– Брендан всегда был одаренным ребенком, – тихо говорит она. Я не ожидала, что прозвучит ответ, и теперь снова поворачиваюсь к ней. Пейдж смотрит на дорогу с отстраненным видом.
– Воспитатель в детском саду сказал моим родителям, что Брендан особенный, – продолжает она. – На следующий же день отец решил, что Брендан будет учиться в МИТ, а меня оставили про запас. Не то чтобы он забыл о моем существовании. Просто я стала… не так важна.
Я киваю.
– «Ты недостаточно хороша», – говорю я, слыша эхо слов, которые тысячу раз раздавались в моей голове.
– Именно, – отвечает Пейдж. Мы останавливаемся на красный. Секунду она рассматривает меня, уже не такая отстраненная. – Я не завидую Брендану. Я знаю, что ему приходится очень тяжело, – папа все время дышит ему в спину, а мама ничего не говорит. Просто мне бы хотелось, чтобы отец заметил и меня, уделил и мне долю того внимания, которое уделяет Брендану, даже если оно будет заключаться только в нотациях и требованиях сделать уроки.
Светофор переключается, и Пейдж снова смотрит на дорогу. Мы проезжаем Ла Бри и Хайленд, мимо пролетают размытые уличные фонари и светящиеся вывески.
– Поэтому я и валяю дурака, – бессильно продолжает Пейдж. – Крашу волосы, работаю над костюмами до часа ночи, получаю паршивые оценки и возвращаюсь домой пьяной из ночного клуба, где замутила с парнем, который мне даже не нравится. Я поступила в ту же элитную школу, что и Брендан, но это ничего не изменило. У меня мог бы быть такой же средний балл, как у Брендана, такие же результаты экзаменов, приглашения в колледж, и все это нихрена бы не изменило. Я добиваюсь внимания родителей, как могу.
Я смотрю на Пейдж, которая не сводит глаз с машин, проезжающих перекресток перед нами. Я знала, каково приходится Брендану при таких родителях, но Пейдж? Я и не представляла, сколько у нас общего.
– Вот это тупо, – говорю я сдавленным от эмоций голосом, – потому что ты потрясающая.
Она смеется, стирая слезинку с щеки, и подъезжает к тротуару перед моим домом. Уже взявшись за ручку дверцы, я смотрю вверх, на темное окно своей спальни. Мне хочется выразить признательность за то, что Пейдж мне доверилась. Показать, как я тронута тем, что она позволила мне увидеть эту свою сторону; заверить, что не предам ее дружбу – дружбу, за которую благодарю каждый день. Я открываю рот, чтобы поблагодарить ее за то, что она мне сказала, за то, что давала мне больше шансов, чем я заслуживала, помогала мне, когда я даже не знала, насколько она мне нужна.
Вместо этого я говорю:
– Сегодня мой отец явился в школу.
Пейдж моргает, а затем глушит мотор и переключает на меня все свое внимание. Сердце болезненно бьется в груди. Открыться ей страшно, но придется. Это лучший способ показать, что она для меня важна. Я отпускаю дверцу.
– Разве он не живет где-то там… в Нью-Йорке? – осторожно спрашивает она.
– В Филадельфии, – протяжно выдыхаю я. – Он даже не сказал мне, что приезжает. Мама узнала от подруги, которая его встретила.
– Черт, Кэмерон. Это фигово. – Она округляет глаза и поднимает брови.
– Фигово, да? – Я неуверенно встречаю ее взгляд, искренне нуждаясь в подтверждении.
– Да, – решительно говорит она. – Фигово.
Ее поддержка что-то открывает во мне, и внезапно слова рвутся наружу так, что я за ними не успеваю.
– Просто… он никогда не бывает добр ни с мамой, ни даже со мной. А сегодня он вел себя приятно со всеми.
– Ты в этом не виновата, – поспешно вставляет Пейдж. – Люди притворяются хорошими при посторонних. С тобой это никак не связано.
Я киваю, испытывая нелогичное облегчение от того, что ее голос говорит то, в чем я отчаянно пытаюсь себя убедить. Я разворачиваюсь на сиденье, чтобы посмотреть ей прямо в лицо.
– Не знаю почему, но я все равно стараюсь. Я все равно прихожу и надеюсь, что он захочет меня увидеть. Отправляю ему свои оценки, результаты тестов – делаю все возможное, чтобы с ним связаться. Может, со мной что-то не так? – Я говорю тихо, но заставляю себя не прятаться в тени, падающей через окно. – Я знаю, что он ужасен. Знаю, как плохо то, что он называет маму жалкой. Но все равно смотрю на него и… хочу быть как он. Потому что он успешен и достигает своих целей, а мама… другая. Наверное, поэтому я такая стерва.
Лицо Пейдж смягчается заботой.
– С тобой все нормально. Он твой отец. Конечно, ты хочешь получить его одобрение, каким бы он ни был. – Пейдж смолкает, и мне кажется, она сказала все, что собиралась, пока ее губы слегка не изгибаются. – И ты не стерва, Кэмерон, – улыбнувшись добавляет она.
Мой взгляд прилипает к книге на полу; я не могу смотреть ей в глаза.
– Но я правда стерва. Ты что, забыла, что я наговорила тебе в «Скаре»?
– Нет. Не забыла. Ты велела мне найти кого-нибудь такого же жалкого, как я, и трахаться с ним, – жестко говорит она – гнев, оставшийся с той ночи, не угас до конца.
– Я практически назвала тебя жалкой. И думала так на самом деле. У меня десятки воспоминаний о том, как отец говорит то же самое моей маме. Я видела, что это ломает ее еще немного каждый раз. Я знаю, насколько ужасно так оскорблять человека, и все равно это сделала. – Я наконец поднимаю взгляд. – Прости, Пейдж. Правда. Я бы взяла эти слова обратно, если бы могла. Ты настолько не жалкая, насколько это вообще возможно.
«Это я – жалкая». Мысль слишком тяжела, чтобы ее озвучить. Все и так это знают, особенно Пейдж.
– Видишь? – говорит Пейдж. – Ты же совсем не такая, как твой отец. Он хоть раз за всю свою жизнь перед кем-нибудь искренне извинился?
Мысль рассыпается на тысячу мелких кусочков.
– Нет, – изумленно говорю я. – Не думаю.
Это различие между нами кажется таким маленьким: всего в одно слово. «Извини». Но на самом деле оно очень большое. Не знаю, почему я раньше этого не понимала.
– Кроме того, – продолжает Пейдж, – ты не совсем ошибалась. Ты просто говорила то, что я не хотела слышать.
– Нет… – пытаюсь возразить я, но она меня обрывает:
– Я замутила с Джеффом Митчеллом, а ведь он мне даже не нравится. Вот почему я плакала, когда на вас наткнулась. От отвращения к себе, от того, насколько жалко я себя вела; к тому же я начала задумываться, не оправдываю ли себя всем этим. Вдруг я убеждаю себя, что делаю все это ради родительского внимания, а на самом деле просто неудачница.
– Нет, – быстро говорю я. – Вовсе нет. – Может быть, мутить с Джеффом было ошибкой… ладно, это точно была ошибка. Но никто не идеален, верно? – Она улыбается, и я знаю, что она вспоминает речь, которую толкнула перед своими друзьями, когда мы ходили на «Рокки». – Конечно, если тебе от этого станет легче, я могу перечислить все свои ошибки.
У Пейдж вздрагивают губы.
– Не стоит. Не можем же мы сидеть тут всю ночь.
Я изображаю возмущение, но Пейдж заводит машину.
– Постой, что ты делаешь?
Она без колебаний трогается с места.
– Твоей мамы нет дома, а у нас только что состоялся важный сближающий разговор. – Пейдж украдкой бросает на меня взгляд. – Я считаю, что ты должна у меня переночевать. Разве не так делают популярные девчонки?
Я смеюсь и откидываюсь на сиденье.
– Я же говорила, ты ничего не знаешь о популярных девчонках.
Пейдж выгибает бровь.
– Может быть. Но мне кажется, что и ты не знаешь. Я думаю, что ты – это просто ты.
Мы погружаемся в комфортное молчание до самого дома Пейдж.
Глава 35
Я смотрю в потолок комнаты Пейдж. Свет выключен, а хозяйка тихонько храпит. Я жду прихода сна в спокойствии, к которому могла бы привыкнуть.
Мы подъехали к дому в начале девятого. Заказали пиццу, решив, что это соответствует стереотипу о походах в гости с ночевкой. Брендан к нам не присоединился. Не знаю, где он, и искать не стала. Пейдж заставила меня посмотреть три эпизода «Мальчики краше цветов», на что потребовалось почти четыре часа, потому что каждый эпизод корейских сериалов длится больше часа. Хоть я и не все поняла, но должна признать, что к третьему эпизоду меня можно было уже не заставлять.
Пейдж уснула практически сразу после того, как мы закончили смотреть сериал. Сейчас два часа ночи, и я хочу пить. Поднимаюсь и на цыпочках иду к двери.
Но выйдя в коридор, я не могу не заметить полоску света на полу под дверью комнаты Брендана. И останавливаюсь в нерешительности.
Я не хотела рассказывать Брендану правду, чтобы не признавать того, насколько я его не интересую. Это казалось разумным решением вчера и даже несколько часов назад. А теперь… не знаю. Я убеждала себя, что для Брендана нет места в моей жизни, но то, что я не распланировала все на бумаге, еще не значит, что ничего не получится.
Я была честна со всеми остальными всю свою жизнь, даже когда это шло мне во вред. Если я не признаю свои чувства к Брендану, то не просто откажусь от возможности отношений, но и предам себя. Если эта честность приведет к отказу – что ж, ладно. Я больше не боюсь; не после того, как доверила Пейдж то, что никогда не позволяла себе рассказать даже близким. Настоящие друзья, вроде Пейдж, примут меня такой, какая есть. Я не останусь одна, даже если Брендан меня отвергнет.
Я решительно подхожу к двери Брендана и врываюсь, не постучав, с опозданием осознавая, что шестнадцатилетний мальчик может делать в одиночестве в своей комнате посреди ночи. К счастью, Брендан просто что-то строчит в толстой учебной тетради по SAT.
Он разворачивается, явно ошарашенный.
– Я поцеловала тебя не для того, чтобы возродить твою популярность, – говорю я, не оставляя ему возможности спросить, что я тут делаю.
Его губы беспомощно движутся, пытаясь выдавить слова.
– Кэмерон, сейчас глухая ночь. Что ты вообще делаешь в моем доме?
Я закрываю дверь, не снисходя до ответа на его вопрос.
– Я поцеловала тебя потому, что должна была узнать, что между нами происходит, – сообщаю я.