– Ты куда? – спрашивает Софи.
Алекс ненадолго задумывается, а потом отвечает:
– К родителям. Последние несколько недель они меня почти не видели.
Ганс кивает:
– Не забудь шапку.
Он провожает Алекса до двери и невольно вспоминает их первую встречу, вспоминает стоявшего рядом с ним юношу, который сбежал из строя.
– Я пошел, – говорит Алекс, – берегите себя.
– Хорошо, – отвечает Ганс, – и ты береги себя. Do swidanja, Schurik.
Алекс улыбается:
– Do swidanja.
А потом он уходит в темноту, Ганс забыл спросить, когда он вернется, будет ли завтра ждать их здесь, в квартире – а впрочем, ничего страшного, что забыл. Ведь у Алекса есть ключ.
Когда Ганс возвращается к себе комнату, Софи уже лежит в кровати, и ноги у нее совсем не холодные. Той ночью Ганс спит так крепко, как не спал уже давно.
Послесловие
В своей книге «Дезинтегрируйтесь!» [5] Макс Чоллек приводит результаты исследования 2018 года, в котором интервьюеры обзвонили тысячу случайно выбранных респондентов на территории Германии, спрашивая о том, кем были их родственники во время Второй мировой войны. Бóльшая доля респондентов (69 %) заявили, что их предки не были нацистами. Даже если предположить, что предки некоторых опрошенных – мигранты, очевидно, что эти заявления не соответствуют исторической реальности.
Другое исследование [6], посвященное национал-социализму и Холокосту в семейной памяти, показывает, что истории, которые очевидцы передавали своим детям, а те, в свою очередь, своим, часто – слишком часто – связаны с актами сопротивления. Безусловно, куда приятнее знать о героических поступках своих родителей, (пра)дедушек и (пра)бабушек, чем об их преступлениях. Сопротивление национал-социализму – удобная тема для разговора?
Давайте рассмотрим историю восприятия «Белой розы». В отличие от большинства групп сопротивления, «Белая роза» стала широко известна еще во время Второй мировой войны. Весной 1943 года графу Хельмуту Джеймсу фон Мольтке [7] удается тайно вывезти из Германии шестую листовку и доклад о сопротивляющихся студентах из Мюнхена. За границей его доклад (фактически довольно неточный) привлекает большое внимание: Томас Манн рассказывает о нем по радио, и по крайней мере два писателя в изгнании вдохновляются и пишут романы (Вики Баум «Отель Берлин», Альфред Нойман «Их было шестеро»), а в 1945 году Королевские военно-воздушные силы Великобритании даже сбрасывают над несколькими немецкими городами копии шестой листовки.
В чем причина такого восхищения? За границей видят молодых людей, которые с самого раннего детства были пропитаны нацистской идеологией. Они – представители того поколения немцев, которое союзники уже считали потерянным, а теперь именно они доказывают победу порядочности над пропагандой!
Впрочем, история «Белой розы» привлекает внимание не только за границей. В Мюнхене первое памятное мероприятие в честь «Белой розы» прошло уже осенью 1945 года. Произведения о внутригерманском сопротивлении становятся первыми произведениями, которые помогают осмыслить до боли недавнее прошлое. Немецкоязычные авторы, пережившие национал-социализм в так называемом внутреннем изгнании, хотят увековечить память тех, кто поступал честнее их самих. И «Белая роза» с самого начала занимает особое место среди других движений сопротивления.
Этому есть несколько причин. Во-первых, как уже отмечалось, «Белая роза» довольно быстро получила известность за границей, поэтому ее не пришлось «открывать заново». Во-вторых, в 1950-х годах ее славу закрепила Инге Айхер-Шолль, выпустив свой бестселлер «Белая роза». То, что эта книга вообще стала бестселлером, – заслуга автора. Ее сугубо религиозная трактовка поступков своих брата и сестры (о других героях она упоминает лишь вскользь, что вызвало довольно резкую критику со стороны их родственников) вполне соответствует духу времени. Впрочем, будь все так просто, то «Белая роза» не смогла бы сохранять свое очарование на протяжении стольких десятилетий.
Вот тут-то и проявляется огромный потенциал для идентификации: в случае с «Белой розой» мы видим людей, которые могли бы относительно комфортно существовать в Третьем рейхе, их не вынуждали к действию никакие внешние обстоятельства. В отличие, например, от графа Клауса фон Штауффенберга, члены «Белой розы» не вращались в высших кругах и разбирались в политике и военном деле не больше, чем основная масса населения. Этим они напоминают нас самих.
И последнее, но не менее важное: «Белая роза» не является группой со строго идеологической линией. Ее члены не коммунисты, не монархисты, и пусть христианство, безусловно, играло большую роль в личной мотивации некоторых членов, их действия нельзя приписать какой-либо конкретной церкви. У «Белой розы» не существует единого последовательного политического манифеста, а в тех случаях, когда, находясь в тюрьме, отдельные участники были вынуждены делать политические признания, неоднородность их взглядов становилась особенно очевидной. Каждый находил для своих политических взглядов свои точки опоры.
Однако именно по этой причине «Белую розу» так легко использовать в своих интересах, причем особенно со стороны, от которой этого не ожидаешь. Например, партия «Альтернатива для Германии» выбрала для рекламы лицо Софи Шолль, чтобы привлечь голоса избирателей, на демонстрациях против мер по борьбе с пандемией коронавируса проводились неуместные параллели, а цитаты Софи используются на листовках движения «Рейхсбюргеры» и на сомнительных акциях протеста. Также возможна идентификация с точки зрения исторической ревизии.
Но проблема начинается с другого: вспомните о телефонном опросе и о 69 процентах. Как ни крути, активисты «Белой розы» не являлись представителями немецкого народа при национал-социализме. Они были в меньшинстве. Если сопротивление не приводит к государственному перевороту, то оно всегда движение меньшинства. «Если» – именно в нем и кроется суть проблемы.
Почему я выбрала эту тему? Я понимаю, что все, что я написала до сих пор, больше похоже на предостережение в отношении работы над этим материалом. Честно говоря, предостережений я наслушалась достаточно: на эту тему все уже сказано, она больше неинтересна и, наконец, откровенно пошла…
Однако истории сопротивления – это истории надежды. В самом начале я писала, что нам гораздо больше нравится смотреть на сопротивляющихся русских, чем на отчаяние и разрушение. Потому что они – образы надежды. А надежда не является ни пошлостью, ни зоной комфорта. Надежда – это центральная движущая сила конструктивного формирования будущего. Именно поэтому важно снова и снова показывать образы надежды. Они говорят: вы никогда не одиноки.
После этого несколько затянувшегося рассказа о том, почему я написала то, что написала, следует сказать несколько слов о том, почему я написала так, как написала. Итак, вопреки всем предостережениям, я приняла решение написать роман о «Белой розе», и в первую очередь у меня возник вопрос о главных героях. Он встает всякий раз, когда работаешь с историческими материалами, потому что, выбрав того или иного героя как «главного», вы низводите всех остальных до второстепенных. Так было в случае с Инге Айхер-Шолль, и мне придется жить с этой несправедливостью. Пожалуй, с «Белой розой» произошел редкий в историографии случай, когда женщина затмила окружающих ее мужчин. Большинство работ – как беллетристических, так и научных – посвящены Софи Шолль. С феминистской точки зрения это прекрасно, однако такая зацикленность на одном человеке приводит к тому, что многие другие истории и точки зрения, о которых тоже было бы интересно рассказать, отходят на второй план. Поэтому я остановила свой выбор на мужчинах. Точнее, на тех, кто основал «Белую розу»: Гансе Шолле и Александре Шмореле. В конце концов, история «Белой розы» – это, помимо всего прочего, история их дружбы.
Следующим моим решением было рассказать историю в настоящем времени, чтобы как можно сильнее сократить историческую дистанцию – не только для читателей, но и для самой себя.
Сложнее всего оказалось принять третье решение: какую точку зрения мне выбрать? Как и в предыдущем случае, я выбрала то, что позволит сократить расстояние между героем и читателями. Конечно, это довольно спорное решение: можно ли с этической точки зрения превращать реальных людей в героев книги, вкладывать в их уста слова, которые они, быть может, никогда не произносили, вкладывать в их головы мысли, которых они, быть может, никогда не думали? Должны ли писатели лингвистически отразить дистанцию, которая отделяет нас и наших современников от событий прошлого – особенно тех, у кого нет никаких личных или семейных связей с историческими личностями? Это непростые вопросы. Однако я хотела написать книгу не о том, как все было, и даже не о том, как все могло бы быть. Я хотела написать роман. Пожалуй, правильнее всего было бы сравнить это произведение с художественным фильмом, где все зрители знают, что перед ними актеры, которые лишь притворяются кем-то другим. Однако каким-то образом на экране их история становится реальностью.
Благодаря относительной известности «Белой розы» в моем распоряжении оказалось много – возможно, даже слишком много – текстов, на основе которых я могла создать свой собственный. Для меня было важно изобразить моих героев не бездушными юношами с немецких плакатов, а простыми людьми – со своими повседневными заботами и типичными для этого возраста проблемами в отношениях, со своими недостатками и полными противоречий. Поэтому я читала опубликованные письма и заметки Ганса Шолля и Александра Шмореля, читала рассказы и биографии очевидцев, проводила собственные исследования, изучала разные материала – и думала.
В романе я по большей части придерживалась исторических фактов: собирала разные даты, цитаты и исторические анекдоты, рассматривала их со всех сторон, сравнивала друг с другом, иногда переставляла местами, заполняла пробелы с помощью литературных приемов, пока передо мной не возникли персонажи и сюжет, возможно не являющиеся исторически достоверными, но в общем и целом правдивые.