Я пытаюсь вдохнуть в надежде, что меня это успокоит. Не могу об этом думать. Не могу думать о том, что это значит: Брэда взяли на стажировку, а меня нет. Нужно просто закончить этот разговор. Знаю, Эль хочет притвориться, что жалеет меня, но я отказываюсь предоставлять ей такую возможность.
И лгу.
– Ага, – говорю я с притворным энтузиазмом. – Меня тоже приняли.
– Да? – Она как будто искренне удивлена.
Обычно я бы ответила с сарказмом или цинизмом. Я бы защищалась. Но сегодня я не чувствую себя достойной защиты.
– Конечно, ее приняли, – говорит Брендан у меня за спиной, готовый защищать меня, хотя даже не представляет, о чем мы говорим. Я не рассказывала ему о стажировке. Я с удивлением оборачиваюсь. Он решительно уставился на Эль.
– Кэмерон потрясающая, – говорит он с непринужденной уверенностью. – Ее где угодно с руками оторвут.
Слышать, как Брендан заступается за меня, называет потрясающей – невероятно, но от этого еще больнее. Парень, с которым мы знакомы всего несколько месяцев, говорит то, чего не сказал мой отец за семнадцать лет. И никогда не скажет. Конечно, если бы Брендан знал правду, то мог бы думать иначе.
– Поздравляю, – говорит наконец Эль, оставляя нас с Бренданом стоять в очереди. Морган уходит за ней следом.
Я смотрю в глаза Брендана, где нет ни тени колебания.
– Спасибо, – натянуто говорю я.
– Не за что, – отвечает он, как будто ничего не может быть легче. – А что за стажировка?
Я ставлю на стол тарелку, которую незаметно для себя взяла, и ловлю его под локоть.
– Потом расскажу. Я не хочу есть, – быстро говорю я, не удосуживаясь объясниться, несмотря на его явное недоумение. – Давай лучше потанцуем.
Брендан следует за мной без лишних слов или пауз. Я веду его на танцпол, не позволяя себе оборачиваться. Играет бодрая электроника, песня мне незнакома, но наши одноклассники образуют хаос из машущих в воздухе рук и качающихся бедер. Я притягиваю Брендана к себе, начиная двигаться под музыку.
Он присоединяется, покачиваясь вверх-вниз, немного не в такт. Изучает меня взглядом, и я не могу игнорировать беспокойство в его глазах.
А затем, без малейшей провокации, выдает экстравагантный разворот и машет руками в воздухе.
– Я правильно делаю? – спрашивает он, оптимистично ухмыляясь, и вращает бедрами по возмутительно широкому кругу.
И я не могу устоять. Чувствую, как уголки губ приподнимаются впервые за этот вечер.
– Сильнее тряси руками, – советую я, заставляя себя присоединиться к его легкомысленному веселью. – Вот так. – Я машу над головой, из стороны в сторону, не обращая внимания на то, что теперь мы привлекаем взгляды.
Это работает. Все, что на меня давило, начинает рассеиваться, и я могу дышать.
– Ну конечно, – говорит Брендан. – Как я мог забыть?
Он вскидывает руки, повторяя мои движения. У меня вырывается невольный смех, и я едва узнаю этот звук. На его лице мелькает облегчение.
Я хватаю его за руки; во мне растет радостное возбуждение. Так я представляю себе чувство, которое появляется, когда твой самолет отрывается от земли и направляется в какие-то чудесные края – как будто ты ничего не весишь и ждешь того прекрасного, что вот-вот случится. Мы движемся по большому кругу, пока я не спотыкаюсь о ноги Брендана и не врезаюсь в него, снова разражаясь смехом.
Он ловит меня, ставит прямо и немного прижимает к себе.
– Ты – угроза безопасности.
– Вот как? – ухмыляюсь я.
Он обхватывает меня крепче.
– Думаю, мне лучше тебя придерживать. Просто чтобы защитить ни в чем не повинных людей вокруг.
Я опускаю голову ему на грудь.
– Ты уж постарайся.
В его руках я наконец оказываюсь здесь. С ним. Как будто этот танец, этот зал, этот кусочек вселенной были предназначены только для меня. Для того, чтобы я почувствовала себя желанной, и свободной, и… в порядке. В это мгновение единственное, что имеет значение, – то, как Брендан меня обнимает, и то, как он нежно целует меня в лоб.
Когда мы уже задыхаемся и не чувствуем ног, Брендан вытаскивает меня на палубу. На секунду я замираю перед открывшимся видом. Мы вышли в океан дальше, чем я ожидала, и огни берега остались блестящей цепочкой жемчужин вдали. Я едва могу различить, где заканчивается небо и начинаются чернильные переливы воды. Ослепительные гирлянды ламп на палубе льют теплый свет на перила.
Вместе с Бренданом я подхожу к краю и расслабленно опираюсь на перила; сердце все еще стучит после танцев. Он повисает на перилах рядом со сдавленным смешком. Я смотрю на него, на то, как ночной ветер ерошит ему кудри, и внезапно осознаю все, что он собой представляет. То, как он пришел со мной сюда, как рассмешил меня на танцполе, как заступился за меня перед Эль.
– Знаешь, – говорю я, глядя на воду, – ты не такой, каким я тебя считала, пока мы не подружились. Ты… смешнее, сильнее, смелее. – Я поворачиваюсь к нему. – Я рада, – говорю я, – и жалею.
Брендан непонимающе сводит брови.
– О чем ты жалеешь?
– Что дала тебе то прозвище. Знаю, мы это уже проходили, – добавляю я, когда он открывает рот, – но здесь, сейчас, с тобой, мне нужно сказать это еще раз. Мне жаль, что данное мной прозвище загнало чудесного, харизматичного, честного парня в тень.
Неожиданно для меня после этой маленькой речи Брендан мрачнеет и опускает глаза.
– Я был с тобой не совсем честен, – говорит он. У меня что-то дрожит внутри, пока он продолжает: – Я скрывался… не из-за прозвища. Конечно, это не лучшее, что со мной случилось. Но я позволил ему стать оправданием. Я использовал его, чтобы объяснить, почему не завожу друзей и сижу взаперти, с уроками и оценками. Я позволил ему определить меня и говорил себе, что это ты виновата. Но больше я не буду так делать, Кэмерон, – благодаря тебе. Мне кажется, практически невозможно оставаться твоим другом и не вдохновиться на то, чтобы быть собой. Быть настоящим. Быть смелым.
Его признание выбивает меня из колеи. Я ничего не говорю, потому что на самом деле не знаю, как реагировать на то, что я сейчас услышала. Но Брендан не ждет моего ответа. Он набирает в грудь воздуха, чтобы продолжить, и пронзительно смотрит мне в глаза.
И тут же возвращается напряжение в груди, которое угрожает лишить меня дара речи.
– Брендан, я не…
– Я должен это сказать, – порывисто перебивает он. Мне хочется отступить, но перила не пускают.
Он берет меня за руку, и я хочу вырваться. Хочу протиснуться мимо него и убежать внутрь, исчезнуть, потому что знаю, к чему он ведет. По румянцу на щеках, дрожи в пальцах, по жгучему, всеобъемлющему чувству у него в глазах.
А я не готова это услышать. На танцполе я ненадолго смогла потеряться в этом ужасном-ставшем-прекрасным вечере. Но чем больше Брендан говорит, тем сильнее мне приходится подавлять чувство, что я не заслужила все это – не заслужила его. Я избалованная. Жалкая. Во мне нет ничего общего с той девушкой, какой считает меня Брендан, и скоро он это поймет.
– Я люблю тебя, – говорит он. Слова срываются с его губ и скрываются за ревом океана. – Я люблю тебя, Кэмерон, – громче повторяет он.
Мгновение это признание висит между нами. Его грудь раздувается, как будто теперь, раскрыв свои чувства, он может свободно дышать. Он улыбается, и его лицо сияет в лунном свете. Я хочу жить в этом моменте вечно, смотреть на него и любоваться тем, какой он красивый изнутри и снаружи, пока слова отдаются эхом у меня в ушах.
Но выражение его лица меняется. Брови хмурятся, глаза тускнеют. Он ждет моего ответа. Ну конечно. Я открываю рот, чтобы признаться в ответ, улыбнуться и поцеловать его. Это не будет ложью. Конечно, я его люблю… и именно это осознание лишает меня дыхания и сковывает язык. Но я не гожусь для него. Нам обоим будет лучше, если мы перестанем игнорировать то, что знаем в глубине души со дня первого разговора.
– Я… не могу.
Я вырываю руку из его хватки и убегаю. От слез все плывет, но я не могу разрыдаться прямо здесь. Мне нужно сбежать, но мешают туфли, дурацкое платье и мили океана.
Я направляюсь в туалет. На танцполе играет медленная музыка, и десятки пар обнимаются, покачиваясь, как море под нами. Я спешу пересечь зал, молясь, чтобы никто меня не заметил.
Но в узком коридоре я останавливаюсь. Перед туалетом стоит девушка в слезах, прижимая телефон к мокрой щеке.
Это Бетани Бишоп. Пару секунд она меня не замечает, и я слышу ее разговор:
– Он ушел с Ким Шеферд посреди зимнего бала. Как будто я – пустое место.
Нетрудно догадаться, что происходит. Джефф Митчелл никогда не отличался порядочностью.
Бетани смотрит на меня. Узнает… замечает слезу у меня на щеке, влажный лоб. Она поспешно вешает трубку.
У меня бурлит в животе. Сначала кажется, что это морская болезнь, но потом я узнаю это чувство. Горький, маслянистый поток пробегает по моим венам.
– Бетани, – говорю я со знакомой ухмылкой, – тебе некого винить, кроме себя. Я еще в сентябре говорила – не стоит липнуть к Джеффу. Помнишь?
Жестокость возвращается легко, притупляя боль в груди и отвлекая от разбитого сердца.
– Ты знала, что ему всегда будет на тебя плевать. Знала, что тратишь время зря, пытаясь заставить его полюбить тебя. Теперь ты осталась ни с чем и сама в этом виновата.
Хорошо все это высказать. Даже если я говорю не только о Бетани.
На мгновение я снова могу дышать.
Я сужаю глаза.
– Ты жалкая, – говорю я, вытягивая слова из колодца гнева, который нашла глубоко в себе.
Бетани морщится. Ее глаза стекленеют от боли, которой она не понимает. От этого мне не становится легче – просто не так, как раньше. Но с этим я могу справиться. Вину и угрызения совести проще переварить, чем пустую тоску, которая меня ждет. Они – мои давние друзья, единственные, которые никогда меня не оставят.
Я хочу, чтобы Бетани ударила в ответ, сказала, что я ужасная. Стерва. Я этого заслуживаю: пылких, гневных слов, взглядов, полных ненависти. Вместо этого у нее дрожат губы, и питающий меня огонь теряет жар. Я отворачиваюсь, пока он не погас полностью.