Положить конец этой сваре удалось Дрофо, втиснувшемуся между сжимающими кулаки драчунами. Разведя руки, старший червячник призвал присутствующих к сдержанности: «Успокойтесь, успокойтесь! Необходимо хорошенько подумать о странностях возникшей ситуации. Фускуль, вы утверждаете, что Сольдинк предложил вам за червя пять тысяч терциев, после чего выбросил ваш скребок в бассейн?»
«Да, утверждаю!» – яростно выкрикнул Фускуль.
«Подумайте! Возможно ли это? Сольдинк известен своей скупостью! Он никогда не предложил бы пять тысяч за червя, которому красная цена две тысячи! Как вы объясняете этот парадокс?»
«Я червячник, а не психолог, распутывающий причины неврозов, – проворчал Фускуль. – Тем не менее… Действительно, насколько я помню, человек, называвший себя Сольдинком, был на голову выше этого пузатого головастика. Кроме того, на нем была необычная шляпа с тремя складками тульи, и он ходил, слегка подгибая колени».
Сольдинк возбужденно вмешался: «Это описание в точности соответствует внешности субъекта, рекомендовавшего мне кулинарные услуги Терлулии! Он ходил крадучись и представился Фускулем».
«Ага! – воскликнул Пульк. – Тайное становится явным! Давайте-ка зайдем в клуб и обсудим положение вещей за кувшином свежего черного пива!»
«Удачная мысль – но в данный момент излишняя, – сказал Дрофо. – Я уже знаю, кто притворялся Фускулем и устроил всю эту кутерьму».
«Я тоже догадался», – буркнул капитан Бонт.
Сольдинк раздраженно переводил взгляд с лица на лицо: «Значит, я – тупица? Кто этот мерзавец?»
«Разве могут быть какие-нибудь сомнения? – поднял брови Дрофо. – Нас водил за нос Кугель».
Сольдинк моргнул, после чего хлопнул себя ладонью по лбу: «Единственный возможный вывод!»
Пульк вежливо упрекнул его: «Теперь, когда личность мошенника установлена, похоже на то, что вам следовало бы извиниться перед Фускулем».
Ушибы, нанесенные Фускулем, все еще не стерлись из памяти экспедитора: «Не стану приносить никаких извинений, пока он не вернет мне шестьсот терциев, полученные за червя. Кроме того, не забывайте, что он предъявил мне ложное обвинение в пропаже скребка! Извиняться должен он, а не я!»
«Вы все еще не разобрались, в чем дело, – настаивал Пульк. – Шестьсот терциев вы уплатили Кугелю, а не Фускулю».
«Возможно. Деньги пропали, однако. Вся эта история нуждается в тщательном расследовании».
Капитан Бонт оглядывался по сторонам: «Совсем недавно мне показалось, что я заметил Кугеля… Нет, он успел куда-то скрыться».
На самом деле, как только Кугель понял, куда дует ветер, он поспешил подняться на борт «Галанте». Мадам Сольдинк прошла к себе в каюту и там посвящала дочерей в подробности скандала. На палубе никого не было – никто не мешал Кугелю распоряжаться судном. Он сбросил трап на причал, отдал швартовы, сорвал шоры с глазных выростов червей и подвесил перед их хоботками корзины, наполненные тройными порциями приманки, после чего подбежал к штурвалу и круто повернул его.
Сольдинк продолжал волноваться у входа в мужской клуб: «Я с самого начала ему не доверял! Но кто мог себе представить такую низость?»
Суперкарго Бундерваль согласился с владельцем судна: «Кугель хорошо умеет притворяться, но в конечном счете, по сути дела – мошенник».
«Его придется вызвать, подвергнуть допросу и наказать по заслугам, – сказал капитан Бонт. – Неприятная обязанность».
«Не такая уж неприятная», – пробормотал Фускуль.
«Он имеет право высказать аргументы в свою защиту, таков морской закон. Чем скорее это случится, тем лучше. В этом отношении здешний мужской клуб ничем не хуже, чем любое другое помещение».
«Прежде всего его нужно найти, – напомнил Сольдинк. – Хотел бы я знать, где спрятался этот негодяй? Дрофо! Поднимитесь с Пульком на борт „Галанте“. Фускуль, посмотрите, не остался ли он в пивной. Ничего ему не объясняйте – постарайтесь не спугнуть его. Просто скажите, что я хотел бы задать ему несколько вопросов… Да, Дрофо? Почему вы все еще здесь?»
Дрофо указал на море и произнес – как всегда, задумчиво-мрачноватым тоном: «Смотрите сами, сударь».
3. Океан Вздохов
В темном зеркале моря горело точное отражение красного утреннего Солнца.
Черви, влекомые половинным рационом приманки, едва шевелились, и «Галанте» едва скользила по воде – бесшумно, как во сне.
Утром этого дня Кугель проспал несколько дольше обычного – в кровати, мягкостью которой раньше наслаждался Сольдинк.
Команда «Галанте» тихо и эффективно выполняла свои обязанности.
Кто-то постучал в дверь и тем самым прервал сонное блаженство Кугеля. Потянувшись и зевнув, Кугель мелодично позвал: «Войдите!»
Дверь открылась; в каюту зашла Табазинта – младшая и, возможно, самая привлекательная из дочерей мадам Сольдинк – хотя, если бы от Кугеля потребовали высказать его суждение, он упорно защищал бы особые достоинства каждой из трех.
Природа наградила Табазинту пышной грудью и небольшими упругими ягодицами, оставив ей при этом тонкую гибкую талию; девушка приветствовала мир округлым лицом, украшенным копной темных кудрей и розовыми губами, обычно слегка поджатыми так, как если бы она сдерживала улыбку. Она принесла поднос и поставила его на столик у кровати, после чего, бросив скромный взгляд через плечо, собралась уходить.
Но Кугель остановил ее: «Табазинта, дорогуша! Сегодня прекрасная погода – я позавтракаю на квартердеке. Кроме того, передай мадам Сольдинк, что она может зафиксировать штурвал – ее смена закончилась».
«Как вам будет угодно, сударь», – Табазинта взяла поднос и вышла из каюты.
Кугель поднялся с кровати, освежил лицо надушенным лосьоном, прополоскал рот раствором одного из отборных бальзамов Сольдинка, после чего завернулся в легкий длинный халат из бледно-голубого шелка и прислушался… Послышались шаги мадам Сольдинк, спускавшейся по сходням. Глядя в иллюминатор, обращенный к носовой палубе, Кугель пронаблюдал за тем, как супруга экспедитора промаршировала в каюту, которую прежде занимал старший червячник Дрофо. Как только она скрылась из вида, Кугель вышел на среднюю палубу. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув прохладный утренний воздух, он взобрался на квартердек.
Перед тем, как сесть за стол, чтобы позавтракать, Кугель подошел к ютовому поручню, чтобы оценить состояние моря и продвижение судна. От горизонта до горизонта распростерлись гладкие воды – в них ничего не было видно, кроме отражения Солнца. Кильватерная струя выглядела достаточно прямолинейной (что свидетельствовало о совершенствовании навыков мадам Сольдинк), а коготь эскалабры указывал на юг.
Кугель одобрительно кивнул. Вероятно, мадам Сольдинк могла бы достаточно хорошо справляться с обязанностями рулевого. Навыки червячника, однако, не поддавались ее разумению, причем ее дочери тоже не проявляли особой наклонности к этому призванию.
Кугель уселся за стол. Одну за другой он приподнимал крышки блюд и заглядывал под них. Ему подали компот из приправленных пряностями фруктов, паштет из вареной печени морских птиц, кашу из дриста с изюмом, маринованные луковицы лилий и маленькие черные фрикадельки из грибков с гарниром из разноцветных макарон – вполне приличный завтрак, в стиле приготовления которого угадывалась умелая рука Меадре, старшей и самой прилежной из дочерей супруги экспедитора. Единственный раз, когда поварские обязанности были поручены самой мадам Сольдинк, она умудрилась изобрести нечто настолько неаппетитное, что Кугель больше не назначал ее в камбуз.
Кугель ел не торопясь. Между ним и миром установилась наиприятнейшая гармония – эту интерлюдию следовало продлевать и ценить, ею нужно было наслаждаться в полной мере. С тем, чтобы подчеркнуть такую редкую возможность, Кугель приподнял исключительно изящную, хрупкую чайную чашку и пригубил полупрозрачный нектар, заваренный из самой изысканной смеси душистых трав, принадлежавшей Сольдинку.
«Все в порядке!» – вздохнув, произнес Кугель. С прошлым было покончено, а будущее могло исчезнуть завтра, если не взойдет Солнце. Настоящее же оставалось настоящим, и с этим драгоценным мигом следовало обращаться чутко и бережно.
«Все в полном порядке!» – повторил Кугель.
И все же… Кугель тревожно оглянулся через плечо. В том, чтобы наслаждаться преимуществами быстротечной власти, не было ничего предосудительного – тем не менее, достигнув вершины, остается только спускаться, не правда ли?
Даже теперь, без какой-либо осознанной причины, Кугель ощущал в воздухе зловещее напряжение, инстинктивно угадывая, что в чем-то, каким-то образом ему угрожала опасность.
Вскочив на ноги, Кугель наклонился над левобортным поручнем. Черви, привлеченные половинными порциями приманки, работали с прохладцей, не прилагая особых усилий. Ничто не указывало на какое-либо нарушение заведенного распорядка. Правобортный червь вел себя таким же образом. Кугель медленно вернулся к накрытому столу.
Напрягая все свои мыслительные способности, Кугель пытался понять: что вызывало у него такое беспокойство? Он плыл на надежном судне, еды и питья было достаточно; мадам Сольдинк и ее дочери очевидно примирились с неизбежностью выполнения новых обязанностей, и Кугель мог поздравить себя с предусмотрительным, благожелательным и в то же время строгим управлением женской командой.
На протяжении нескольких часов после отплытия из Помподуроса мадам Сольдинк часто разражалась приступами ярости, каковые Кугель решил в конце концов пресечь – хотя бы для того, чтобы на борту поддерживалось какое-то подобие дисциплины.
«Мадам! – сказал Кугель. – Ваши истерические возгласы нарушают покой всех окружающих. Они должны прекратиться».
«Поработитель! Злобное чудовище! Лахарк, кеак!»4
«Если вы не успокоитесь, я прикажу запереть вас в трюме», – ответил Кугель.
«Еще чего! – фыркнула мадам Сольдинк. – Кто станет выполнять твои приказы?»
«Если потребуется, я это сделаю сам! На борту необходима дисциплина. Отныне я – капитан этого судна и поэтому отдаю приказы. Мой первый приказ: придержите язык! Во вторых, соберите всю команду на средней палубе: я собираюсь обратиться к вам с речью».