– А как ты считаешь, что мне делать? – осторожно спрашивает он.
– Понятия не имею, Брендан!
Поверить не могу. Мы даже не добрались до места этого не-свидания, а уже обсуждаем другие романтические перспективы Брендана.
– Если она тебе нравится, если хочешь с ней замутить, то иди. Меня это не касается.
Мы сворачиваем за угол, заставленный велосипедами.
– Я… – снова начинает он после паузы. – Я тебя чем-то рассердил?
– Чем ты мог меня рассердить? – выпаливаю я в ответ.
– Не знаю, – отвечает он. Я ломаю голову, как выкрутиться, пока Брендан заводит меня в здание, похожее на склад, через открытую металлическую гаражную дверь.
Что бы я ни собиралась сказать, это немедленно оказывается забыто.
Передо мной простирается огромная комната с высоким потолком, заполненная крохотными ресторанчиками, киосками и людьми. Это ошеломляет. Не только запахи и звуки – аромат горячих печеных сэндвичей с яйцом, кисло-сладкие специи тайской лапши, грохот кастрюль и ножей для суши, – но и картины, свет, буквы. Пока мимо нас с Бренданом ходят хипстеры со стаканчиками джелато и старушки со свежим хлебом, я изучаю ряды с десятками торговцев, набившихся в этот склад, и отмечаю самые привлекательные детали. Логотип в виде рыбьего хвоста на стильном современном киоске с морепродуктами. Написанное вручную меню трендовой кофейни. Яркие красно-белые буквы вывески пупусерии[33] – понятия не имею, что это такое.
Рядом со мной раздается ласковый голос Брендана:
– Здорово, правда? Знал, что тебе понравится.
– Потрясающе, – выдыхаю я и иду в один из рядов, машинально доставая телефон из сумки. Я начинаю снимать, а потом оборачиваюсь и обнаруживаю, что Брендан наблюдает за мной с мягкой улыбкой. У меня перехватывает дыхание. Все это ощущается как… не не-свидание. Впервые за неделю я задаюсь вопросом, не может ли это быть чем-то большим.
– Пейдж показала мне один из твоих дизайнов, – говорит Брендан, подходя ко мне. – Очень здорово выглядит. Вполне профессионально.
– Это просто хобби, – автоматически бросаю я.
– Но могло бы стать чем-то большим, – он не сдается, – если бы ты захотела.
Я впервые не прогоняю эту мысль. Мне нравится дизайн. Просто я никогда не позволяла себе думать, будто из этого может что-то получиться. Я сосредоточилась на экономике, на пути, который подведет меня ближе к жизни отца. И не хотела задумываться о других местах, куда можно отправиться. Не хотела задумываться о том, не подойдет ли мне что-то другое.
Но здесь, в этом месте, с подбадривающим взглядом Брендана – который смотрит так, словно верит в меня, – я задумываюсь.
Мне пришлось бы отказаться от связи с отцом, на которую я надеялась и рассчитывала. От его мира и возможности стать к нему ближе. Не знаю, готова ли я это сделать.
– Хочешь перекусить? – спрашивает Брендан.
Неожиданно оказывается, что я умираю от голода в окружении восхитительных ароматов.
– Ой, да, – я убираю телефон, – здесь имеется что-нибудь, что ты можешь есть?
Как ни в чем не бывало, Брендан берет меня за руку.
– Пойдем, покажу. Я угощаю.
Я не забираю руку и иду за ним в глубины рынка, снова гадая, что значит эта встреча для него. Он несколько минут назад говорил о том, чтобы пойти в гости к другой девушке, напоминаю я себе. Но моя рука лежит в его ладони, и мне очень, очень трудно убедить себя, что это не свидание.
Глава 33
Целая неделя проходит без прояснения вопроса о том, было это свиданием или нет. Брендан сводил меня в любимое место и угостил ужином. Он вел себя очень дружелюбно – но всего лишь дружелюбно. Он попытался объяснить мне, что такое «Игра престолов», и мы делали ставки на то, в какой цвет покрасит волосы Пейдж, когда они отрастут. Он больше не брал меня за руку.
В школе все было нормально – в рамках того, что теперь считалось нормальным. Один раз я обедала с Бренданом в кабинете робототехники, пока он работал над своей игрой. Эль продолжала меня игнорировать, я сдалась и прекратила попытки.
Сегодня вечер пятницы, и для разнообразия я с нетерпением предвкушаю, как проведу все выходные в квартире, в одиночестве. У меня нет ни одного социального обязательства – конечно, это результат того, что я умудрилась оттолкнуть друзей, отказать единственному перспективному парню и вознести другого парня, в которого влюблена, на такие неизведанные высоты популярности, что у него наверняка есть выбор из десятков приглашений.
Я прогоняю эти мысли. Не собираюсь тратить выходные на ненависть к себе и прочие бесполезные эмоции.
Я могла бы потусоваться с Пейдж. Но она завела раздражающую привычку то и дело мимоходом упоминать в разговоре Брендана, а я не желаю слушать про его замечательные планы или про то, чем он там может заниматься с Эйлин Рот. Вчера посреди совершенно обычного разговора – или настолько обычного, насколько он может быть с участием Пейдж, – о том, почему мне «необходимо» посмотреть сериал «Мальчики краше цветов», ей было совершенно необходимо вставить, что Брендана кто-то подвозил домой. Я не разговаривала с ним о том, что происходит в его романтической жизни, после неловкой попытки перед «Гранд Сентрал Маркет».
Каждый раз, произнося его имя, Пейдж бросает на меня вопросительный взгляд. Не знаю, чего она хочет, – чтобы я требовала от нее информации, разрыдалась, или что-то еще, – но у меня есть ощущение, что она может быть единственным человеком, не считая Эль, который знает настоящую причину того поцелуя, и теперь собирается пытать меня, пока я этого не признаю. Как будто признание что-то изменит. Это лишь поставит Брендана в положение, в котором ему придется меня отвергнуть.
Тем не менее, зная Пейдж, если бы я ей написала, она, наверное, пригласила бы меня в гости – лично посмотреть, на какое свидание идет Брендан. Не тот случай, когда нужно визуальное подтверждение.
Я пинком распахиваю дверь в нашу квартиру, готовая рухнуть на диван и посмотреть что-нибудь бессмысленное и полностью неромантичное, – например, канал «Планета животных», – но застываю на месте, когда передо мной предстает мама в моем старом выпускном платье.
Оно ей маловато, особенно в груди, и короче, чем допустимо надевать на рабочее мероприятие. Завитые волосы рассыпаются по спине, а глаза накрашены золотисто-коричневыми тенями, красиво, хотя и немного ярковато. Она натягивает босоножки с ремешками на очень высоких каблуках.
Мне почти страшно спрашивать.
– Куда ты идешь? – интересуюсь я из прихожей.
– О, привет, Кэмерон, – жизнерадостно отвечает она, взбивая волосы перед зеркалом у окна. – Можно одолжить твое платье?
Я думаю, не попросить ли ее переодеться, но, скорее всего, она отмахнется, пробормотав: «Это всего лишь платье, Кэмерон». Суть все равно не в этом. Я бросаю сумку на кухонную стойку и поворачиваюсь к ней.
– Куда ты идешь? – повторяю я.
– На собрание школьного комитета, – живо отвечает она.
Я выдыхаю с облегчением. Главное – что это не по работе. Я падаю на диван и тянусь за пультом.
– С каких пор тебя интересуют родительские собрания?
– С тех пор, как Деб написала, что твой отец в школе, разговаривает с попечительским советом.
– Что? – разворачиваюсь я. Я была в школе час назад. Невозможно, что мы с отцом были в одном месте, а я даже не знала об этом.
Мама проверяет телефон и кладет его в блестящий золотой клатч. Меня осеняет: я понимаю выбранный ею наряд. Она одета так, словно идет в бар или на встречу выпускников, – туда, где люди в возрасте пытаются притворяться, что им двадцать пять, – а не на встречу комитета в элитной частной школе. Я знаю, как будут одеты остальные родители, и они не спустят маме то, что она явилась в нашу прославленную школу как в клуб знакомств.
– У них была какая-то встреча грантодателей, а теперь попечительский совет остается, чтобы послушать школьный комитет, – отвечает мама, не обращая внимания на выражение ужаса на моем лице. Она хватает ключи и направляется к двери. – Увидимся вечером. Может быть, – добавляет она, подмигнув так, что я немедленно пытаюсь стереть это из памяти.
«Отец здесь».
Я срываюсь с места, прежде чем она доходит до двери.
– Постой. Я тоже поеду.
Мама кривит губы.
– Кэмерон, мне кажется, учеников на такие мероприятия обычно не приглашают.
Я отвечаю ей скептическим взглядом:
– Ты вообще входишь в школьный комитет?
Она смотрит на меня и открывает дверь.
– Туше́.
На маму оборачиваются и косятся, выгнув бровь, еще до того, как мы выбираемся с парковки.
Стоит отдать ей должное, она не сжимается под этими взглядами. Даже когда группа других мам в брючных костюмах и идеально подобранной форме для йоги ухмыляется и шепчется, пока мы идем мимо. Возможностей моего мозга не хватает на то, чтобы беспокоиться еще и из-за этого.
«Отец здесь. Отец здесь. Отец здесь».
Эта мысль – как затмение. Она все перекрывает. Мы пересекаем кампус, следуя знакам школьного комитета, двигаясь к библиотеке; каждый шаг подводит нас ближе.
Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз его видела. Кажется, в начале лета. Он приехал на неделю, мы ужинали в городе и обсуждали мое будущее. Он упомянул стажировку в своей фирме и сказал, что я смогу податься на нее, только если пройду углубленный курс экономики. Я ухватилась за эту идею. Я знала, что это самое откровенное приглашение стать частью его мира, которое я когда-либо получу.
В тот приезд они с мамой не ладили. Теперь я смотрю на нее – на то, как она возбуждена в предвкушении сомнительной надежды на свидание. Когда он уехал в июне, она плакала три дня, а теперь это как будто забыто, отброшено из-за такой мелочи, как упоминание его имени в эсэмэске от Деборы Ричмонд.
С другой стороны, в последнем разговоре со мной он назвал меня жалкой, и вот она я, глупо радуюсь возможности снова его увидеть. Наверное, это у нас с мамой общее.