Риальто ударил по витрине с такой силой, что призма упала набок – и осталась лежать на боку.
Ильдефонс повернулся к Ячее: «Арбитр! Говори! Тебя вызывает Настоятель Ильдефонс!»
Ответа не было.
Ильдефонс позвал еще раз: «Арбитр! Сарсем! Приказываю тебе: говори!»
Ячея молчала.
Ильдефонс отвернулся: «Вернемся в Бумергарт. Плохо дело! Одна тайна скрывается за другой. Все это больше невозможно игнорировать».
«Все это нельзя было игнорировать с самого начала», – заметил Риальто.
«Так или иначе, – сухо ответил Ильдефонс, – теперь я непосредственно несу ответственность за расследование. Масштабы катастрофы таковы, что придется принимать чрезвычайные меры. Вернемся в Бумергарт!»
6
Снова собравшись в Большом Зале, чародеи разговорились – поднялся многоголосый шум. Некоторое время Ильдефонс выслушивал довольно-таки бессвязные рассуждения, на высказывая никаких замечаний, быстро переводя светло-голубые глаза с одного спорщика на другого и подергивая время от времени свою уже порядком растрепанную бороду.
Споры разгорались, превращаясь в скандал. Гнев пробудил в Проказнике из Снотворной Заводи страстное красноречие. Маленький эльф, предпочитавший являться в зеленой шерстяной шкуре с желто-оранжевыми ивовыми листьями вместо волос, выражал свои мнения со все возраставшим возбуждением, нервно жестикулируя и подпрыгивая: «Как бы то ни было, в зеркальном отображении или задом наперед, „Голубые принципы“ были и остаются „Голубыми принципами“! Как уже упомянул Хаш-Монкур, сакральный текст начисто отрицает измышления Риальто – и это все, что нам нужно знать. Я с радостью прочитаю текст, перевернувшись с ног на голову, глядя в зеркало или подсматривая в дырку носового платка, чтобы убедиться в нашей правоте!» Пока Проказник сбивчиво выкрикивал все более лихорадочные фразы, остальные чародеи начали опасаться того, что в очередном пароксизме излияний эльф нанесет себе какое-нибудь повреждение или, чего доброго, выпалит ужасное заклинание, травмирующее всех окружающих. В конце концов Ильдефонс произнес заклятие успокоительной тишины, после чего Проказник продолжал размахивать руками и говорить, но никто – даже он сам – больше не слышал его слова, так что через некоторое время ему пришлось успокоиться и сесть.
Нежнейший Лоло, дородный чародей с колышущимися пухлыми щеками и подбородками, попытался проанализировать искажение проекции Монстрамента: «Подозреваю, что Арбитр Сарсем потерял бдительность от скуки и допустил зеркальное отображение текста Персиплекса, после чего, заметив наше возмущение, напустил на нас хиатус и, пользуясь перерывом во времени, перевернул Персиплекс в надлежащее положение».
Ильдефонс торжественно взошел на возвышение: «Я должен выступить с важным объявлением. Голубая призма, которую вы видели сегодня в святилище – подделка, фальшивка! Вопрос об отображении проекции, таким образом, отпадает».
Дарвилк Миаантер, обычно молчаливый, неожиданно выкрикнул: «Зачем же тогда, напыжившись, как распустивший хвост павлин, вы всех нас потащили на Тучеворот проверять поддельный, по вашим словам, текст?»
Шрю поддакнул: «Миаантер попал не в бровь, а в глаз! Ильдефонс, ваши действия заслуживают порицания».
Ильдефонс высоко поднял обе руки: «Мы не обсуждаем сейчас этот вопрос! Повторяю: Монстрамент, основа нашей ассоциации, исчез из святилища Ячеи Правосудия! Мы остались вне закона, мы беззащитны, как и сама Ячея, перед лицом скрывающегося среди нас неизвестного злодея! Мы больше не можем провести ни одного дня, не принимая срочные меры защиты».
Хаш-Монкур ласково улыбнулся: «Ильдефонс, дружище! Зачем панически провозглашать наступление катастрофы? Основой нашей ассоциации всегда была и будет совокупная мудрость ее членов!»
Лунатик Вермулиан заявил: «Могу предсказать, что так называемой „тайне“ найдется очень простое объяснение. Надо полагать, Сарсем удалил Персиплекс, чтобы его почистить, и временно установил на ее месте имитацию».
«Скорее всего, так оно и есть, – согласился Хаш-Монкур. – Тем временем, по мере необходимости, можно пользоваться имитацией».
«Вот именно! – воскликнул Хуртианц. – И не забывайте о том, что, пользуясь этой версией, даже если это имитация оригинала, мы тем самым укротим бешеную мстительность Риальто и заставим его отказаться от абсурдных требований!»
Ильдефонс ударил деревянным молотком по пюпитру: «Хуртианц, вы нарушаете порядок совещания. Вспомните о том, что Риальто убедительно доказал свою невиновность в тех случаях, когда это было возможно, а во всем остальном твердо отрицает свою вину».
«Я всего лишь выражаю мнение подавляющего большинства», – проворчал Хуртианц.
«В данный момент ваши замечания неприемлемы. Риальто, вы не сказали ни слова: каково ваше мнение?»
«Я еще не готов его высказать».
«Шрю, а вы что скажете?»
«Только одно: в отсутствие настоящего Монстрамента должны соблюдаться все юридические нормы. Практически это означает, что status quo следует считать неизменным и окончательным».
«Нахуредзин, что вы думаете по этому поводу?»
Нахуредзин, прозванный в Старом Ромарте «Полосатым Садваном», уже размышлял о возможных вариантах будущего ассоциации: «Если Персиплекс на самом деле исчез, мы должны создать новый Монстрамент под наименованием „Оранжевых принципов“, пользуясь имитацией в качестве образца».
«Или „Светло-зеленых“, – предложил Нежнейший Лоло. – Или даже „Розово-пурпурных принципов“, чтобы придать им подобающие блеск и великолепие».
«Ваши предложения не заслуживают внимания, – возразил Ильдефонс. – Вы желаете создать новый документ экзотического цвета, в то время как „Голубые принципы“ служили нам верой и правдой? В отсутствие оригинала копии, принадлежащей Риальто, хотя она и порвана, вполне достаточно».
Хуртианц снова вскочил, чтобы привлечь внимание собрания: «Если мы согласимся использовать документ Риальто, его обвинения придется признать справедливыми! Благодаря новому Персиплексу, основанному на существующей имитации, все предыдущие притязания, в том числе требования Риальто о трехкратном возмещении ущерба, будут признаны недействительными, а Риальто волей-неволей придется самому платить за свои нарушения!»
«Волне основательный довод! – громко заявил Чамаст. – Хуртианц прорубил просеку через заросли словесных прений и ухватил за хвост самую сущность дела своими блистательными зубами!» Таким образом Чамаст намекнул на искусно ограненные рубины, заменявшие Хуртианцу естественные зубы; Хуртианц благодарно поклонился в ответ на комплимент.
Лунатик Вермулиан, высокий и тощий, как палка, с торчащим гребнем блестящих черных волос, формой напоминавшим спинной плавник рыбы-парусника, не отличался разговорчивостью. Как правило, его выпуклые глаза были рассеянно устремлены куда-то в пространство перед кончиком его горбатого носа и нередко подергивались мигательной перепонкой третьего века, по-видимому выполнявшей некую полезную функцию в процессе брожения во снах. В ходе экспроприации имущества Риальто Вермулиан присвоил высокоэффективный глоссоларий, переводивший на общепринятый и общепонятный язык самые неразборчивые и устаревшие диалектные выражения, что делало это магическое средство незаменимым для профессионального посетителя снов. Теперь Вермулиан выпрямился во весь рост и произнес, отчетливо и сухо: «Я выдвигаю тезис Хуртианца в качестве официального предложения!»
«Это не допускается правилами! – осадил его Ильдефонс. – Наша первоочередная задача заключается в обнаружении первоначального Персиплекса! Мы не можем отвлекаться».
Хаш-Монкур выступил вперед: «Я целиком и полностью поддерживаю Ильдефонса! Возьму на себя тщательное, всестороннее и исчерпывающее расследование вызывающей глубокое сожаление и беспокойство пропажи „Голубых принципов“ – и, когда эта тайна раскроется, пусть будет то, что будет! Тем временем, совещание может продолжаться в установленном порядке – рекомендую Настоятелю, учитывая мое обязательство, рассмотреть предложение Вермулиана в первую очередь».
Риальто взглянул на Ильдефонса и приподнял руку ко рту, словно прикрывая зевок – тем самым он подал Настоятелю тайный знак. Ильдефонс поморщился – ему не нравилось прибегать к такому средству – но, тем не менее, провозгласил заклятие темпорального стаза.
7
Ильдефонс и Риальто разглядывали зал, в котором сидели и стояли застывшие в различных позах члены ассоциации.
«Все это чрезвычайно неудобно! – пожаловался Ильдефонс. – Здесь у каждого есть при себе монитор, никто не хочет, чтобы его облапошили коллеги. Теперь придется отыскать все мониторы и откорректировать их, чтобы обман прошел незамеченным».
«Нас это не затруднит. Я разработал метод, позволяющий с легкостью изменять показания мониторов. Потребуются только пара квампиков и красноглазый двухфольгулятный инкуб».
Ильдефонс материализовал предмет эксцентрической формы, изготовленный из фульгурита. Из отверстия в этом предмете выглянуло маленькое лицо с глазами, похожими на ягодки красной смородины. «Это Ошерль, – пояснил Ильдефонс. – Он не совсем двухфольгулятен, но сообразителен и проворен, хотя иногда капризничает. Он задолжал пять пунктов».
«Меня обсчитали! – возразил Ошерль. – Допущена ошибка!»
«Насколько мне известно, подсчет справедлив и точен, – сказал Ильдефонс. – Тем не менее, в свое время я проверю свои записи».
Риальто обратился к Ошерлю: «Тебе не терпится сократить размеры задолженности?»
«Разумеется».
«Я хотел бы получить более определенный ответ: да или нет?»
«Получайте какой угодно ответ, мне все равно».
Риальто продолжал: «Сегодня Ильдефонс и я настроены благосклонно. Если ты выполнишь несколько простейших заданий, мы простим тебе целый пункт…»
«Что вы говорите? – возмутился Ильдефонс. – Риальто, вы разбрасываетесь пунктами моих инкубов, как придорожной пылью!»
«Дело того стóит, – пожал плечами Риальто. – Не забывайте, что я намерен взыскать ущерб в трехкратном размере – и, по меньшей мере в одном случае, прибегнуть к тотальной конфискации. Могу заявить уже здесь и сейчас, что экспроприация моих звездоцветов производилась вами исключительно с целью предотвращения их хищения и не подлежит действию положений о выплате штрафных убытков, каковые в противном случае могли бы оказаться действительными».