся к осыпающемуся каменному уступу, на который он указал Фарезму. Рядом зияло темное отверстие пещеры. Кугель направил в него поток белого света. Он увидел пыльный проход шириной примерно в три шага; дотянуться до свода пещеры он не мог. Проход углублялся в утес, слегка поворачивая в сторону. Судя по всему, здесь не было ничего живого.
Держа перед собой светящийся кристалл на цепочке, Кугель медленно продвигался вглубь пещеры – сердце его часто стучало от страха. Чего он боялся? Кугель не понимал. Он остановился, замер: неужели музыка? Или воспоминание о музыке? Прислушиваясь, Кугель больше не различал никаких звуков, но как только он пытался снова шагнуть вперед, страх сковывал его настолько, что он не мог пошевелиться. Приподняв фонарь повыше, он вглядывался в глубину затхлой пещеры. Куда вел этот проход? Чтó там, дальше? Только пыльный камень? Или вход в демонический мир? В блаженный рай Безднума? Кугель заставил себя постепенно двигаться вперед – с предельной осторожностью, напрягая слух, зрение и даже обоняние. На ступеньке у каменной стены он обнаружил сморщенный коричневатый сферический предмет: символ НЕБЫТИЯ, принесенный им в далекое прошлое. ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ давно отстранилась от талисмана и пропала.
Кугель бережно поднял потемневший хрупкий шар, пролежавший миллион лет, и вернулся на наружный уступ обрыва. По команде Фарезма вихрь опустил Кугеля на площадку перед синоптикумом.
Опасаясь снова разгневать чародея, Кугель робко вручил ему трещиноватый, сморщенный символ НЕБЫТИЯ.
Фарезм взял его и рассмотрел, удерживая между большим и указательным пальцами: «И это все?»
«Там больше ничего нет».
Фарезм развел пальцы, позволив талисману упасть. Ударившись о щебень, он тут же превратился в пыль. Фарезм взглянул на Кугеля, глубоко вздохнул, отвернулся, выразив взмахом руки неописуемую подавленность, и проследовал обратно в синоптикум.
Кугель с облегчением начал спускаться по тропе, проходя при этом мимо бригады камнерезов, тревожно ожидавших дальнейших указаний. Они мрачно поглядывали на Кугеля, а мастеровой двухметрового роста даже бросил в него камнем. Кугель пожал плечами и продолжил путь на юг. Через некоторое время тропа привела его туда, где когда-то находилось селение на берегу пруда – теперь это была пустошь, поросшая редкими старыми деревьями – низкорослыми, кривыми и сучковатыми. Ниже, в долине, виднелись какие-то развалины, но от великих древних городов – Импергоса, Таруве и Раверджанда – не осталось даже воспоминаний.
Кугель шел на юг. За его спиной утесы постепенно сливались с дымкой расстояния и в конце концов пропали за горизонтом.
Пилигримы
1. В гостинице
Почти весь день Кугель брел по унылой пустынной равнине, где не росло ничего, кроме солончаковых трав. За несколько минут до захода Солнца он вышел на берег широкой спокойной реки; вдоль берега тянулась дорога. Справа – ближе, чем в километре – темнело высокое бревенчатое строение, оштукатуренное серовато-коричневым гипсом: судя по всему, гостиница или трактир. Наличие этого заведения вызвало у Кугеля огромное облегчение, так как он ничего не ел со вчерашнего дня, а предыдущую ночь ему пришлось провести на дереве. Уже через десять минут он открыл тяжелую, окованную чугуном дверь и зашел внутрь.
Он стоял в прихожей. С обеих сторон блестели тысячами отражений закатных лучей створчатые окна, застекленные хрустальными ромбами, за многие годы успевшими приобрести лавандовый оттенок. Из трактирного зала доносились оживленный гул голосов, перестук горшков и бокалов, запахи старого дерева, вощеной плитки, дубленой кожи и аппетитно кипящих котлов. Шагнув вперед, Кугель оказался в компании двух десятков посетителей, собравшихся у камина, распивавших вино и похвалявшихся друг перед другом, как это водится среди путешественников, всяческой небывальщиной.
Владелец заведения стоял за стойкой: приземистый человек, едва доходивший Кугелю до плеча, лысый, с выпуклым высоким лбом и длинной, лежавшей на груди черной бородой. Большие выпуклые глаза его задумчиво прикрывались тяжелыми веками; выражение его лица было таким же мирным и спокойным, как течение реки за окном. Когда Кугель обратился к нему с просьбой о ночлеге, трактирщик с сомнением дернул себя за нос: «У меня все забито до отказа паломниками, ночующими по пути в Эрзе-Дамат. Здесь, на скамьях – меньше половины тех, кого я должен сегодня приютить. Я мог бы положить соломенный тюфяк на полу в трактире, если вас это устроит. Больше ничего не могу предложить».
Кугель беспокойно вздохнул: «Это не согласуется с моими ожиданиями. Мне совершенно необходим персональный номер с удобной широкой кроватью, с видом на реку из окна и с толстым ковром, заглушающим песни и возгласы веселящихся в питейном зале».
«Боюсь, вы будете разочарованы, – безразлично ответил трактирщик. – Единственное помещение, соответствующее вашему описанию, уже занято человеком с желтой бородой, которого вы можете видеть напротив. Это некий Лодермульх, и он тоже направляется в Эрзе-Дамат».
«Не могли бы вы, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства, убедить его освободить комнату и переночевать на тюфяке?» – поинтересовался Кугель.
«Сомневаюсь в том, что он способен на такое самопожертвование, – возразил трактирщик. – Но почему бы вам самому не обратиться к нему с этой просьбой? Честно говоря, я не хотел бы заводить с ним разговор на эту тему».
Принимая во внимание решительную физиономию Лодермульха, его мускулистые руки и довольно-таки презрительное выражение, с которым он прислушивался к болтовне паломников, Кугель предпочел согласиться с мнением трактирщика о наклонностях Лодермульха и больше не настаивал на невозможном: «Похоже на то, что мне придется спать на тюфяке. А теперь я хотел бы поужинать – если это вас не затруднит, птицей с подходящей начинкой, перевязанной надлежащим образом, приправленной и поджаренной в духовке, в сопровождении любых салатов и гарниров, имеющихся у вас на кухне».
«Кухня перегружена: вам придется есть чечевицу вместе с паломниками, – ответил владелец заведения. – У меня оставалась одна курица, но, опять же, ее уже заказал на ужин Лодермульх».
Кугель раздраженно пожал плечами: «Неважно. Мне нужно сполоснуть лицо, после чего я выпью бокал вина».
«На заднем дворе имеется желоб с проточной водой, которым время от времени пользуются в таких целях. За дополнительную плату могу предоставить мази, ароматические масла и горячие полотенца».
«Проточной воды достаточно». Кугель вышел на задний двор и нашел умывальник. Освежившись, он посмотрел по сторонам и заметил неподалеку крепко сколоченный бревенчатый сарай. Он уже начал было возвращаться в трактир, но задержался и снова взглянул на сарай. Прогулявшись к этому сооружению, он открыл дверь, заглянул внутрь и только после этого задумчиво вернулся в питейный зал. Трактирщик подал ему кувшин глинтвейна; Кугель взял кувшин и присел на скамью в малозаметном углу, поодаль от паломников.
Лодермульха попросили выразить мнение о так называемых «проповедниках-канатоходцах», отказывавшихся прикасаться ступнями к земле и передвигавшихся по туго натянутым веревкам. Лодермульх сухо разъяснил ошибочность постулатов этих евангелистов-акробатов: «Они заявляют, что возраст Земли составляет двадцать девять эонов, тогда как по общепринятым представлениям наша планета не может быть старше двадцати трех. Они утверждают, что, в расчете на каждый квадратный метр поверхности Земли, скончались два миллиона двести пятьдесят тысяч человек, напитавших почву прахом и тем самым создавших повсеместный слой сырого перегноя, ходить по которому было бы святотатством. При поверхностном рассмотрении этот аргумент может показаться убедительным, но подумайте сами: прах, образовавшийся при разложении одного трупа и рассеянный по участку площадью в один квадратный метр, формирует слой толщиной в три четверти миллиметра. Таким образом, прах двух миллионов двухсот пятидесяти тысяч человек образовал бы окружающий всю планету слой перегнившего праха глубиной в полтора километра – следовательно, постулаты евангелистов-канатоходцев заведомо ложны».
Представитель обсуждаемой секты, ввиду отсутствия доступа к натянутым веревкам ходивший в чрезвычайно неудобных церемониальных башмаках, взволнованно возразил: «В ваших словах нет ни логики, ни понимания! Как вы можете делать такие безапелляционные заявления?»
Лодермульх рассерженно приподнял мохнатые брови: «Неужели нужны какие-то дополнительные доводы? Неужели утес высотой полтора километра соблюдает на берегу океана какие-то правила разграничения суши и моря? Нет, конечно. Неравенство очевидно повсюду. Повсюду суша выступает мысами далеко в море, причем чаще всего наблюдаются пляжи из чистого песка. Нигде мы не видим никаких массивных отрогов, состоящих из сероватого уплотненного праха, какие должны были бы существовать, если бы учения вашей секты были справедливы».
«Непоследовательная болтовня!» – выпалил канатоходец.
«Как вы сказали? – угрожающе расправляя широкую грудь, спросил Лодермульх. – Я не привык выслушивать оскорбительные насмешки!»
«Никаких насмешек! Всего лишь суровое и беспрекословное опровержение вашей догмы! Мы утверждаем, что часть праха сдута ветрами в океан, часть стала пылью, взвешенной в воздухе, часть вымывается сточными водами через трещины в породе и оседает в подземных пещерах, и еще одна часть поглощается деревьями, травами и некоторыми насекомыми, в связи с чем лишь примерно восемьсот метров древних отложений праха покрывают землю, ходить по которой – святотатство! Почему упомянутые вами отроги из праха не заметны повсеместно? Потому что бесчисленные люди испускали и выдыхали влагу на протяжении бесчисленных веков! В связи с накоплением этой влаги уровень океана повысился, поддерживая существующий баланс и стирая обрывистую границу между отложениями праха и океанскими глубинами. В этом основа вашего заблуждения».
«Чушь! – отвернувшись, пробормотал Лодермульх. – В вашей системе представлений скрывается фатальная ошибка».
«Ни в коем случае! – с лихорадочным упорством, свойственным его единоверцам, настаивал евангелист. – Посему, проявляя уважение к мертвым, мы ходим по воздуху, пользуясь канатами и выступами стен, а когда мы странствуем, мы надеваем особо освященную обувь».
Пока продолжался этот спор, Кугель вышел из трапезного помещения. Через некоторое время к паломникам приблизился круглолицый подросток в ливрее привратника. Обратившись к пилигриму с желтой бородой, он спросил: «Вы – достопочтенный Лодермульх?»
Лодермульх выпрямился на стуле: «Это я».
«У меня для вас сообщение от должника, готового вернуть вам денежную сумму. Он ожидает в небольшом сарае на заднем дворе гостиницы».
Лодермульх недоверчиво нахмурился: «Ты уверен в том, что этот человек желает видеть именно Лодермульха, провоста общины города Барлига?»
«Именно так, сударь – он назвал ваше имя».
«И как выглядит человек, передавший сообщение?»
«Это высокий мужчина, сударь, в плаще с просторным капюшоном – он утверждает, что вы с ним хорошо знакомы».
«Кто бы это мог быть? – размышлял вслух Лодермульх. – Тызог, скорее всего. Или, возможно, Креднип… Но почему бы ему не обратиться ко мне непосредственно в трактире? Надо полагать, у него есть какие-то основания для того, чтобы здесь не показываться». Тяжеловесный Лодермульх с трудом поднялся со стула: «Пожалуй, придется пойти и разобраться, в чем тут дело».
Провост вышел из трактира через парадный вход, обогнул здание гостиницы и заглянул в сумрачную глубину сарая: «Эй, там! Тызог? Креднип? Выходите!»
Ответа не было. Лодермульх зашел в сарай. Как только он сделал пару шагов внутрь, Кугель выскочил из-за угла, захлопнул дверь сарая и закрыл ее на засов, для надежности добавив еще дощатую перекладину.
Не обращая внимания на стук и приглушенные гневные восклицания, доносившиеся из сарая, Кугель вернулся в гостиницу и нашел ее хозяина: «Обстоятельства изменились. Лодермульх вынужден был покинуть ваше заведение, его ждали срочные дела. Ему не потребуются сегодня ни комната, ни жареная курица, и он был настолько любезен, что предложил мне ими воспользоваться».
Трактирщик пригладил длинную бороду, вышел на крыльцо и взглянул на дорогу, после чего медленно вернулся за стойку: «Ничего не понимаю! Он заплатил вперед и за комнату, и за ужин – и при этом даже не упомянул о возможности возврата уплаченной суммы».
«Мы с ним обо всем договорились к взаимному удовлетворению. Я готов доплатить еще три терция в качестве возмещения за причиненное вам неудобство».
Трактирщик пожал плечами и принял монеты: «Мне-то что? Пойдемте, я покажу вам комнату».
Кугель осмотрел помещение и остался доволен. Через некоторое время подали ужин. Жареную курицу – так же как и другие блюда, заказанные Лодермульхом – приготовили безупречно.
Перед тем, как удалиться на покой, Кугель потихоньку вышел на задний двор и убедился в том, что дверь сарая была надежно заперта, и что хриплые возгласы провоста вряд ли привлекли бы внимание постояльцев или трактирщика. Громко постучав в дверь, он строго приказал: «Тихо, Лодермульх! Это я, хозяин гостиницы. Перестань орать, ты разбудишь остальных – все уже легли спать».
Не дожидаясь ответа, Кугель вернулся в трапезный зал и завел разговор с предводителем паломников по имени Гарстанг, сухощавым бледным субъектом с хрупкой костлявой головой, полузакрытыми глазами и пронырливым носом, настолько тонким, что он просвечивал, если оказывался на фоне светильника. Обратившись к нему как к человеку знающему и эрудированному, Кугель спросил его, по какому маршруту лучше всего было бы направиться в Альмерию, на что Гарстанг ответил, что, по его мнению, Альмерия – воображаемая страна.
«Уверяю вас, Альмерия существует, – возразил Кугель. – Мне это доподлинно известно».
«Значит, вы знаете больше меня, – отозвался Гарстанг. – Мы на берегу реки Аск. Пустоши с этой стороны реки называют Судуном, а земли по другую сторону – Лелиасом. К югу отсюда находится Эрзе-Дамат, куда я советовал бы вам направиться, потому что оттуда вы могли бы повернуть на запад, пересечь Серебряную пустыню и выйти на берег Сонганского моря. Переплыв Сонганское море, вероятно, вы сможете встретить людей, способных дать вам дальнейшие указания».
«Я последую вашим рекомендациям», – сказал Кугель.
«Мы все – правоверные гильфигиты – спешим в Эрзе-Дамат, чтобы принять участие в обрядах очищения у Черного обелиска, – продолжал Гарстанг. – Так как нам предстоит идти в местах малонаселенных, мы собрались вместе. Эрбы и гидды не решаются нападать на многочисленные отряды паломников. Если вы пожелаете к нам присоединиться, чтобы пользоваться нашими привилегиями – соблюдая, разумеется, сопряженные с этими привилегиями ограничения – мы будем вас приветствовать».
«Преимущества такого варианта очевидны, – согласился Кугель. – Но в чем именно состоят ограничения?»
«Всего лишь в том, что паломник обязан выполнять требования предводителя отряда – то есть мои требования – и, конечно же, оплачивать свою долю расходов».
«Безусловно, я могу взять на себя такие обязательства», – сказал Кугель.
«Превосходно! Мы выступим завтра на рассвете». Гарстанг указал на нескольких других участников похода: «Это Витц, наш толкователь, а там сидит теоретик Казмайр. Человек с железными зубами – Арло, а рядом с ним, в синей шляпе с серебряной пряжкой – Войнод, кудесник, пользующийся высокой репутацией. В данный момент отсутствуют достопочтенный Лодермульх – к сожалению, агностик – а также безоговорочно благочестивый Субукьюль. Возможно, они опять обсуждают догматы веры наедине, пытаясь убедить друг друга. Два игрока в кости – Парсо и Сайяназ. Дальше, за ними – Хант и Крэй». Гарстанг назвал еще несколько имен, кратко описывая характеристики соответствующих паломников. Наконец Кугель, сославшись на усталость, удалился в свой номер. Растянувшись на кровати, он мгновенно уснул.
Глубокой ночью покой Кугеля был бесцеремонно нарушен. Устроив подкоп под стеной сарая, Лодермульх сумел выйти на свободу и сразу же направился в гостиницу. Прежде всего он попытался открыть дверь в комнату Кугеля, которую Кугель предварительно позаботился закрыть на замок.
«Кто там?» – позвал Кугель.
«Откройте! Это я, Лодермульх! Я заплатил за ночлег в этой комнате!»
«Ничего подобного! – заявил Кугель. – Я заплатил невероятные деньги за то, чтобы переночевать в этой постели, и мне даже пришлось ждать, чтобы хозяин гостиницы выселил предыдущего постояльца. А теперь уходите! Вы, наверное, выпили лишнего. Если вам не терпится продолжать пьянку, разбудите кого-нибудь, у кого есть ключи от погреба».
Разгневанный Лодермульх удалился, а Кугель опустил голову на подушку.
Вскоре до ушей Кугеля донеслись крики трактирщика – Лодермульх схватил его за бороду и беспощадно лупил. В конечном счете провоста выкинули из гостиницы, хотя для этого потребовались совместные усилия самого владельца заведения, его супруги, привратника, подростка-официанта и прочих, после чего Кугель с облегчением снова забылся сном.
Перед рассветом паломники – и Кугель вместе с ними – встали и приступили к завтраку. Покрытый синяками трактирщик явно находился в отвратительном настроении, но Кугеля он ни о чем не спрашивал, а тот, в свою очередь, не заводил никаких разговоров.
После завтрака пилигримы собрались перед гостиницей, где к ним присоединился Лодермульх, всю ночь расхаживавший по дороге взад и вперед.
Гарстанг подсчитал участников похода и подал пронзительный сигнал, дунув в свисток. Паломники гурьбой двинулись в путь, перешли через Аск по мосту и направились вдоль южного берега реки к Эрзе-Дамату.
2. На плоту по реке
Три дня пилигримы шли по берегу Аска, ночуя под защитой заграждения, возведенного кудесником Войнодом с помощью магического обруча с торчащими костяными иглами – необходимая мера предосторожности, так как за частоколом ограды, едва различимые в отблесках пляшущего пламени костра, собирались ночные твари, которым не терпелось прорваться к путникам: тихо скулящие от голода деоданды и снующие из стороны в сторону эрбы, как правило предпочитавшие прямохождение, но неспособные не бегать время от времени на четвереньках. Однажды гидд попытался перепрыгнуть через ограду; в другой раз три хуна старались вместе пробиться сквозь частокол – отбегая, разгоняясь и с низкими стонами одновременно сталкиваясь со вросшими в землю столбами на глазах у сидевших внутри и вздрагивавших при каждом ударе паломников.
Любопытствуя, Кугель подошел к частоколу и прикоснулся горящей ветвью к одной из навалившихся на ограду туш – хун яростно взвизгнул. Сквозь прореху между столбами протянулась мощная серая рука; Кугель едва успел отскочить. Но магическая ограда выдержала все атаки; через некоторое время хищники перегрызлись между собой и пропали в ночи.
Вечером третьего дня отряд приблизился к месту слияния Аска с большой, медленно текущей рекой, которую Гарстанг назвал Скамандером. Неподалеку начинался лес высоких пальдамов, сосен и кручедубов. С помощью местных дровосеков пилигримы повалили несколько деревьев, распилили стволы и подтащили торцованные бревна к самому краю воды, после чего соорудили плот. Собравшись на плоту, паломники, сообща навалившись на шесты, сдвинули его в реку, после чего тихо и спокойно поплыли по течению.
Пять суток они сплавлялись на плоту по широкому Скамандеру, иногда почти теряя из виду берега, порой дрейфуя рядом с окаймлявшими реку тростниковыми зарослями. Не зная, чем еще заняться, паломники устраивали продолжительные диспуты, причем их мнения по каждому вопросу расходились основательно и безапелляционно. Нередко они предавались обсуждению метафизических таинств, а также тех или иных тонкостей гильфигитского учения.
Субукьюль, самый набожный из пилигримов, подробно изложил свой символ веры. По существу, он придерживался ортодоксальной гильфигитской теософии, согласно которой восьмиглавое божество Зо-Зам, сотворив космос, отрубило большой палец своей правой ноги, каковой палец стал Гильфигом, а восемь капель крови, пролитой в процессе ампутации пальца, стали восемью человеческими расами. Скептически настроенный Рормонд подвергал нападкам эту гипотезу творения: «Кто, в таком случае, создал твоего гипотетического „создателя“? Еще один „создатель“? Не проще ли заранее предположить конечный результат творения: мигающее при последнем издыхании Солнце и умирающую Землю?» На что Субукьюль отвечал сокрушительными доводами, цитируя священное писание гильфигитов.
Паломник по имени Блунер упорно проповедовал собственный вариант сотворения мира. Он верил, что Солнце – не более чем клетка организма божества вселенских масштабов, сотворившего космос в процессе, аналогичном произрастанию лишайника на камне.
Субукьюль считал его гипотезу чрезмерно усложненной: «Если Солнце – клетка организма, то чем тогда становится Земля?»
«Земля – микроскопический паразит, извлекающий жизненные соки из клетки организма, – ответил Блунер. – Такие взаимоотношения живых существ встречаются повсеместно и ни у кого не вызывают удивления».
«Что, в таком случае, заставляет Солнце погибать? – презрительно хмыкнув, спросил Витц. – Еще какой-нибудь паразит, подобный нашей планете?»
Блунер приступил к подробному разъяснению сущности своего органона, но его почти сразу же прервал Праликсус, высокий худощавый человек с пронзительными зелеными глазами: «Послушайте! Мне все понятно, мое вероучение отличается предельной простотой. Существуют огромное множество возможностей и еще большее множество невозможностей. Наш космос – осуществление возможности, так как он существует. Почему? Время бесконечно и, следовательно, со временем реализуется любая возможность. Таким образом, мы существуем в рамках конкретной реализованной возможности и не знаем никакой другой, так как рассматриваем свой космос как единственно возможный. На самом деле, однако, рано или поздно должна существовать, и не однажды, а многократно, каждая возможная Вселенная».
«Будучи благочестивым гильфигитом, я придерживаюсь при этом сходного мировоззрения, – заявил теоретик Казмайр. – Наше вероучение позволяет предполагать последовательность создателей, каждый из которых полностью независим от другого. Выражаясь словами уважаемого Праликсуса, если божество возможно, оно должно существовать! Не могут существовать только невозможные божества! Восьмиглавый Зо-Зам, отрубивший большой палец своей ступни, вполне возможен и, следовательно, существует, о чем и свидетельствует священное писание гильфигитов!»
Субукьюль моргнул, открыл было рот, чтобы возразить – и снова закрыл его. Скептик Рормонд отвернулся, созерцая воды Скамандера.
Гарстанг, сидевший в стороне, задумчиво улыбнулся: «А вы, проницательный брат Кугель? Вы что-то необычно молчаливы. Во что вы верите?»
«Мои представления о мироздании еще недостаточно четко сформулированы, – признался Кугель. – Я поочередно рассматривал множество различных точек зрения, причем каждая из них в своем роде убедительна: я выслушал жрецов в Храме теологов; я наблюдал за заколдованной птицей, вынимавшей клювом прорицания из коробки; я внимал словам голодающего анахорета, выпившего бутылку розового эликсира, который я предложил ему в шутку. Результирующие картины Вселенной противоречивы, но отличаются исключительной глубиной прозрения. Таким образом, мое понимание сотворения мира носит синкретический характер».
«Любопытно! – заметил Гарстанг. – Лодермульх, что скажете?»
«Ха! – проворчал Лодермульх. – Обратите внимание – в моих штанах прореха. Никак не могу объяснить ее появление! Существование Вселенной озадачивает меня еще больше».
Со своими гипотезами выступали и другие. Кудесник Войнод определял известный человеку космос как тень другого мира, населенного призраками, существование которых, в свою очередь, зависит от потребления ими психической энергии людей. Благочестивый Субукьюль отверг эту теорию как противоречащую «Протоколам Гильфига».
Споры продолжались без конца. Они наскучили Кугелю и паре других паломников, в том числе Лодермульху; втроем они принялись коротать время, азартно играя в кости, в карты и в шашки. Ставки, поначалу условные, мало-помалу стали расти. Сперва Лодермульх понемногу выигрывал, но затем проиграл больше, чем выиграл, тогда как Кугель присваивал ставку за ставкой. В конце концов Лодермульх отшвырнул кости и, схватив Кугеля за локоть, встряхнул манжету его рукава, из-под которой высыпались несколько дополнительных игральных костей.
«Ага! – взревел Лодермульх. – Это у нас что такое? Я подозревал мошенничество – и вот доказательство! Сейчас же отдавайте мои деньги!»
«Как вы можете предъявлять такие требования? – возмутился Кугель. – В чем, по-вашему, состоит мошенничество? Да, я ношу с собой игральные кости – что с того? Почему бы я должен был выбросить в реку все свое имущество перед тем, как приступить к игре? Вы порочите мою репутацию!»
«Плевать я хотел на ваши оправдания! – заявил Лодермульх. – Отдавайте мои деньги!»
«Не отдам! – отказался Кугель. – Вы много кричите и ругаетесь, но у вас нет никаких доказательств какого-либо нарушения правил с моей стороны».
«Доказательства? – ревел Лодермульх. – Какие еще нужны доказательства? Взгляните на эти кости – подпиленные, крапленые, у одних одинаковые метки на разных гранях, другие перевернуть почти невозможно, настолько у них одна сторона тяжелее остальных!»
«Любопытные сувениры, не более того», – объяснил Кугель. Указав на кудесника Войнода, следившего за происходящим, он сказал: «Вот человек наблюдательный и проницательный! Спросите его, заметил ли он какие-нибудь признаки обмана!»
«Ничего подобного я не заметил, – подтвердил Войнод. – Насколько я понимаю, Лодермульх поторопился с обвинениями».
Подошел Гарстанг; ему объяснили сущность конфликта. Предводитель пилигримов произнес тоном одновременно рассудительным и успокаивающим: «В такой компании, как наша, необходимость взаимного доверия невозможно переоценить. Все мы – товарищи, набожные гильфигиты. О каком-либо злонамеренном обмане не может быть и речи! Право, Лодермульх, вы составили предвзятое мнение о нашем добром попутчике Кугеле!»
Лодермульх издевательски рассмеялся: «Если его поступки свидетельствуют о благочестии, мне поистине повезло в том, что я родился не таким, как другие!» С этими словами он уединился на углу плота, стремив на Кугеля ненавидящий и угрожающий взгляд.
Гарстанг огорченно покачал головой: «Боюсь, что Лодермульх обиделся. Может быть, если во имя восстановления мира и спокойствия Кугель вернул бы ему выигранное золото…»
Кугель решительно отказался: «Это принципиальный вопрос. Лодермульх покусился на самое драгоценное, что у меня есть – на мою честь».
«Ваши сантименты достойны похвалы, – сказал Гарстанг, – и Лодермульх повел себя бестактно. Тем не менее, во имя дружбы и товарищества… Нет? Что ж, в данном случае требования неуместны, я мог только попросить. Хм! Без мелких неприятностей дело никогда не обходится». Покачивая головой, предводитель пилигримов удалился.
Кугель собрал выигрыш и не забыл спрятать крапленые кости, которые Лодермульх вытряхнул у него из манжеты. «Неприятная вышла история, нечего сказать, – заметил Кугель, обращаясь к Войноду. – Лодермульх – какой грубиян! Оскорбил всех и каждого – ведь прекратить игру пришлось всем!»
«Возможно, не в меньшей степени по той причине, что вы прикарманили все деньги», – предположил Войнод.
Кугель взглянул на свой выигрыш с притворным удивлением: «И не подумал бы, что мне так повезет! Надеюсь, вы примете небольшую сумму, чтобы мне не пришлось таскать с собой все это тяжкое золото?»
Кудесник согласился, и несколько монет перешли из рук в руки.
Плот продолжал спокойно скользить по течению – через несколько минут, однако, Солнце потемнело самым угрожающим образом. Поверхность дневного светила подернулась лиловой пленкой, вскоре растворившейся. Самые впечатлительные паломники стали лихорадочно бегать из одного угла плота в другой с криками: «Солнце гаснет! Наступает вечный холод!»
Гарстанг, однако, поднял обе руки успокоительным жестом: «Не бойтесь! Солнце только подмигнуло и теперь светит, как прежде!»
«Подумайте сами! – энергично и серьезно поддержал предводителя Субукьюль. – Неужели Гильфиг допустил бы такую катастрофу, пока мы совершаем паломничество к Черному обелиску?»
Пилигримы притихли, хотя у каждого нашлось свое объяснение случившемуся. Толкователь Витц увидел в солнечном припадке аналогию замутнения зрения, от которого можно избавиться, часто моргая. Кудесник Войнод объявил: «Если в Эрзе-Дамате все пойдет хорошо, я посвящу следующие четыре года изобретению способа обновления жизнеспособности Солнца!» Лодермульх ограничился оскорбительным замечанием: по его мнению, Солнцу следовало погаснуть хотя бы для того, чтобы пилигримы пробирались наобум в темноте к месту проведения обрядов очищения.
Но Солнце светило по-прежнему. Плот дрейфовал по просторному Скамандеру; теперь берега были настолько низкими и лишенными растительности, что казались не более чем далекими темными линиями. Вечером Солнце будто тонуло в реке, разливая по воде красновато-коричневое зарево, постепенно тускневшее и темневшее по мере исчезновения светила.
В сумерках пилигримы развели костер и собрались вокруг него, чтобы поужинать. Они все еще обсуждали тревожное потемнение Солнца, но теперь занимались главным образом эсхатологическими разглагольствованиями. Субукьюль возлагал всю ответственность за жизнь, смерть, будущее и прошлое на Гильфига. Гакст, однако, заявил, что он чувствовал бы себя спокойнее, если бы Гильфиг впредь демонстрировал способность более эффективно управлять делами этого мира. После этого спор стал принимать напряженный характер. Субукьюль обвинил Гакста в поверхностном понимании всемогущества, а Гакст позволил себе такие выражения, как «легковерие» и «слепое поклонение». Гарстанг вмешался, указывая на то обстоятельство, что им еще не были известны все факты, и что ритуал очищения у Черного обелиска мог бы прояснить ситуацию.
На следующее утро паломники заметили, что впереди реку перегородила огромная гать, и что поперек единственной протоки, позволявшей плыть дальше, висела тяжелая чугунная цепь. Паломники подплыли к плотине так, чтобы оказаться как можно ближе к этому промежутку, после чего бросили за борт камень, служивший якорем. Из находившейся неподалеку хижины выскочил отшельник-смотритель гати – обросший субъект с длинными костлявыми конечностями, в оборванной черной хламиде и с чугунным жезлом в руках. Прыжками подбежав по гати к плоту, он наклонился, угрожающе глядя на паломников. «Назад! Назад! – закричал он. – Я запрещаю спуск по реке! Никому не позволено плыть дальше!»
Гарстанг выступил вперед: «Прошу вас о снисхождении! Мы – паломники, направляемся в Эрзе-Дамат, чтобы совершить обряды очищения. Если вы взимаете сбор с проплывающих через плотину, мы могли бы заплатить такой сбор, хотя уповаем на вашу щедрость и просим избавить нас от излишнего расхода».
Размахивая чугунным жезлом, смотритель-фанатик хрипло расхохотался: «Мой налог невозможно отменить! Вам придется казнить самого греховного из вас – если кто-нибудь из вас не продемонстрирует свою добродетель к моему удовлетворению!» Широко расставив ноги, отшельник стоял на плотине в развевающейся на ветру черной хламиде и грозно взирал сверху на плот.
Паломники почувствовали себя неудобно – все украдкой поглядывали друг на друга. Послышалось бормотание, вскоре превратившееся в сумятицу взаимных обвинений и претензий. Преобладали настойчивые возгласы Казмайра: «Меня никак нельзя назвать самым греховным! Я всегда вел целомудренную, аскетическую жизнь – и, даже если участвовал в азартных играх, игнорировал неблагородные преимущества!»
Другой пилигрим воскликнул: «Моя добродетель тем более неоспорима: я ем только вареные сухие бобы, опасаясь погубить жизнь какого-нибудь существа!»
Третий провозгласил: «Мое благочестие еще более очевидно, ибо я питаюсь исключительно шелухой тех же бобов, а также опавшей корой, опасаясь покуситься даже на растительную жизнь».
Четвертый откликнулся: «Мой желудок не выносит пищу растительного происхождения, но я придерживаюсь тех же возвышенных идеалов и позволяю себе поглощать только падаль!»
Пятый похвалился: «Однажды я переплыл озеро, охваченное пламенем, чтобы оповестить пожилую женщину о маловероятности катастрофы, предчувствие которой вызывало у нее смертельный страх!»
Кугель заявил: «Вся моя жизнь – последовательность событий, воспитывающих смирение и скромность, я непоколебим в своей приверженности справедливости и равноправию, даже если мои усилия наносят мне ущерб».
Войнод исповедовал не меньшую стойкость: «Правда, что я – кудесник, но я посвящаю магические навыки исключительно исправлению социальной несправедливости!»
Наступила очередь Гарстанга: «Моя добродетель – самого существенного свойства, так как она проистекает из квинтэссенции эрудиции, накопленной на протяжении столетий. Как я могу быть не добродетелен? Мне безразличны заурядные человеческие побуждения».
В конечном счете высказались все, кроме Лодермульха – тот стоял в стороне, горько усмехаясь. Войнод указал на него пальцем: «Говори, Лодермульх! Докажи свою добродетель – в противном случае тебя сочтут самым греховным из нас и принесут в жертву сумасшедшему смотрителю!»
Лодермульх рассмеялся. Повернувшись, провост совершил атлетический прыжок и приземлился на выступе ближайшей опоры плотины. Проворно взобравшись на парапет, он выхватил шпагу из ножен и приставил ее наконечник к горлу смотрителя: «Мы все тут грешники, в том числе ты! Кто ты такой, чтобы предъявлять нам нелепые условия? Опусти цепь – или я проткну тебе глотку!»
Отшельник поднял руки и развел их в стороны: «Мое условие выполнено – ты, Лодермульх, продемонстрировал свою добродетель. Можете плыть дальше! Кроме того, так как ты воспользовался шпагой, чтобы защитить свою честь, я наделяю тебя волшебной мазью – будучи нанесена на лезвие клинка, она позволит тебе резать камень и сталь, как масло! Так что плывите дальше, пилигримы, и да принесет вам пользу ритуал очищения!»
Приняв мазь, протянутую отшельником, Лодермульх вернулся на плот. Смотритель опустил цепь, и плот беспрепятственно проскользнул по протоке.
Гарстанг подошел к Лодермульху, чтобы высказать сдержанное одобрение. Тем не менее, он предостерег провоста: «В данном случае импульсивное – по сути дела, недисциплинированное – поведение послужило всем на пользу. Впредь, однако, в сходных обстоятельствах вам не помешало бы предварительно советоваться с товарищами, накопившими полезный опыт житейской мудрости – со мной, с Казмайром, с Войнодом или с Субукьюлем».
Лодермульх безразлично хмыкнул: «Как вам угодно – постольку, поскольку связанная с такими консультациями задержка не причинит мне никаких неудобств». Гарстангу пришлось удовлетвориться этой сомнительной уступкой.
Другие паломники поглядывали на Лодермульха с неприязнью и старались держаться от него подальше, в связи с чем провост снова уселся в одиночестве в передней части плота.
Наступил вечер, Солнце постепенно зашло, и над рекой сгустился мрак. Когда снова наступило утро, оказалось, что Лодермульх пропал.
Этот факт вызвал всеобщее замешательство. Гарстанг расспрашивал спутников, но никто не смог как-либо объяснить таинственное исчезновение желтобородого провоста, и по поводу возможной причины его пропажи высказывались самые противоречивые предположения.
Странным образом, однако, отсутствие непопулярного Лодермульха не способствовало восстановлению первоначальной товарищеской и жизнерадостной атмосферы в отряде пилигримов. В дальнейшем каждый из паломников хранил угрюмое молчание, бросая по сторонам подозрительные взгляды; никто больше ни во что не играл, философские дебаты прекратились. и даже объявление Гарстанга о том, что до Эрзе-Дамата осталось не больше дня плавания, не было встречено с заметным энтузиазмом.
3. Эрзе-Дамат
В последний вечер на плоту между паломниками возобновилось какое-то подобие дружелюбия. Толкователь Витц пропел несколько вокальных упражнений, а Кугель продемонстрировал танец вприсядку, типичный для рыбаков-омароловов из Кочика, где он провел молодость. Чтобы не остаться в долгу, Войнод выполнил несколько простых превращений, после чего показал окружающим маленькое серебряное кольцо и подозвал Гакста: «Прикоснись к этому кольцу языком, приложи его ко лбу, а потом посмотри сквозь него».
«Я вижу процессию! – воскликнул Гакст, глядя в кольцо. – Мимо маршируют сотни, тысячи мужчин и женщин. Впереди идут мои родители, за ними – их родители. Но кто все остальные?»
«Твои предки, – объяснил кудесник, – каждый в самом привычном для него наряде – вплоть до человекообразного гомункулуса, от которого все мы происходим». Войнод забрал кольцо и вынул из поясной сумки тусклый сине-зеленый самоцвет.
«Теперь смотрите: я бросаю этот камень в воды Скамандера! – Кудесник подбросил самоцвет так, чтобы он, мелькнув дугой в воздухе, упал в реку и скрылся в ее темных глубинах. – А теперь мне достаточно протянуть руку, раскрыв ладонь, и камень вернется ко мне!» Действительно, собравшиеся вокруг паломники увидели, как блеснула в зареве костра взлетевшая из реки искорка, и камень опустился на ладонь Войнода.
«Обладатель такой драгоценности может никогда не опасаться нищеты! – сказал кудесник. – Само собой, за него не дадут много денег, но его можно продавать раз за разом различным покупателям… Что еще я могу вам показать? Может быть, вот этот небольшой амулет. Честно говоря, это эротический стимулятор, вызывающий сильные чувства у того, кто подвергается его сглазу. Пользоваться им следует очень осторожно, в связи с чем у меня, разумеется, есть незаменимый противодействующий талисман, изготовленный в форме бараньей головы по приказу императора Дальмазмия Нежного с тем, чтобы он никоим образом не злоупотреблял привязанностью ни одной из своих десяти тысяч любовниц… Что еще у меня есть? Вот волшебная палочка, мгновенно прикрепляющая любой предмет к другому. Я внимательно слежу за тем, чтобы она оставалась в чехле – того и гляди, штаны случайно прилипнут к ягодицам, или палец – к сумке на поясе. Очень полезная вещь, находит самые различные применения. Что еще? Посмотрим, посмотрим… Да-да, конечно! Рог, отличающийся самым достопримечательным свойством. Будучи вложен в рот мертвеца, он заставляет умершего снова произнести двадцать его последних слов. Будучи вставлен в ухо мертвеца, он позволяет безжизненному мозгу воспринимать новую информацию… Что еще найдется в моей сумке? Ага, вот оно! Небольшое устройство, доставившее мне множество развлечений!» Войнод вынул куклу, разразившуюся декламацией отрывков героической поэмы, а затем пропевшую довольно-таки похабную песенку и обменявшуюся рядом остроумных замечаний с Кугелем – тот присел на корточках поближе к кудеснику и с напряженным вниманием наблюдал за его фокусами.
Войнод устал, наконец, давать представление, и паломники стали, один за другим, готовиться ко сну.
Кугель лежал с открытыми глазами, подложив руки под голову, глядя в звездное небо и размышляя о неожиданно богатой коллекции тавматургических инструментов и средств, принадлежавших Войноду.
Убедившись в том, что все заснули, он поднялся на ноги и внимательно рассмотрел фигуру спящего кудесника. Сумка Войнода была надежно застегнута, причем он положил ее под мышку – в полном соответствии с ожиданиями Кугеля. Направившись к небольшой кладовой, где пилигримы хранили запасы провизии, Кугель позаимствовал небольшое количество топленого сала, каковое он смешал с мукой, получив таким образом нечто вроде белой мази. Воспользовавшись куском картона, он изготовил маленькую коробочку и наполнил ее мазью. После этого он вернулся к своей подстилке и лег на нее.
Поутру Кугель позаботился о том, чтобы Войнод застал его, как бы случайно, за подозрительным занятием: Кугель смазывал лезвие своей шпаги приготовленной вчера белой мазью.
Войнод тут же пришел в ужас: «Не может быть! Невероятно! Увы, бедняга Лодермульх!»
Кугель приложил палец к губам и пробормотал: «О чем вы говорите? Я всего лишь смазываю шпагу, чтобы она не ржавела».
Войнод, полный непреклонной решимости, отрицательно покачал головой: «Теперь все ясно! Вы прикончили провоста, чтобы присвоить его имущество! Мне ничего не остается, как сообщить об этом вороловам в Эрзе-Дамате!»
Кугель умоляюще протянул к нему руки: «Не спешите с выводами! Вы заблуждаетесь – я ни в чем не виноват!»
Войнод, человек высокий и смуглый, с лиловатыми мешками под глазами, длинным подбородком и узким лбом с пролысинами, предупреждающе поднял руку: «Я никогда не одобрял убийства. В данном случае необходимо восстановить справедливость – в том числе применить надлежащее суровое наказание. По меньшей мере, злодей не должен никоим образом извлечь выгоду из своего преступления!»
«Вы имеете в виду мазь?» – осторожно спросил Кугель.
«Разумеется! – отрезал Войнод. – Справедливость должна торжествовать!»
«Вы просто безжалостны! – огорченно воскликнул Кугель. – Придется подчиниться вашим требованиям – у меня нет другого выхода».
Кудесник протянул руку: «Давайте мазь! Так как вы очевидно охвачены стыдом и сожалением по поводу своего преступления, я о нем больше ничего никому не скажу».
Задумчиво поджав губы, Кугель произнес: «Так и быть. Я уже смазал свой клинок. Поэтому готов обменять остаток мази на ваш эротический амулет и противодействующий ему талисман, вкупе с не столь существенными магическими средствами».
«Что я слышу? – разгневался Войнод. – Ваша наглость превосходит всякие представления! Мои волшебные инструменты бесценны!»
Кугель пожал плечами: «Мазь отшельника с плотины тоже нельзя назвать товаром общего потребления».
После продолжительного спора Кугель расстался с мазью, обменяв ее на тюбик, испускавший струю синего концентрата на расстояние в пятьдесят шагов, и рукописный свиток, содержавший перечень восемнадцати фаз лаганетического цикла – этим ему пришлось удовольствоваться.
Вскоре после этого на западном берегу Скамандера появились окраинные руины Эрзе-Дамата – остатки разрушенных древних вилл среди поросших быльем садов.
Работая шестами, паломники подвели плот ближе к берегу. Вдали уже торчало навершие Черного обелиска – завидев его, пилигримы разразились радостными возгласами. Совместными усилиями им удалось направить плот по диагонали поперек реки и пришвартоваться к одному из покосившихся, прогнивших городских причалов.
Паломники выбрались на берег и собрались вокруг Гарстанга, обратившегося ко всем присутствующим: «С глубочайшим удовлетворением слагаю с себя обременительные обязанности руководителя нашего отряда! Воззрите же! Перед вами священный город, где Гильфиг провозгласил гнеустическую догму, где он испепелил Казуэ и ниспроверг ведьму Энксис! Вполне возможно, что его благословенные подошвы попирали ту самую почву, на которой мы теперь стоим!» Гарстанг драматическим жестом опустил руку к земле, в то время как паломники, глядя вниз, смущенно переминались с ноги на ногу.
«Как бы то ни было, – продолжал Гарстанг, – мы прибыли, и каждый из нас должен чувствовать облегчение. Мы проделали нелегкий, опасный путь. Пятьдесят девять человек вышли из долины Фольгуса. В полях Сагмы вурдалаки утащили Бамиша и Рандола. На мосту через Аск к нам присоединился Кугель. Сплавляясь по Скамандеру, мы потеряли Лодермульха. Теперь нас – пятьдесят семь товарищей, сплоченных бедами и приключениями – мне причиняет огорчение необходимость распустить наш отряд, но я не сомневаюсь, что все мы навсегда запомним этот славный поход!
Через два дня начинается ритуал очищения. Мы прибыли вовремя. Те, кто еще не проиграл все свои деньги, – с этими словами Гарстанг бросил осуждающий взгляд на Кугеля, – могут остановиться в удобных гостиницах. Обнищавшим придется найти какую-нибудь другую крышу над головой. Наше путешествие подошло к концу: здесь мы расстаемся – каждый пойдет своим путем, хотя, конечно, через два дня мы снова встретимся у Черного обелиска. До тех пор – прощайте!»
Паломники разошлись – одни направились по берегу Скамандера к близлежащему постоялому двору, другие повернули в сторону от реки, чтобы найти убежище в городе.
Кугель подошел к кудеснику Войноду: «Как вы понимаете, я незнаком с этой страной. Вероятно, вы могли бы порекомендовать гостиницу с просторными и удобными, но не слишком дорогими номерами».
«Могу! – ответил Войнод. – Я сам собираюсь остановиться в такой гостинице, точнее – на постоялом дворе „Древний приют Дастрической империи“, занимающем территорию бывшего дворца. Если вещи мало изменились с тех пор, как я побывал там в последний раз, изысканные блюда и роскошные помещения предлагаются там за вполне разумную цену».
Кугель с одобрением отнесся к такой перспективе и последовал за кудесником по улицам старого Эрзе-Дамата – сначала мимо скоплений беленых избушек, затем по обширному району, где не было никаких зданий, а пересечения проспектов создавали нечто вроде огромной пустой шахматной доски; наконец они углубились во все еще населенные кварталы, где в глубине ухоженных, хитроумно спланированных садов виднелись великолепные усадьбы. Горожане Эрзе-Дамата отличались довольно приятной внешностью, хотя были заметно смуглее жителей Альмерии. Мужчины носили только черное: брюки в обтяжку и жилеты с черными помпонами; женщины щеголяли в роскошных длинных платьях желтой, красной, оранжевой и малиновой расцветки, а их мягкие туфельки мерцали оранжевыми и черными блестками. Синий и зеленый цвета встречались гораздо реже – здесь считали, что они могут накликать беду – а лиловый цвет символизировал смерть.
На прическах женщин покачивались высокие плюмажи, тогда как мужчины надевали набекрень черные диски с центральным отверстием, из которого выступала верхняя часть головы. Судя по всему, среди местных жителей пользовались большой популярностью смолистые бальзамы – от каждого встречного исходил отчетливый аромат алоэ, мирры или карцинта. В целом и в общем обитатели Эрзе-Дамата казались не менее цивилизованными, чем народ Кочика, и значительно более энергичными и деятельными, нежели азеномейская деревенщина.
Впереди, неподалеку от Черного обелиска, расположился «Древний приют Дастрической империи». К большому огорчению как Войнода, так и Кугеля, все помещения этого постоялого двора уже были заняты, и привратник не пустил их внутрь. «Обряды очищения привлекают множество набожных гостей из разных стран, – пояснил он. – Если вы найдете хоть какое-нибудь место, где можно переночевать, считайте, что вам повезло».
Он оказался прав: Кугелю и Войноду, переходившим от одной гостиницы к другой, всюду отказывали. Наконец, на западной окраине города – там, где уже почти начиналась Серебряная пустыня – им позволили остановиться в номере над большим, не слишком респектабельным на первый взгляд трактиром, в гостинице под наименованием «Под зеленым фонарем».
«Еще десять минут тому назад я не смог бы вас разместить, – сообщил владелец гостиницы. – Но вороловы задержали двух постояльцев, объявив, что оба они – разбойники с большой дороги и прирожденные мошенники».
«Надеюсь, вы обслуживаете главным образом клиентов, не относящихся к этой категории», – заметил Войнод.
«Как сказать? – развел руками трактирщик. – Мое дело – предоставлять ночлег, еду и питье, больше ничего. Извращенцам и бандитам тоже нужно есть, пить и спать – не меньше, чем святым и фанатикам. И те, и другие сюда наведываются. В конце концов, откуда мне знать, кто вы такие?»
Сумерки сгущались, и Кугель с Войнодом без лишних слов устроились в гостинице «Под зеленым фонарем». Освежившись, они спустились, чтобы поужинать, в трапезный зал – обширное помещение с почерневшими от времени потолочными брусьями и полом, выложенным темно-коричневой плиткой; на разнообразных столбах и стойках из рубцеватого дерева висели светильники. Намеки владельца заведения оправдались: как в том, что касалось внешности, так и по своей манере одеваться посетители здесь образовывали разношерстную компанию. С одной стороны сидели обитатели пустыни – тощие и гибкие, как змеи, в опоясанных кожаных халатах; с другой – четверо молчаливых бледнолицых субъектов с перевязанными красным шелком круглыми шишаками волос на затылках. Вдоль стойки в глубине помещения расположилась компания головорезов в коричневых бриджах, черных плащах и кожаных беретах; у каждого в мочку уха была продета золотая цепочка с болтающимся на конце сферическим драгоценным камнем.
Кугелю и Войноду подали, с некоторой небрежностью, приемлемый ужин, после которого они сидели, потягивая вино и размышляя о том, как им следовало провести остаток вечера. Войнод решил подняться к себе в номер и репетировать страстные провозглашения и лихорадочные декларации благочестия, ожидавшиеся от него во время предстоящих обрядов. В связи с этим Кугель попросил кудесника временно предоставить ему талисман, стимулировавший эротические инстинкты: «Женщины в Эрзе-Дамате выглядят неплохо, и с помощью вашего талисмана я мог бы лучше познакомиться с их возможностями».
«Ни в коем случае! – отрезал Войнод, покрепче прижимая к себе висевшую сбоку поясную сумку. – Думаю, что причины моего отказа не нуждаются в пояснениях».
Кугель угрюмо нахмурился. Преувеличенное представление Войнода о своих выдающихся качествах казалось Кугелю исключительно безосновательным и даже отталкивающим, учитывая нездорово изможденную и мрачноватую внешность кудесника.
Войнод аккуратно допил все, что оставалось у него в кружке – методичная скупость кудесника вызывала у Кугеля дополнительное раздражение – и поднялся на ноги: «Пойду отдохну у себя в комнате».
Как только Войнод повернулся и сделал пару шагов, на него натолкнулся плечом молодой головорез, спешивший куда-то размашистыми шагами. Кудесник обронил язвительный упрек, не ускользнувший от слуха разбойника. Тот сразу повернулся лицом к Войноду: «Ты смеешь говорить мне дерзости? Защищайся – или я тебе нос отрежу на память!» Головорез выхватил шпагу.
«Как вам будет угодно, – отозвался Войнод. – Один момент – позвольте мне тоже вооружиться». Подмигнув Кугелю, он слегка отвернулся от противника, вынул шпагу и, обмакнув пальцы в мазь, быстро провел ими вдоль лезвия, после чего встал лицом к лицу с разбойником: «Приготовьтесь к смерти, любезнейший!» Кудесник сделал выпад, достойный заправского фехтовальщика. Молодой разбойник, заметивший приготовления Войнода, понял, что имеет дело с магией, и остолбенел от ужаса. Клинок кудесника блеснул красивой дугой и проткнул бандита насквозь, после чего Войнод вытер его об упавшую шляпу противника.
Товарищи убитого, сидевшие за стойкой, начали было вскакивать на ноги, но их остановила самоуверенность повернувшегося к ним кудесника. «Остерегитесь, петухи на навозной куче! – предупредил их Войнод. – Разве вы не видите, что случилось с вашим дружком? Его проткнул волшебный клинок из неотразимого металла – он режет камень и сталь, как масло! Смотрите!» Кудесник размахнулся и попытался рассечь шпагой ближайший столб. Лезвие ударилось о чугунную скобу и разлетелось вдребезги. Ничего не понимая, Войнод застыл на месте, но товарищи убитого разбойника тут же бросились к нему: «Где ж твой волшебный клинок? Наши шпаги – из обычной стали, но хорошо наточены!»
Уже через несколько секунд Войнода изрубили в куски.
Теперь головорезы повернулись к Кугелю: «А ты кто такой? Хочешь разделить судьбу приятеля?»
«Нет-нет! – поспешил заявить Кугель. – Он – всего лишь лакей, носил мои пожитки. Но я – на самом деле чародей! У меня в руке магический тюбик – видите? Первого, кто вздумает мне угрожать, я оболью синим концентратом!»
Пожав плечами, разбойники вернулись к выпивке. Кугель поднял сумку Войнода, после чего подозвал трактирщика: «Будьте добры, уберите трупы и подайте мне еще одну кружку пряного глинтвейна».
«Как насчет платы за ужин и спальню вашего спутника?» – язвительно поинтересовался владелец заведения.
«Я заплачу сполна, не беспокойтесь».
Тела убитых вынесли на задний двор. Кугель опорожнил последнюю кружку вина и поднялся к себе в комнату. Там он разложил на столе содержимое сумки Войнода. Деньги он спрятал в кошельке, а талисманы, амулеты и магические инструменты бережно разместил в своей собственной сумке. Поддельную мазь он выбросил. Удовлетворенный результатами беспокойного дня, он растянулся на койке и скоро заснул.
На следующий день Кугель побродил по улицам, а затем взобрался на самый высокий из восьми городских холмов. Перед ним открылась перспектива одновременно унылая и величественная. Направо и налево струились воды казавшегося безбрежным Скамандера. Город пестрел разномастными квадратными участками, ограниченными пересекающимися прямолинейными проспектами – одни были заполнены развалинами или просто пустовали, на других виднелись скопления оштукатуренных домиков или окруженные садами роскошные дворцы. Кугель еще никогда не видел такого большого города – Эрзе-Дамат превосходил размерами даже столицы Альмерии и Асколаиса, хотя его территория главным образом представляла собой крошащиеся, плесневеющие руины.
Вернувшись в центральный район, Кугель нашел киоск профессионального географа и, уплатив названную сумму, попросил указать самый безопасный маршрут, позволявший как можно быстрее добраться до Альмерии.
Мудрец не торопился с ответом и не стал ограничиваться расплывчатыми рассуждениями. Он вынул несколько карт и путеводителей, некоторое время просматривал их, погрузившись в глубокое раздумье, после чего повернулся к Кугелю: «Могу посоветовать следующее. Направляйтесь на север по берегу Скамандера, вплоть до впадения в него Аска. Затем следуйте вверх по течению Аска до моста на шести быках. Там повернитесь лицом на север, взойдите в горы Магнатца и спуститесь с них. Перед вами будет лес, известный под наименованием „Долгий Эрм“. Продолжайте путь на запад через Долгий Эрм, и через некоторое время вы окажетесь на побережье Северного моря. Там вам придется сделать себе лодку – например, обтянутый кожей челнок из ивняка – и довериться ветру и океанским течениям. Если после этого вам удастся доплыть до берегов степи Рухнувшей Стены, оттуда, направившись на юг, сравнительно легко дойти до Альмерии».
Кугель нетерпеливо отверг рекомендации географа: «Этим путем я сюда пришел. Разве нет какого-нибудь другого маршрута?»
«Конечно, есть. Опрометчивый человек мог бы рискнуть углубиться в Серебряную пустыню и таким образом выйти к Сонганскому морю, на противоположном берегу которого простираются непроходимые дикие леса, граничащие с Восточной Альмерией».
«Что ж, такой вариант выглядит более целесообразным. Но как я мог бы пересечь Серебряную пустыню? Там ходят какие-нибудь караваны?»
«Зачем бы там ходили караваны? В пустыне нет никаких покупателей – только бандиты, а они предпочитают экспроприировать товары, а не платить за них. Для того, чтобы разбойники не решились напасть на путников, нужен отряд численностью не менее сорока человек».
Кугель отошел от киоска. В ближайшей таверне он выпил флягу вина, размышляя о том, как лучше всего было бы собрать отряд из сорока попутчиков. Сколько было паломников? Пятьдесят шесть человек? Нет, теперь уже пятьдесят пять – Войнод не в счет. Такая многочисленная компания вполне могла бы пригодиться…
Кугель заказал еще вина и продолжал предаваться размышлениям.
Наконец он расплатился и направился к Черному обелиску. Строго говоря, «обелиском» этот объект называть не следовало бы, так как он представлял собой огромный острый останец сплошного черного камня, возвышавшийся над городом метров на тридцать. В его основании были вырезаны пять статуй, смотревших в разные стороны – каждая изображала верховного адепта того или иного вероучения. Статуя Гильфига была обращена лицом к югу; в каждой из четырех рук Гильфиг держал священный символ, а каждая из его ног, обутых в изящные туфли с тонкими, загнутыми вверх носками, опиралась на шею распростертого перед ним просителя.
Кугель осведомился у стоявшего неподалеку охранника: «Кто главный священнослужитель, ответственный за совершение обрядов у Черного обелиска, и где его можно найти?»
«Полагаю, что вы имеете в виду прекурсора Хульма, – сказал охранник и указал на находившееся рядом роскошное сооружение. – Его можно найти в этом здании, усыпанном драгоценными камнями».
Кугель прошествовал к сверкающей всеми цветами радуги архитектурной достопримечательности. Ему пришлось выступить с рядом громогласных заявлений, прежде чем его провели в присутствие прекурсора Хульма – коренастого круглолицего человека средних лет. Кугель повелительным жестом приказал удалиться проводившему его жрецу-помощнику: «Мое сообщение предназначено только для ушей прекурсора!»
Хульм подтвердил приказ; жрец удалился. Кугель приблизился к прекурсору: «Могу ли я не опасаться того, что нас подслушают?»
«Здесь нас никто не подслушивает».
«В таком случае, – сказал Кугель, – да будет вам известно, что я – могущественный чародей. Смотрите: вот тюбик, испускающий синий концентрат! Вот свиток, содержащий перечень восемнадцати фаз лаганетического цикла! А этот рог – магический инструмент, позволяющий загружать информацию в мертвый мозг! В моем распоряжении находятся и другие, не менее чудесные артефакты».
«Любопытно, любопытно!» – пробормотал прекурсор.
«Перейдем ко второму из моих откровений. В свое время, в дальних краях, я работал смесителем фимиамов в Храме телеологов. Там я узнал, что каждое из священных изображений божеств создается для того, чтобы жрецы могли выполнять, по мере необходимости действия, приписываемые тому божеству, которому они служат».
«Как может быть иначе? – безмятежно отозвался прекурсор. – Божество, повелевающее всеми аспектами бытия, побуждает жрецов совершать такие действия».
Кугель согласился с этим умозаключением: «Можно допустить, таким образом, что статуи, вырезанные в основании Черного обелиска, также являются подобными священными изображениями?»
Прекурсор улыбнулся: «Какое из пяти божеств вы имеете в виду?»
«Конкретно – статую, изображающую Гильфига».
Глаза прекурсора Хульма рассеянно смотрели куда-то вдаль; по-видимому, он размышлял.
Кугель указал на различные талисманы и магические средства: «В качестве возмещения за определенные литургические услуги я мог бы принести в дар управлению прекурсора некоторые из этих приспособлений».
«В чем состояли бы такие услуги?»
Кугель подробно объяснил свои пожелания, и прекурсор задумчиво кивнул: «Не могли бы вы снова продемонстрировать свои магические товары?»
Кугель показал их снова.
«И это все, что у вас есть?»
Кугель неохотно вынул из сумки эротический стимулятор и разъяснил Хульму функцию противодействующего ему талисмана. Прекурсор снова кивнул, на этот раз решительно: «Думаю, что мы можем заключить соглашение, во всех отношениях соответствующее пожеланиям всемогущего Гильфига».
«Значит, мы договорились?»
«Договорились!»
На следующее утро пятьдесят пять пилигримов собрались у Черного обелиска. Они распростерлись перед изображением Гильфига и приготовились к совершению молитвенных обрядов. Внезапно глаза статуи божества озарились пламенем, ее рот открылся. «Пилигримы! – прозвучал голос, звонкий, как фанфара. – Исполните мой завет! Ступайте к побережью Сонганского моря через Серебряную пустыню! Там вы найдете святилище, перед которым надлежит совершить ваши молитвы! Ступайте сегодня же! Вам предстоит паломничество по Серебряной пустыне!» Божество замолчало.
Гарстанг ответил дрожащим голосом: «Мы слышим, о Гильфиг! И повинуемся!»
В ту же секунду Кугель выскочил вперед: «Я стал свидетелем чуда! Я тоже готов совершить паломничество! Выступим в поход немедленно! Вперед!»
«Не спешите! – остановил его Гарстанг. – Не можем же мы бежать по пустыне босиком, размахивая руками, как сумасшедшие дервиши! Нужен запас провизии, нужны вьючные животные. А для этого потребуются средства. Кто готов внести свой вклад?»
«Я жертвую двести терциев!»
«Отдам шестьдесят – все, что у меня осталось!»
«Я проиграл Кугелю девяносто терциев, у меня остались только сорок – мой посильный вклад!»
Так продолжался сбор средств, и даже Кугель внес в общую казну шестьдесят шесть терциев.
«Хорошо! – сказал в конце концов Гарстанг. – Завтра я займусь организацией каравана, а на следующий день, если все получится, мы выйдем из Эрзе-Дамата через Старые Западные ворота!»
4. Серебряная пустыня и Сонганское море
Утром Гарстанг, Кугель и Казмайр отправились закупать необходимое снаряжение. Им порекомендовали предприятие поставщика вьючного скота и такелажа, занимавшее один из пустующих участков между бульварами старого города. Стена из кирпича-сырца, смешанного с обломками резного камня, окружала двор, откуда доносились всевозможные звуки – ржание, вой, низкое мычание, гортанное рычание, лай, вопли и рев – а также сильный сложносоставной запах, включавший ароматы аммиака, силоса, дюжины различных сортов навоза, тухлого мяса и какой-то едкой кислятины.
Повернув в арочный проход, путешественники зашли в контору, слегка возвышавшуюся над центральным выгоном, где в хлевах, клетках и загонах содержались животные, разнообразие видов и мастей которых поразило Кугеля.
Владелец предприятия вышел им навстречу – высокий желтокожий субъект с лицом, покрытым множеством шрамов, без носа и без одного уха. Он носил опоясанный серый кожаный халат и высокую коническую черную шапку с торчащими в стороны наушниками.
Гарстанг объяснил причину визита: «Мы – паломники, нам предстоит поход через Серебряную пустыню, и мы хотели бы нанять вьючных тварей. Нас больше пятидесяти человек; ожидается, что поход займет около сорока дней – двадцать дней к морю и двадцать дней обратно в Эрзе-Дамат. Кроме того, молитвенные обряды на побережье будут продолжаться, скорее всего, дней пять. Надеюсь, что этих сведений достаточно для того, чтобы вы могли прикинуть, чтó нам могло бы понадобиться. Само собой, мы ожидаем, что нам предоставят самых выносливых, трудолюбивых и послушных из имеющихся у вас животных».
«Все это хорошо и замечательно, – откликнулся человек без носа, – но, если вы отправляетесь в пустыню, стоимость аренды животных окажется не меньше стоимости их покупки, в связи с чем советую сразу приобрести право собственности на подходящий вьючный скот, чтобы не тратить деньги зря».
«И какова будет итоговая сумма?» – поинтересовался Казмайр.
«А это уже зависит от вашего выбора – у каждой твари своя цена».
Гарстанг, тем временем обозревавший выгон, огорченно покачал головой: «Должен признаться, я в замешательстве. Насколько я могу судить, у вас все животные – разных пород, причем каждую тварь трудно отнести к какой-нибудь определенной разновидности».
Желтокожий предприниматель признал справедливость такого наблюдения: «Если вы наберетесь терпения и выслушаете меня, вы все поймете. Это исключительно интересная история – кроме того, она поможет вам справляться с животными».
«В таком случае ваши сведения пригодятся нам вдвойне», – невзирая на нетерпеливую жестикуляцию Кугеля, вежливо согласился Гарстанг.
Владелец выгона подошел к стеллажу и снял с полки толстый том в кожаном переплете: «Когда-то, в давно минувшие дни предыдущего эона, сумасшедший король Кутт приказал устроить зверинец, подобного которому никогда не было – для его собственного развлечения и для того, чтобы поразить весь мир. Выполняя указания короля, его придворный чародей, Фоллиненс, создал единственную в своем роде группу тварей, уродов и чудовищ, сочетая самые различные и дотоле несовместимые протоплазмы. Перед вами – результат его экспериментов».
«Зверинец просуществовал так долго?» – недоверчиво спросил Гарстанг.
«Конечно, нет. От сумасшествий короля Кутта не осталось ничего, кроме легенд и ведомостей чародея Фоллиненса, – предприниматель похлопал по кожаному переплету тома, – содержащих описание применявшейся им неслыханной системы разведения гибридов. Например… – человек без носа пролистал пару пожелтевших страниц. – Где же это… гмм! Вот краткая сводка, легче поддающаяся пониманию, нежели многие другие формулировки. Здесь он перечисляет основные свойства полулюдей:
«Гидд: гибрид человека, горгульи, оборотня и паука-скакуна.
Деоданд: гибрид росомахи, василиска и человека.
Эрб: гибрид медведя, человека, прямоходящего ящера и демона.
Вурдалак: гибрид человека, пучеглазой летучей мыши и редкой разновидности хуна.
Левкоморф: происхождение установить не удалось.
Вазиль: гибрид фелинодора, человека (и, вероятно, осы?)».
Казмайр прихлопнул в ладоши от удивления: «Значит, человечество обязано Фоллиненсу существованием всех этих зловредных и кровожадных монстров?»
«Не думаю, – возразил Гарстанг. – Его перечень – скорее приблизительные результаты анализа, нежели инструкции по выведению особей. Дважды он отмечает, что сомневается в своих выводах».
«Я тоже так считаю – по меньшей мере в том, что касается именно этого списка, – согласился владелец выгона. – В других записях Фоллиненс оставил указания, свидетельствующие о его уверенности в точности генетического анализа».
«Каким образом, однако, твари, которых мы видим на вашем дворе, связаны с древним зверинцем?» – поинтересовался Казмайр.
Человек без носа пожал плечами: «Мы имеем дело с последствиями еще одной проделки сумасшедшего короля. Он выпустил на волю всех узников из своего зверинца – что, разумеется, вызвало испуг и возмущение населения, а также нарушение экологического баланса. Создания чародея, наделенные способностью к перекрестному размножению, со временем становились все более причудливыми, и теперь их бесчисленные стада бродят по равнине Опароны и в Бланвальтском лесу».
«Так что же вы нам предлагаете? – потерял терпение Кугель. – Нам нужны вьючные животные, смирные и достаточно чистоплотные, а не какие-то уроды и шутки природы, в чем бы ни состояла их познавательная ценность».
«Некоторые из моих питомцев вполне соответствуют вашим требованиям, – с достоинством ответил владелец выгона. – Они обойдутся недешево. С другой стороны, всего лишь за один терций вы можете купить длинношеее пузатое существо, невероятно прожорливое».
«Привлекательное предложение, – с сожалением отозвался Гарстанг. – Тем не менее, мы нуждаемся в животных, способных перевезти провизию и воду через всю Серебряную пустыню».
«В таком случае ассортимент становится не столь обширным, – желтокожий человек приступил к расчетам. – Высокая двуногая тварь, пожалуй, не столь кровожадна, как может показаться с первого взгляда…»
В конце концов они выбрали пятнадцать вьючных животных и согласовали цену. Хозяин подвел караван этих весьма разнообразных особей к выходу, и Гарстанг, Кугель и Казмайр вступили во владение ими. Они медленно провели животных по улицам Эрзе-Дамата к Западным воротам. Здесь Кугеля оставили присматривать за приобретенным небольшим стадом, а Гарстанг с Казмайром отправились покупать провизию и прочие необходимые запасы.
К наступлению темноты все приготовления закончились, и, как только первый багровый луч Солнца коснулся вершины Черного обелиска, паломники пустились в путь. Животные везли корзины с едой и бурдюки с водой; все пилигримы обзавелись новыми башмаками и широкополыми шляпами. Гарстангу не удалось нанять проводника, но он купил карту у географа – несмотря на то, что на ней, помимо обозначенного кружком Эрзе-Дамата, значилось только наименование Сонганского моря, а вся обширная территория между городом и морем не удостоилась каких-либо пометок.
Кугелю поручили вести под уздцы одно из животных – двенадцатиногое существо почти семиметровой длины с маленькой, глупо ухмыляющейся детской головой, сплошь покрытое желтовато-коричневой шерстью. Кугеля раздражала эта обязанность, так как вьючная тварь грела ему затылок вонючим дыханием и время от времени наступала ему на пятки.
Из пятидесяти семи пилигримов, сошедших с плота в Эрзе-Дамате, сорок девять человек отправились искать святилище на берегу Сонганского моря, и практически сразу же их число сократилось до сорока восьми. Некий Тохарин отошел от тропы по нужде, и его ужалил гигантский скорпион. Хрипло крича, Тохарин убежал в пустыню длинными прыжками, и больше его не видели.
День закончился без дальнейших неприятных происшествий. Пилигримов окружала сухая серая пустошь, усыпанная кремнистым щебнем; здесь росла только железная колючка, да и то изредка. На юге тянулась гряда пологих возвышенностей, и Кугелю показалось, что он различил пару фигур, неподвижно стоявших на гребне холма. Когда Солнце зашло, караван остановился; Кугель, памятуя о разбойниках пустыни, о которых его предупреждали в городе, настоял на том, чтобы Гарстанг выставил двух часовых, Липпельта и Мирх-Мазена.
Утром оказалось, что часовые бесследно исчезли, что вызвало у паломников тревогу и подавленность. Они собрались вместе и стояли, нервно поглядывая по сторонам. Их окружала плоская, безжизненная пустыня, погруженная в красновато-коричневый сумрак рассвета. Далеко на юге виднелись несколько холмов – горели их озаренные Солнцем вершины. Во всех других направлениях серая плоскость простиралась до горизонта.
Через некоторое время караван тронулся с места – теперь в нем осталось сорок шесть человек. Кугелю по-прежнему поручили вести длинную многоногую тварь, которая теперь завела привычку тыкаться своей ухмыляющейся рожей в спину Кугеля, между лопатками.
Второй день прошел спокойно: караван продвигался, оставляя позади версту за верстой. Впереди шествовал Гарстанг с посохом в руке; за ним шли Витц, Казмайр и несколько других пилигримов. Вслед за головным отрядом брели вьючные животные, причем каждое отличалось собственным неповторимым силуэтом: одно извивалось на коротких ножках, почти прикасаясь брюхом к земле; другое, высокое и двуногое, могло бы походить на человека, если бы не голова – маленькая и плоская, как панцирь краба. Третье, с выгнутой спиной, то и дело подпрыгивало, гарцуя на шести напряженно вытянутых ногах; четвертое напоминало лошадь, покрытую плотной попоной из белых перьев. За вьючными тварями плелись прочие паломники, причем Блунер, в соответствии со своими претензиями на смиренномудрие, обычно замыкал шествие. Вечером этого дня Кугель достал из сумки принадлежавший ранее Войноду магический обруч, превращавшийся в ограду, и отряд пилигримов смог переночевать под защитой надежного частокола.
На следующий день пилигримы пересекли невысокий горный хребет, после чего на них напали бандиты – впрочем, нападение носило характер скорее разведочной стычки, и единственной жертвой стал Гакст, которого ранили в пятку. Более серьезная беда случилась через два часа. Когда караван проходил под крутым обрывом, со склона сорвался большой валун; прокатившись наискось через вереницу животных и паломников, валун смел на своем пути одну из вьючных тварей, а также евангелиста-канатоходца Эндла и скептика Рормонда. Ночью Гакст тоже умер – по-видимому, отравленный ранившим его оружием.
Наутро хмурые паломники продолжили путь – и почти сразу же на них снова напали разбойники, выскочившие из засады. К счастью, пилигримы были готовы к такому повороту событий: бандиты были разбиты наголову, потеряв двенадцать человек, тогда как в стане паломников в бою погибли только Крэй и Магасфен.
Оставшиеся в живых начинали ворчать и часто оглядывались на восток, в сторону Эрзе-Дамата. Гарстанг старался ободрить упавших духом: «Мы – гильфигиты! Гильфиг вещал нам! На берегах Сонганского моря мы найдем его святилище! Гильфиг всеведущ и всемилостив. Павшие в служении ему мгновенно переносятся в райский Гамамир! Паломники! Вперед, на Запад!»
Настроение пилигримов слегка исправилось; караван снова устремился к цели, и днем больше не было никаких неприятностей. Ночью, однако, три вьючные твари сорвались с привязи и сбежали, в связи с чем Кугелю пришлось сократить рационы для всех.
На седьмой день похода Тильфокс съел пригоршню ядовитых ягод и умер в мучительных судорогах, в связи с чем его брат, толкователь Витц, обезумел от горя и принялся бегать взад и вперед вдоль каравана, проклиная Гильфига и полосуя ножом бурдюки с водой, пока Кугелю не удалось, наконец, прикончить его.
Через два дня поредевшему, истощенному отряду встретился родник. Не внимая предостережениям Гарстанга, Сайяназ и Арло бросились плашмя на землю и стали жадно глотать воду из источника. Уже через несколько секунд они схватились за животы, задыхаясь и не в силах произнести ни слова, их губы приобрели оттенок песка, и вскоре они умерли.
Еще через неделю взорам пятнадцати человек и четырех вьючных тварей, взобравшихся на возвышенность, открылись мирные воды Сонганского моря. Кугель, Гарстанг, Казмайр и Субукьюль остались в числе выживших. Ручей, стекавший с возвышенности, не достигал моря, образуя болото. Кугель проверил воду в ручье магическим брелоком, полученным от Юкоуну, и объявил, что эту воду можно было пить. Все напились, наелись тростников – безвкусных, но превращенных в питательную массу тем же амулетом – и уснули.
Разбуженный предчувствием опасности, Кугель вскочил на ноги и заметил зловещее движение в тростниках. Он поднял тревогу; паломники встали с оружием наготове, но то, что скрывалось в болоте – что бы это ни было – не решилось напасть и отступило. В послеполуденных лучах Солнца пилигримы спустились на пустынный берег, чтобы оценить ситуацию. Глядя на север и на юг, они не замечали никаких следов святилища или даже его развалин. Самые вспыльчивые начали ругаться и ссориться; Гарстангу удалось предотвратить драку только благодаря самым убедительным просьбам и самым заманчивым обещаниям.
Наконец Балх, решивший тем временем прогуляться по берегу, вернулся в лихорадочном возбуждении: «Там деревня!»
Охваченные надеждой и нетерпением, паломники поспешили туда, но «деревня», когда они подошли ближе, разочаровала их – это была плотная кучка тростниковых хижин, населенных человекообразными ящерами. Те встретили путников враждебно, оскалив зубы, шипя и размахивая синими жилистыми хвостами. Паломники вернулись на берег, воткнули в песок шесты, развесили гамаки и молча смотрели на вялый прибой Сонганского моря, усевшись в гамаках.
Гарстанг, изможденный и согбенный перенесенными лишениями, заговорил первый. Он попытался придать голосу оттенок радостной надежды: «Мы прибыли – мы победили ужасную Серебряную пустыню! Теперь остается только найти святилище и совершить очистительные молебны, после чего мы сможем вернуться в Эрзе-Дамат, будучи уверены в том, что нас ожидает блаженство!»
«Все это замечательно, – проворчал Балх, – но где святилище? Справа и слева, до самого горизонта – один и тот же пустынный пляж!»
«Мы должны довериться провидению Гильфига!» – возразил Субукьюль. Нацарапав указательную стрелку на кусочке дерева, он прикоснулся к нему ленточкой, окропленной святой водой, и провозгласил: «Гильфиг, о Гильфиг! Приведи нас к святилищу! Я подбрасываю указатель – направь нас на правильный путь!» Субукьюль подкинул щепку высоко в воздух. Когда она упала, стрелка указывала на юг. «Надлежит идти на юг! – воскликнул Субукьюль. – На юг, к святилищу!»
Но Балх и многие другие отказались повиноваться: «Разве ты не видишь, что мы умираем от усталости? Гильфиг должен был привести нас ко входу в святилище, а не бросать нас на произвол судьбы!»
«Гильфиг привел нас сюда и показал, куда следует идти дальше! – упорствовал Субукьюль. – Разве ты не заметил, куда указала стрелка?»
Балх крякнул и язвительно рассмеялся: «Любая подброшенная деревяшка падает на землю – и может указать как на юг, так и на север».
Субукьюль в ужасе отшатнулся: «Ты богохульствуешь!»
«Ничего подобного. Я просто не уверен в том, что Гильфиг прислушался к твоему воззванию – или, может быть, ты поторопился и подбросил щепку прежде, чем Гильфиг принял решение. Подбрось деревяшку сто раз подряд – если она каждый раз укажет на юг, я тут же поспешу в этом направлении».
«Хорошо!» – согласился Субукьюль. Он снова воззвал к Гильфигу и подбросил щепку. Когда она упала, стрелка указывала на север.
Балх промолчал. Субукьюль моргнул и покраснел: «У Гильфига нет времени для пустячных забав. Он дал указание в первый раз и решил, что этого достаточно».
«Ты меня не убедил», – отозвался Балх.
«Меня тоже!»
«И меня!»
Гарстанг умоляюще вознес руки к небу: «Мы проделали долгий путь. Мы делились заботами и радостями, мы дрались вместе и страдали вместе – пусть и теперь не будет раскола в наших рядах!»
Балх и другие только пожали плечами: «Мы не пойдем на юг наугад».
«Куда же вы пойдете? На север? Или обратно в Эрзе-Дамат?»
«В Эрзе-Дамат? Куда там! Нам нечего есть, и у нас осталось только четыре вьючных твари».
«Тогда пойдемте на юг, искать святилище».
Балх снова упрямо пожал плечами, что разгневало Субукьюля: «Так тому и быть! Те, кто пойдут на юг – соберитесь вокруг меня! Те, кто предпочитают оставаться с Балхом – соберитесь вокруг него!»
Гарстанг, Кугель и Казмайр присоединились к Субукьюлю, другие остались с Балхом – одиннадцать человек. Противники Субукьюля собрались в кружок и стали о чем-то шептаться. Четверо сторонников пути, первоначально указанного щепкой, тревожно наблюдали за ними.
Наконец одиннадцать пилигримов закончили совещание и повернулись к четверым оппонентам: «Прощайте!»
«Так куда же вы пойдете?» – спросил их Гарстанг.
«Неважно. Ищите свое святилище, если вам так приспичило, а мы займемся своими делами». Без лишних слов одиннадцать паломников направились к деревне синих ящеров, где они перерезали глотки каждому из самцов, спилили зубы самкам, одели на них тростниковые юбочки и провозгласили себя повелителями деревни.
Тем временем Гарстанг, Субукьюль, Казмайр и Кугель брели по берегу на юг. Вечером они разбили лагерь и подкрепились моллюсками и крабами. Наутро они обнаружили, что все четыре остававшиеся у них вьючные твари пропали – у них не осталось даже этих помощников.
«Такова воля Гильфига! – прошептал Субукьюль. – Осталось только найти святилище и умереть».
«Мужайтесь! – пробормотал Гарстанг. – Не будем отчаиваться!»
«А что еще ты предлагаешь? Неужели ты все еще надеешься, что мы когда-нибудь вернемся в долину Фольгуса?»
«Кто знает? Но прежде всего следует совершить молебен у святилища».
С этой мыслью они отправились дальше и шли по пляжу весь день, пока под вечер не устали настолько, что почти без чувств повалились на песок.
Перед ними простиралось море, плоское, как зеркало – настолько ровное, что заходящее Солнце отражалось в нем диском, а не дорожкой. Путникам снова удалось слегка утолить голод моллюсками и крабами, после чего они устроились спать на пляже.
Посреди ночи Кугель проснулся, услышав звуки музыки. Он сел и, глядя в море, увидел, как над водой вырос призрачный город. В небо тянулись изящные тонкие башни, озаренные мерцающими пятнышками белого света, медленно плывущими вверх и вниз, вперед и назад. По бульварам и набережным гуляли беззаботно веселящиеся толпы в бледно светящихся нарядах, раздавались деликатно приглушенные отголоски золотистых труб. Мимо проплыла баржа, окаймленная по бортам шелковыми подушками, под огромным шелковым парусом, голубым, как полевые васильки. Фонари на носу и на корме баржи освещали палубу, заполненную празднующей публикой – одни пели, аккомпанируя себе на лютнях, другие потягивали вино из кубков.
Кугелю так захотелось принять участие в их празднестве, что он, с трудом поднявшись на колени, позвал собравшихся на барже. Музыканты опустили инструменты и обернулись к нему, но к этому времени баржа уже уплывала в даль, влекомая огромным голубым парусом. Вскоре видение города несколько раз мигнуло и пропало: Кугель смотрел в черное ночное небо.
Кугель широко открыл глаза, не видящие ничего, кроме мрака; его дыхание перехватило такой печалью, какой он никогда раньше не ощущал. К своему удивлению он обнаружил, что стоит у самой кромки воды. Рядом стояли Субукьюль, Казмайр и Гарстанг. Все они взглянули друг на друга в темноте, но никто не промолвил ни слова. Все они вернулись на пляж, легли на песок и снова заснули.
На протяжении следующего дня путники мало разговаривали и даже избегали друг друга, как если бы каждый из четверых хотел остаться наедине со своими мыслями. Время от времени то один, то другой неуверенно поглядывал на юг, но, судя по всему, ни у кого не было достаточного желания покинуть место ночлега, и никто не предлагал идти дальше.
Весь день паломники отдыхали в состоянии дремотной прострации. Снова зашло Солнце, снова наступила ночь, но никто из четверых и не подумал спать.
Вскоре над морем опять появился призрачный город; сегодня вечером там справляли какой-то особый праздник. Фейерверки расцветали в небе чудесными сложными соцветиями: ажурными переплетениями хвостов золотистых шутих, красными, зелеными, синими и серебряными звездными взрывами. По бульвару шествовал парад: призрачные девы в радужных платьях, призрачные музыканты в просторных плащах и шароварах, танцующие и кувыркающиеся призрачные арлекины. Несколько часов над водой неслись звуки многолюдного веселья, и Кугель зашел по колено в воду, пожирая глазами празднество, пока оно не затихло, после чего чудесный город померк. Опустив голову, Кугель вернулся на берег вместе со своими спутниками.
На следующий день все четверо уже ослабели от голода и жажды. Кугель сипло пробормотал: «Нужно идти дальше!» Гарстанг кивнул и через силу заставил себя призвать: «К святилищу! К святилищу Гильфига!»
Субукьюль кивнул. Его некогда пухлые щеки стали впалыми, помутневшие глаза будто затянулись пленкой: «Да, – прохрипел он. – Мы отдохнули – пора идти».
Казмайр тоже тупо кивнул: «К святилищу!»
Но никто из них никуда не пошел. Кугель взобрался на низкий береговой откос и уселся ждать наступления ночи. Взглянув направо, он увидел человеческий скелет, покоившийся в позе, сходной с его собственной. Вздрогнув, Кугель повернулся налево – там тоже оказался скелет, хотя он уже рассыпался под воздействием Солнца и ветра; дальше лежал еще один – уже не более чем горстка костей.
Кугель вскочил и, пошатываясь, побежал к другим. «Скорее! – кричал он. – Пока у нас еще остались какие-то силы, идем на юг! Скорее, здесь мы все погибнем – как те, чьи кости лежат вокруг!»
«Да-да! – пробормотал Гарстанг. – К святилищу!» Он заставил себя подняться на ноги. «Идем! – позвал он других. – На юг!»
Субукьюль смог подняться, но Казмайр, попытавшись встать, снова опустился на песок. «Я останусь здесь, – вздохнув, сказал он. – Когда вы найдете святилище и будете молиться Гильфигу, заступитесь за меня. Объясните ему, что чары возобладали над моим изможденным телом».
Гарстанг хотел задержаться и уговаривать Казмайра, но Кугель указал ему на Солнце, опускавшееся к горизонту: «Если мы дождемся темноты, нам конец! Завтра уже не останется никаких сил».
Субукьюль взял Гарстанга под руку: «Нужно идти, пока не стемнело».
Гарстанг в последний раз обернулся к Казмайру: «Друг мой, товарищ мой! Соберись с силами! Мы вместе шли сюда из долины Фольгуса, спускались на плоту по Скамандеру, пересекли кошмарную пустыню! Неужели нам суждено расстаться прежде, чем мы найдем святилище?»
«Пойдем – к святилищу!» – прохрипел Кугель.
Но Казмайр отвернулся. Кугель и Субукьюль повели Гарстанга под руки по берегу – слезы катились по иссохшим, морщинистым щекам предводителя паломников. Пока они волочили ноги по песку, они все время старались не смотреть на зеркально гладкое море.
Древнее Солнце зашло, развернув в небе веер сумрачной зари. Разбросанные хлопья перистых облаков горели безмятежно-желтым огнем на фоне странного, коричнево-бронзового неба. Скоро появился призрачный город. Никогда еще он не казался столь величественным; шпили его минаретов лучились отражениями заката. По набережной прогуливались юноши и девушки, украсившие прически цветами – иногда они задерживались, чтобы взглянуть на три фигуры, бредущие по пляжу. Закат померк; город осветился туманно-белыми огнями, по воде понеслись звуки музыки. Еще долго эти звуки сопровождали трех паломников, но становились все тише и наконец смолкли. На западе простиралось только гладкое море, отражавшее последние отсветы, янтарные и глухо-оранжевые.
Примерно в это время путникам повстречался ручей со свежей холодной водой; неподалеку росли ягоды и дикие сливы. Здесь они остановились на ночлег. Утром Кугелю удалось поймать рыбу и собрать на пляже нескольких крабов. Подкрепившись, трое снова пошли на юг, постоянно глядя вперед в поисках святилища; к этому времени Кугель уже почти ожидал, что оно появится – настолько напряженным было ожидание Гарстанга и Субукьюля. На самом деле, однако, по мере того, как день проходил за днем, первым стал отчаиваться Субукьюль – он стал сомневаться в правдивости указаний Гильфига и, по существу, в добродетели Гильфига как такового: «Ради чего мы совершили весь этот тяжкий путь? Разве Гильфиг сомневается в нашем благочестии? Безусловно, мы подтвердили бы его, совершив обряд очищения у Черного обелиска – зачем было посылать нас так далеко?»
«Пути Гильфига неисповедимы, – отозвался Гарстанг. – У нас за спиной – долгий путь, остается только идти дальше и дальше».
Субукьюль внезапно остановился, глядя назад, на цепочку следов, оставленную ими на песке: «Вот что я предлагаю. Здесь, на этом месте, мы возведем алтарь из камней – это и будет наше святилище. Здесь мы совершим обряды. Выполнив таким образом требование Гильфига, мы вернемся на север, в деревню, где поселились наши спутники. Там, если повезет, мы поймаем сбежавших животных, пополним наши запасы и – опять же, если повезет – вернемся через пустыню в Эрзе-Дамат».
Гарстанг колебался: «Твое предложение отличается несомненными достоинствами. Тем не менее…»
«Лодка!» – закричал Кугель. Он протянул руку к морю, где примерно в километре от берега плыла рыбацкая лодка под квадратным парусом на длинной гибкой рее. Лодка повернула и скрылась за мысом, темневшим не дальше, чем в получасе ходьбы от того места, где остановились паломники. И теперь Кугель заметил на мысу какие-то стены и крыши.
«Превосходно! – заявил Гарстанг. – Вполне может быть, что местные жители – гильфигиты, и что именно в этом селении находится святилище! Пойдем!»
Субукьюль сомневался: «Могла ли благая весть священного писания распространиться так далеко?»
«Необходима осторожность, – согласился с ним Кугель. – Прежде всего нужно произвести разведку». Он повел спутников через заросли тамариска и лиственницы туда, где они могли бы взглянуть на деревню сверху. Обитатели хижин, кое-как сооруженных из черного камня, выглядели довольно-таки свирепо. Их круглые лица, глиняного оттенка, были окружены взъерошенными черными волосами; на их широких мускулистых плечах тоже росла, подобно эполетам, жесткая черная щетина. И у мужчин, и у женщин одинаково торчали изо рта клыки, причем туземцы скорее не разговаривали, а перекликались хриплыми рычащими возгласами. Кугель, Гарстанг и Субукьюль потихоньку отошли подальше, спрятались за деревьями и стали вполголоса советоваться.
Гарстанг наконец упал духом; он не знал, на что надеяться: «Я истощен – не только физически, но и духовно. Может быть, мне суждено здесь умереть».
Субукьюль взглянул на север: «Я рискну пойти обратно через Серебряную пустыню. Вернусь в Эрзе-Дамат и, может быть, даже в долину Фольгуса».
Гарстанг повернулся к Кугелю: «А что сделаешь ты? Ведь святилища очевидно нигде нет!»
Кугель указал на причал, где были пришвартованы несколько лодок: «Надеюсь вернуться в Альмерию по Сонганскому морю. Попробую как-нибудь присвоить лодку и поплыву на запад».
«Тогда позволь с тобой попрощаться, – сказал Субукьюль. – Гарстанг, ты со мной?»
Гарстанг покачал головой: «Слишком далеко. Я не переживу еще один переход через пустыню. Поплыву лучше по морю с Кугелем и принесу благую весть Гильфига народам Альмерии».
«Значит, и с тобой я прощаюсь, Гарстанг», – Субукьюль быстро отвернулся, чтобы скрыть волнение, и поспешил на север.
Кугель и Гарстанг смотрели ему вслед, пока его коренастая фигура не исчезла вдали, после чего стали разглядывать причал и подходы к нему. Гарстанга обуревали сомнения: «Лодки выглядят достаточно надежными, но „присвоение“, в данном случае, равносильно краже, а Гильфиг однозначно запрещает воровство».
«Не вижу в этом никаких проблем, – заявил Кугель. – Я оставлю на причале несколько золотых монет, возмещающих стоимость лодки».
Гарстанг неохотно согласился с таким решением: «Но где мы возьмем провизию и воду?»
«Заполучив лодку, поплывем вдоль берега, пока не удастся запастись едой и питьем, а потом уже направимся на запад».
Гарстанг не возражал, и они вернулись к изучению лодок, сравнивая одну с другой. В конце концов они выбрали крепко сколоченный ялик шагов десять или двенадцать в длину, довольно широкий, с небольшой кабинкой на корме.
В сумерках они украдкой спустились к причалу. Все было тихо – рыбаки давно вернулись в деревню. Гарстанг спрыгнул в лодку и сообщил, что она в хорошем состоянии. Кугель начал уже отвязывать швартовы, когда с набережной послышался яростный рев, и на причал выбежала дюжина плечистых местных удальцов.
«Мы погибли! – закричал Кугель. – Беги, прячься! Или спасайся вплавь!»
«И не подумаю, – заявил Гарстанг. – Если мне суждено здесь умереть, я встречу смерть настолько достойно, насколько смогу!» Проповедник взобрался на причал.
Вскоре их окружили селяне всех возрастов, привлеченные необычным шумом. Один из них, местный старейшина, строго спросил: «Что вы здесь делаете, у нас на причале – собрались украсть лодку?»
«Наши побуждения просты, – ответил Кугель. – Нам нужно переплыть море».
«Что? – взревел старейшина. – В лодке нет ни воды, ни провизии, она даже не оснащена как следует. Почему вы к нам не обратились и не объяснили, чтó вам нужно?»
Кугель моргнул и обменялся взглядами с Гарстангом. Пожав плечами, он сказал: «Честно говоря, ваша внешность настолько нас испугала, что мы не посмели к вам обратиться».
Это замечание вызвало в толпе удивленные восклицания и насмешливое хихиканье. Представитель деревни почесал в затылке: «Ничего не понимаю. Не могли бы вы объяснить подробнее, чтó именно вас так напугало?»
«Хорошо! – Кугель вздохнул. – Могу ли я выражаться откровенно?»
«Разумеется, пожалуйста!»
«Некоторые свойства вашей внешности кажутся нам опасными и варварскими: например, выступающие изо рта клыки, торчащие на голове колючие гривы, рявкающие гортанные звуки вашей речи – не говоря уже о других признаках свирепости».
Селяне рассмеялись, не веря своим ушам. Послышались возгласы: «Чепуха! У нас длинные зубы, потому что мы едим жесткую рыбу. А взъерошенные космы у нас потому, что они защищают башку от насекомых-кровососов. Кроме того, все мы от рождения – тугие на ухо и орем, чтобы слышать друг друга. При этом, в сущности, мы гостеприимные, добродушные люди».
«Вот именно! – подтвердил старейшина. – И для того, чтобы продемонстрировать наше дружелюбие, завтра мы погрузим провизию в самую быстроходную лодку и отправим вас в плавание с наилучшими пожеланиями и напутствиями. А сегодня вечером устроим пир в вашу честь!»
«Воистину, деревня святых! – воскликнул Гарстанг. – Вы, случайно, не поклоняетесь Гильфигу?»
«Нет. Мы почитаем Богарыба – он ничем не хуже любого другого. Но пойдемте, поднимемся в деревню. Пора готовиться к пиршеству».
Они поднялись по ступеням, вырубленным в прибрежном утесе, и вышли на небольшую площадь, освещенную дюжиной пылающих факелов. Старейшина указал на хижину, выглядевшую покрупнее и поприличнее остальных: «Ночуйте здесь. Я найду себе другое место».
Гарстанг снова счел нужным выразить благодарность щедрым рыбакам. Старейшина слегка поклонился в ответ: «Мы стремимся к достижению духовного единства. По сути дела, этот идеал символизируется главным блюдом наших церемониальных трапез». Повернувшись, он хлопнул в ладоши: «Приступим!»
На треножник подвесили громадный котел; принесли деревянную колоду и мясницкий топор, после чего каждый из жителей деревни, проходя мимо колоды, отрубил себе палец и бросил его в котел.
Старейшина пояснил: «Совершая этот простейший обряд – участие в котором, конечно же, ожидается и от вас – мы демонстрируем нашу приверженность общему наследию и нашу взаимозависимость. Пойдемте, встанем в очередь». Таким образом, Кугелю и Гарстангу не осталось ничего другого, как отрезать себе по мизинцу и бросить обрубки в котел.
Пиршество продолжалось до глубокой ночи. Наутро поклонники Богарыба сдержали свое слово. Гостям предоставили самую пригодную к плаванию по морю лодку и загрузили ее провизией – в том числе тем, что осталось от ночной общинной трапезы.
Селяне собрались на причале. Кугель и Гарстанг еще раз поблагодарили их, после чего Кугель поднял парус, а Гарстанг отдал швартовы. Парус наполнился ветром, и лодка поплыла по Сонганскому морю. Мало-помалу берег слился с туманным горизонтом, и два путешественника остались одни посреди бескрайних вод, отливающих черным металлическим блеском.
Наступил полдень – лодка по-прежнему двигалась в стихийной пустоте: снизу – вода, сверху – воздух, повсюду вокруг – полная тишина. Вечер казался слишком долгим, погружающим в оцепенение, нереальным, как сон; за величественно меланхолическим закатом последовали сумерки оттенка разведенного вина.
Ветер, казалось, посвежел, и всю ночь они плыли на запад. На рассвете ветер затих; Кугель и Гарстанг спали под вяло хлопающими парусами.
Этот цикл повторялся на протяжении восьми суток. Утром девятого дня впереди показалась низкая береговая полоса. После полудня лодка, преодолев апатичный прибой, уткнулась носом в белый песок широкого пляжа. «Значит, это и есть Альмерия?» – спросил Гарстанг.
«Судя по всему, это и есть Альмерия, – ответил Кугель, – хотя я не уверен, в какой ее части мы оказались – в северной, западной или южной. Если лес вдали – тот, что покрывает бóльшую часть Восточной Альмерии, лучше обойти его стороной, у него зловещая репутация».
Гарстанг указал на строения, темневшие поодаль на берегу: «Смотри! Опять поселок. Если они настроены так же, как заморские рыбаки, нам помогут найти дорогу. Пойдем, посоветуемся с ними».
Кугель не торопился: «Предварительная разведка и в этом случае не помешает».
«Зачем что-то разведывать? – отмахнулся Гарстанг. – В прошлый раз мы просчитались и попали в смешное положение». Он направился по пляжу в поселок; Кугель последовал за ним. Приближаясь к селению, они видели, как по центральной площади прогуливались изящно одетые люди с золотистыми волосами, говорившие друг с другом приятными певучими голосами.
Гарстанг радостно поспешил к ним, ожидая приема еще более щедрого, чем на другом берегу моря, но местные жители тут же окружили путников и набросили на них сети. «Что вы делаете? – возмущался Гарстанг. – Мы – чужеземцы, мы не сделали вам ничего плохого!»
«Вот именно, чужеземцы! – откликнулся самый высокий из златокудрых туземцев. Мы поклоняемся неумолимому Падлобогу. Все иностранцы – по определению еретики, их надлежит отдавать на съедение священным обезьянам». Кугеля и Гарстанга потащили в сетях по острым камням прибрежной полосы; по обеим сторонам процессии радостно плясали красивые дети.
Кугель сумел вынуть их сумки тюбик, унаследованный от Войнода, и облил селян синим концентратом. Ошарашенные, те повалились на землю, протирая глаза; тем временем Кугель выпутался из сети. Выхватив шпагу, он бросился к Гарстангу, чтобы разрéзать его путы, но селяне уже пришли в себя и накинулись на него. Кугель опять воспользовался магическим тюбиком, и снова поклонники Падлобога отступили с отчаянными воплями.
«Беги, Кугель! – говорил Гарстанг. – Я стар, во мне не осталось никаких сил. Беги, спасайся! Желаю тебе найти безопасное убежище и счастливо прожить многие годы!»
«Инстинкт подсказывает мне последовать твоему совету, – отозвался Кугель. – Но эти мерзавцы-красавцы возбудили во мне безрассудную ненависть. Так что выбирайся из сетей, убежим вместе». Он снова облил приближавшихся туземцев синим концентратом; тем временем Гарстанг выпутался, и они побежали прочь по пляжу.
Жители поселка погнались за ними с гарпунами в руках. Первый же брошенный гарпун угодил Гарстангу в спину и проткнул его насквозь. Гарстанг упал и умер, не издав ни звука. Развернувшись, Кугель направил на врагов магический тюбик, но его заряд истощился – тюбик испустил только несколько капель и шипение воздуха. Селяне снова замахнулись гарпунами. Кугель выругался и быстро пригнулся: гарпуны пролетели мимо и вонзились в песок.
Погрозив убийцам кулаком, Кугель пустился наутек и скрылся в лесу.