«Рад, что мы согласны хотя бы в этом! Заходите в каюту! Я решительно последую за вами!»
Вармус поправил блузу, натянул шляпу покрепче на золотистые кудри, распахнул дверь каюты и сделал шаг вперед; Кугель тоже приготовился зайти… Послышался сдавленный возглас – Вармус отшатнулся, налетев спиной на Кугеля, но к тому времени Кугель сам уже чуть не задохнулся от едкой вони, настолько отвратительной и всепроникающей, что у него свело скулы и заныли все зубы.
Пошатываясь, Вармус отбежал к поручню и облокотился на него, тяжело дыша и тупо глядя в пространство, после чего с выражением человека, смертельно уставшего от всего на свете, направился туда, где лежал вытащенный на палубу трап, спрыгнул на землю и обменялся парой слов с подоспевшим Поррейгом. Стюард вскочил на борт, Вармус высвободил обмотанный вокруг камня трос, и «Авентура» снова взмыла в воздух.
Немного поразмыслив, Кугель подошел к доктору Лаланке: «На меня произвела большое впечатление ваша учтивость, и я хотел бы ответить вам тем же. Вы и ваши подопечные можете теперь занять капитанскую каюту».
Лицо доктора помрачнело пуще прежнего: «Противоречивые инструкции приведут девушек в замешательство. При всем своем легкомыслии они очень чувствительны и могут не на шутку огорчиться. Насколько я понимаю, три койки на полубаке им подойдут как нельзя лучше».
«Как вам угодно!» Кугель прошелся вдоль левого борта и обнаружил, что каюту, освобожденную Ниссиферой, занял экклезиарх Голф Раби, тогда как в мастерской плотника устроился стюард Поррейг.
Прошипев сквозь зубы несколько забористых ругательств, Кугель нашел в кладовой старую подушку и потасканный матрас, соорудил нечто вроде палатки на полубаке и поселился в ней.
Русло Большого Чейнга лениво поворачивало то налево, то направо по обширной долине, покрытой полями, размеченными древними каменными оградами и редкими впадинами притоков; местами каменные фермерские дома ютились поближе один к другому под прикрытием деревьев с черной перистой листвой, а иногда и развесистых дубов с темно-синими кронами. По бокам изрытые дождями и ветром холмы купались в красных солнечных лучах, отбрасывая черные тени в форме полумесяцев там, где в обрывистых склонах образовались впадины.
Весь день караван следовал вдоль берега реки, минуя поселки Духодвор, Трунаш и Склив. Перед заходом Солнца путники разбили лагерь на прибрежном заливном лугу.
Когда багровый солнечный диск уже скрывался за гребнем холмов, караванные служащие развели огромный костер, и путешественники собрались вокруг него, чтобы согреться – вечером поднялся холодный ветер.
Пассажиры «первого класса» поужинали неприхотливыми, но сытными блюдами, которые даже эстет Клиссум признал съедобными – все, кроме Ниссиферы, не выходившей из капитанской каюты, и мимов – три девушки уселись по-турецки на лугу рядом с «Авентурой» и смотрели, как завороженные, на пламя костра. Иванелло вышел из каюты в роскошном костюме: на нем были свободные брюки из плетеных золотистых, янтарных и черных саржевых нитей, безупречно подогнанные черные сапоги и свободная блуза оттенка слегка закопченной слоновой кости, расшитая золотыми цветочными узорами. В мочке его правого уха висела блестящая цепочка длиной сантиметров восемь, а на конце цепочки болтался шарик из молочно-белого опала, не меньше двух сантиметров в диаметре: драгоценность, приковавшая внимание трех мимов в такой степени, что они, казалось, погрузились в транс.
Вармус щедро наливал вино, и путники завязали оживленный дружеский разговор. Один из «экипажных» пассажиров, некий Анск-Давеско, воскликнул: «Вот мы здесь сидим, незнакомцы, волей-неволей оказавшиеся в одной компании! Предлагаю каждому, по очереди, представиться и рассказать о себе – о том, кто он, откуда, чем занимается – ну, и что-нибудь о своих достижениях».
Вармус хлопнул в ладоши: «Почему нет? Можно начать с меня. Мадлик, налей еще вина… По существу, история моей жизни проста. Мой отец содержал птичник в местечке под названием Болотистая Сень, по другую сторону эстуария, напротив Порт-Пардусса. Он поставлял отборную птицу в портовые рестораны и другим местным заказчикам. Сначала я думал, что пойду по его стопам, но он женился второй раз на красотке, не выносившей запах жженых перьев. В угоду этой женщине отец забросил птичник и пытался разводить тинорыбицу в мелких прудах-питомниках – мне пришлось их самому выкапывать. Но на деревьях вокруг прудов собирались филины – они не прочь полакомиться мелкой рыбой. Их уханье так надоело новой супруге отца, что она от него сбежала с торговцем редкими благовониями. После этого мы перевозили пассажиров и грузы на пароме из Болотистой Сени в Порт-Пардусс и обратно – до тех пор, пока папаша не заснул на пароме, выпив лишнего, и наш паром отнесло течением и ветром в открытое море… С тех пор я занимаюсь караванной торговлей – остальное вам известно».
Голф Раби произнес: «Надеюсь, моя история, в отличие от биографии нашего вожатого, покажется присутствующим более вдохновляющей – в особенности молодым людям и даже таким самовлюбленным чудакам, как Иванелло и Кугель».
Иванелло, присевший поближе к девушкам-мимам, тут же отозвался: «Погодите-ка! Оскорбляйте меня сколько угодно, но не ставьте меня на одну доску с Кугелем!»
Кугель отказался удостоить это замечание каким-либо ответом.
Голф Раби отозвался только холодной усмешкой: «Я провел всю жизнь, придерживаясь строгих дисциплинарных правил, и преимущества такого регламента должны быть очевидны для всех. Еще будучи катехуменом в Нормальной семинарии Обтранка, я заслужил уважение сверстников чистотой своей логики. В качестве первопоклонника Коллегии я подготовил трактат, демонстрировавший, каким образом обжорство – в частности, злоупотребление сочными мясными блюдами – ослабляет и разлагает дух подобно тому, как сухая гниль разрушает дерево. Даже теперь, когда я пью вино, я добавляю в него три капли аспергантиума, придающего любому напитку горьковатый привкус. Теперь я вхожу в состав Совета Коллегии и мне присвоена степень пантолога Окончательного Откровения».
«Выдающееся достижение! – заявил Вармус. – Провозглашаю тост за успешное продолжение вашей карьеры – возьмите этот бокал вина без примеси аспергантиума, чтобы присоединиться к нам, не испытывая отвращения к тому, что вы пьете».
«Благодарю вас! – откликнулся Голф Раби. – Ради такого случая можно пренебречь правилами».
Кугель встал с бокалом в руке и обратился к спутникам: «Я родился в знатной альмерийской семье и унаследовал древнее поместье. Сопротивляясь несправедливости, я навлек на себя гнев злобного чародея, отправившего меня на Дальний Север, чтобы я там погиб. Но он даже не подозревал, насколько подчинение судьбе чуждо моей натуре…» – Кугель обвел взглядом лица сидевших вокруг путешественников. Иванелло щекотал соломинкой девушек-мимов. Клиссум и Голф Раби спорили, обсуждая вполголоса доктрину изоптогенеза Вогеля. Доктор Лаланке и Перрукиль сравнивали преимущества постоялых дворов Торкваля.
Слегка помрачнев, Кугель уселся на прежнее место. Вармус, объяснявший дальнейший маршрут каравана Анску-Давеско, наконец заметил молчание Кугеля и воскликнул: «Замечательно, Кугель! Любопытнейший рассказ! Мадлик, думаю, пора открыть еще пару кувшинов вина „туристического класса“. Нечасто нам случается устраивать такое празднество до наступления Фестиваля! Лаланке, вы не откажетесь показать нам одну из своих пантомим?»
Доктор Лаланке просигналил трем девушкам; озабоченные настойчивыми приставаниями Иванелло, они не сразу заметили жестикуляцию опекуна, но в конце концов вскочили на ноги и исполнили последовательность головокружительных сальто-мортале.
Иванелло подошел к доктору Лаланке и что-то пробормотал ему на ухо.
Доктор нахмурился: «Это неприличный вопрос – по меньшей мере, чрезмерно откровенный – но я могу ответить на него только положительно».
Иванелло снова наклонился к доктору и о чем-то тихо спросил. На этот раз доктор ответил ему самым ледяным тоном: «Сомневаюсь в том, что подобные идеи когда-либо приходили им в голову». Отвернувшись, доктор Лаланке продолжил беседу с Перрукилем.
Анск-Давеско принес гармонь и стал наигрывать веселую мелодию. Эрмольда, вопреки протестам испуганного Вармуса, вскочила и бодро сплясала джигу.
Закончив танец, Эрмольда отвела Вармуса в сторону и сообщила: «У меня были ложные симптомы – просто пучило живот. Конечно, мне следовало предупредить вас раньше, но я запамятовала».
«Рад слышать! – отозвался Вармус. – Кугелю эта новость тоже придется по душе, так как, в качестве капитана „Авентуры“, ему пришлось бы выполнять обязанности акушера».
Так проходил вечер. Каждый из спутников мог рассказать о себе или предложить к обсуждению ту или иную концепцию; тем временем костер догорел – от него остались только раскаленные угли.
Оказалось, что Клиссум сочинил несколько од; по настоянию Эрмольды он процитировал с драматическим выражением шесть строф из длинной поэмы под наименованием «О Время, неужели ты – исчадие трусливой подлости?», распевая каденцию после каждой строфы.
Кугель вынул колоду карт и предложил Вармусу и Анску-Давеско научить их игре в скакс, утверждая при этом, что победа и поражение в этой игре зависели исключительно от случая. Оба, однако, предпочли слушать Голфа Раби, отвечавшего на дерзкие вопросы Иванелло: «Никакой путаницы здесь нет! Коллегию иногда называют „Схождением лучей“ или даже „Ступицей“ – в шутку, разумеется. Сущность, однако, одна и та же».
«Боюсь, это выше моей головы, – признался Иванелло. – Я заблудился в джунглях терминологии».
«Ага, что я слышу? Слова непосвященного! Но любой термин становится проще простого, если его правильно объяснить!»
«Объясните же, будьте добры».
«Представьте себе колесо, каждая спица которого соответствует одной из бесконечностей, каковых может быть от двадцати до тридцати – точное число все еще дискутируется. Спицы эти сходятся в фокусе чистого разума; они скрещиваются в точке схождения и расходятся, продолжаясь в противоположных направлениях. Местонахождение этой „Ступицы“ безошибочно установлено; она расположена на территории Коллегии».