Может, я принимаю желаемое за действительное, но взгляд Эль, кажется, немного смягчается.
– Но знаешь, – продолжаю я, – есть разница между тем, чтобы извиняться за то, кто ты такая, и извиняться за то, что ты сделала. Я не жалею о своем решении извиниться за боль, которую причинила. Я не хочу меняться, но не считаю, что меняться и пытаться стать добрее – это одно и то же. Понимаю, грань тонка. Иногда я переступала эту черту между добротой и предательством себя, – говорю я. – Но иногда – нет.
Я всматриваюсь в Эль в поисках хотя бы тени реакции. Наконец она расцепляет руки.
– Допустим, – говорит она и падает на стул перед туалетным столиком. – Я понимаю, что ты делаешь, – после паузы продолжает она. – И я бы поняла, если бы ты мне рассказала. Но ты не рассказала.
Я опускаю взгляд.
– Надо было это сделать, – признаю я. – Я и хотела. Вот только… – я делаю паузу, подбирая слова. – Мне кажется, что ты недоступна. Непоколебима. Всегда остаешься только собой. Я не хотела к тебе лезть и… думала, что тебе все равно.
Когда Эль все-таки отвечает, ее голос звучит ровно, но я достаточно хорошо ее знаю, чтобы различить боль, сменившую гнев.
– Ты была моей лучшей подругой, Кэмерон, – тихо говорит она, – и это время не прошло незамеченным. Это ранит. – Мне бы не было все равно. Мне и сейчас не все равно. И можешь считать меня недоступной, – с секундной яростью подчеркивает она, – но я полагаюсь на людей. Я полагалась на тебя. – С каждым словом ее голос набирает силу. – А ты доверилась людям, которых едва знала, а не мне. Ты использовала в своих целях личную информацию, которой я с тобой поделилась. А знаешь, что хуже всего? Ты меня осудила. Я с тобой работала, поддерживала и много лет была рядом, а ты решила, что я использую людей для своих целей. Моя лучшая подруга решила, что я недостаточно хороша для того, чтобы участвовать в ее делах.
– Это не… – начинаю я. Но она права. Все, что она сказала, – правда.
Внезапно мои мысли совершают ужасный поворот, и я впервые понимаю, как тяжело пришлось Эль в эти несколько месяцев. Как странно и одиноко ей было – пока я думала, что ей все равно. Как я оттолкнула самую близкую подругу, которая нуждалась во мне сильнее, чем я представляла.
– Прости меня, – почти шепотом говорю я. – Я все исправлю.
– Зачем? Только для того, чтобы испортить все снова, когда в очередной раз решишь, что я недостойна быть твоей подругой? – В голосе Эль наконец проступает дрожь. – Извинениями предательства не исправишь.
Я ничего не говорю. Мой мозг отчаянно работает, пытаясь найти способ преодолеть невероятную пропасть между нами. Идей нет, я только беспомощно на нее смотрю. Эль притворяется, что не замечает этого, отворачиваясь к туалетному столику, и переставляет бутылочки тонального крема с нарочитой аккуратностью.
– Уходи, – говорит она тихо и осторожно. – Просто уходи.
У меня нет выбора. Я проглатываю ком в горле, киваю и разворачиваюсь, минуя ничего не подозревающую женщину с фарфоровой кожей, которая идет к микроавтобусу Эль. Я слышу, как Эль ее приветствует – солнечно, как положено ютуберу, – и на мгновение снова оказываюсь в ее спальне, увлеченно расставляя свет и наблюдая, как она нажимает «Запись». Мысль мучительна настолько, что я чуть не поворачиваю обратно.
Но не поворачиваю.
Я не стану навязывать Эль прощение. Я уже столько раз извинялась, что поняла – суть не в том, чтобы перечеркнуть плохое и притвориться, что ничего не случилось. Это просто дополнительный эффект, если повезет. Суть в том, чтобы просто дать человеку знать, что он заслуживает твоих угрызений совести. Я не стану давить не Эль, требуя большего, хотя отчаянно надеясь, что она меня простит. Я очень, очень хочу вернуть свою лучшую подругу.
Но это ее выбор. Не мой. Пока мне придется с этим смириться.
Я пробираюсь среди столиков с модными товарами обратно к своей машине. Внутри мне приходится целых две минуты выравнивать сбившееся дыхание – «вдох, выдох», – прежде чем залезть в сумку за блокнотом. Почти такой же твердой рукой, как у Эль, я провожу тонкую линию, перечеркивая ее имя – последнее в моем списке.
Глава 38
Следующие три недели я провожу каждую обеденную перемену с Бренданом, помогая тестировать игру для конкурса УКЛА. Между смертями от руки сексуальной колдуньи я даю ему советы о дизайне. Наступает День благодарения, и, поскольку у мамы опять чистка организма, я иду в гости к Пейдж и Брендану. Вечер прошел хорошо – приятнее, чем проходил этот праздник на моей памяти, – хотя я дважды замечаю мрачные взгляды мистера Розенфельда.
В первую пятницу декабря я сижу перед зеркалом и выпрямляю волосы.
Совсем не такой ритуал подготовки к зимнему балу я представляла. Обычно перед танцами я оказывалась в спальне Морган, примеряла платья из ее бесконечного гардероба, пока Эль делала мне макияж. Но сегодня будет не такой вечер, какой я планировала, и я привыкаю к этой мысли.
Я не сумела уговорить Пейдж пропустить ее ежегодную вечеринку против зимнего бала. Но Брендан погрузился в подготовку с очаровательным энтузиазмом, присылая эсэмэски с вопросами о цвете бутоньерки и о том, какой галстук ему надеть.
Поэтому я предвкушаю вечер, отличающийся от предыдущих, хотя и не ожидала этого. Закончив выпрямлять волосы, я позволяю себе полюбоваться своей работой в зеркале. Я встаю и оцениваю наряд – прошлогоднее выпускное платье, слегка надорванное у молнии.
Доставая туфли, я слышу вибрацию телефона. Наверное, Брендан приехал. Надев одну из туфель, я бросаю мимолетный взгляд на экран.
Это не Брендан.
Имя отправителя: «Брайт и партнеры – отдел кадров». Меня охватывае дрожь, от восторга или страха – нет времени выяснять, от чего именно. Не удосужившись надеть вторую туфлю, я торопливо открываю письмо.
Наверное, правду говорят, что содержание каждого важного письма можно понять из нескольких первых слов. Это был такой случай.
От: human_res@brightpartners.com
Кому: c.bright@beaumontprep.edu
Тема: Летняя стажировка
Дорогая мисс Брайт,
Мы рассмотрели вашу заявку, и хотя…
Часть после «хотя» с тем же успехом могла быть написана иероглифами. Я все равно заставляю себя прочитать каждое слово, ощущая жар, приливающий к щекам.
Мы рассмотрели вашу заявку, и хотя на нас произвели впечатление ваши академические успехи и достижения, в программу стажировки этого года поступило большое количество заявок от высококвалифицированных кандидатов. К сожалению, мы не можем предложить вам место в нашей компании этим летом.
Я перечитываю письмо два раза. Три.
Без стажировки не будет возможности провести лето с отцом. Я едва отмечаю эту мысль краем сознания, потому что ее затмевает понимание того, что ранит во сто раз глубже.
Он меня отверг. Отверг меня. Отец знал, что я подала заявку, что я с готовностью записалась на курс экономики на предпринимательском рынке и попросила на день рождения подписку на гребаный «Экономист». Он знал, что я этого хочу. Знал, что я стараюсь.
И отверг меня.
Дрожащей рукой я откладываю телефон. В животе все бурлит, как будто меня сейчас стошнит. Возможно, от этого станет лучше. Возможно, это чувство можно вытеснить из души именно так. На лбу выступает холодный пот, испортив тон, на который я потратила двадцать минут.
Он не считает меня достойной. Все, что я делала, чтобы ему угодить, – курсы в школе, оценки, часы, потраченные на самообразование, – всего этого недостаточно.
Это не должно иметь такого значения. Я убеждала себя, что больше не буду пытаться соответствовать чужим ожиданиям. Когда я поцеловала Брендана и отказала Эндрю, то приняла решение делать то, что сама хочу. Я ненавижу экономику – зачем расстраиваться, что избежала целого лета бухгалтерских отчетов и рыночных прогнозов?
Но в глубине души я знаю, в чем дело. В том, что это мой отец. Если и есть человек, который должен меня одобрять, так это он. Я понимаю, что у нас ненормальные отношения. Годы без встреч, без звонков в день рождения, переписка через ассистентку – это я приняла. Но теперь?.. Я знаю, что он использовал связи ради детей своих коллег. Все, что от него требовалось, – один имейл, и я бы получила стажировку. И провела бы целых два летних месяца с ним рядом, в офисе.
Но я этого не достойна. И если недостойна сейчас, то – как я теперь понимаю – не буду никогда. Я жаждала его признания, боролась за него. Это заставляло меня не сдаваться, помогало выдержать сложные уроки и еще более сложные разговоры с мамой. Но уважение и значимость в его глазах, на которые я надеялась, – этого у меня никогда не будет.
Я нащупываю телефон. Пальцы набирают номер, который я знаю наизусть, раньше, чем я придумываю, что сказать. Я слушаю гудки, понимая, что с учетом разницы во времени он, вероятно, сейчас ужинает. Мне все равно.
– Номер Дэниэла Брайта, – после третьего гудка отвечает Челси.
– Переключите меня на отца. – На последнем слове мой голос вздрагивает.
– Кэмерон? – спрашивает она, как будто не знает, кто именно звонит. – Боюсь, мистер Брайт сейчас с…
– Мне плевать! – ору я. У меня горят глаза, но я зажмуриваюсь, сдерживая слезы. – Я буду звонить, пока вы меня не переключите.
На мгновение она замолкает. Уверена, Челси привыкла к крикам и оскорблениям от Дэниэла Брайта, но от меня она ни разу не получала даже пассивно-агрессивного имейла.
– Мне очень жаль, Кэмерон. Не могли бы мы…
– Послушай меня, – снова перебиваю я. На мгновение мне ее жаль: она ни в чем не виновата. Но я обращаюсь к той гнилой и мерзкой стороне себя, которую считала исчезнувшей. – Я не позволю какой-то ассистенточке мешать мне поговорить с собственным отцом. – Я шумно выдыхаю в трубку; мои легкие стянуты напряжением, которое может рассеять только пробежка.
– Одну минуту, – тихо говорит Челси. В телефоне раздается писк, а потом новые гудки.