– Вы должны объявить, что мы с Эндрю не пара.
В момент моего появления папа как раз поднимал трубку, и теперь он бросает ее на рычаги.
– В другой раз, Элль. Сейчас у меня много работы.
Папа снова поднимает трубку, его помощники, позабыв обо мне, возобновляют обсуждение, а я стою посередине комнаты на красно-черном восточном ковре и чувствую себя так, словно душа покинула тело и наблюдает всю сцену со стороны. Слышал ли он, что я сказала?
– Я сыта по горло постоянными намеками в прессе и на телевидении на то, что мы с Эндрю пара. Но мы не пара. Я хочу, чтобы ты внес в этот вопрос ясность и поправил их.
Папа уже поднес трубку к уху и теперь смотрит на меня так, словно удивлен тем, что я еще здесь.
– Я же сказал – в другой раз. Сейчас мне нужно тушить пожар.
Пожар? Всегда пожар. Я даже сбита немного с толку – как же все сложно.
– Просто скажи «да». И все. Скажи, что разберешься с этим недоразумением.
Отец делает кому-то приглашающий жест рукой и начинает говорить в трубку. Потом дергает подбородком в сторону двери и взглядом предлагает мне выйти, но я не хочу выходить, пока не услышу ясный ответ на свой вопрос.
Справа ко мне подходит мама. Кладет руку мне на плечо, кивает в сторону двери, и на этот раз я следую за ней. Переступив порог и подождав, пока я выйду, она так осторожно закрывает за собой дверь, будто укладывает спать младенца.
– У твоего отца тяжелый, трудный день, и тебе не нужно мешать ему заниматься делами. Где ты была?
– В торговом центре. – Ложь слетает с языка на удивление легко. – В новостях говорили о нас с Эндрю. Это нужно прекратить.
– Что-нибудь купила? – спрашивает она.
– Нет. Хочу, чтобы папа объявил всем, что мы с Эндрю не встречаемся, что мы не пара.
– Репортеры приставали к тебе в торговом центре?
О боже! Мне хочется кричать от бессилия.
– Речь не о магазинах, мама. Я говорю обо мне и Эндрю.
Она вздыхает, как будто ей уже надоело меня слушать.
– Ты хочешь, чтобы папа сказал, что вы не встречаетесь.
Наконец-то.
– Да.
– Нет.
– Что?
– Как только твой отец даст ответ на любой, касающийся тебя вопрос, твоя личная жизнь тут же станет предметом обсуждений и спекуляций, что неприемлемо для нас.
– Они уже обсуждают мою личную жизнь. И раз уж так случилось, то пусть хотя бы ничего не выдумывают.
Мама оглядывает меня с головы до ног:
– Ты встречалась с мальчиком?
Я растерянно моргаю, потому что вопрос только что не сбивает меня с ног, и ответ очевиден – это громкое, неопровержимое «да». Пытаюсь ответить, солгать, но издаю лишь невнятный жалкий писк. Мама улыбается.
– Ты встречалась с мальчиком. Кто он?
– Я не встречалась с мальчиком.
Она поджимает губы:
– Тогда какая разница, что о тебе говорят в новостях?
– Это важно для меня. – Я прижимаю руку к груди. – Они говорят неправду.
– С медиа всегда так. Они берут частичку правды и переворачивают все, чтобы получилась история, которая поднимет их рейтинги. Иногда они так торопятся создать сенсацию, что довольствуются щепоткой правды.
– Но они лгут, – выдыхаю я. – Пишут неправду обо мне. Мама смотрит на меня печальными голубыми глазами и гладит по щеке.
– Понимаю, тебя это расстраивает, но если твой отец выскажется на этот счет, репортеры начнут охотиться за тобой. Наберись терпения. Сейчас в новостях и заголовках ты, но подожди, и рано или поздно тебя сменит кто-то еще. Вот так это работает.
Сглатываю подступивший к горлу комок:
– А если будет мальчик?
Мама убирает волосы мне за плечо:
– А он есть?
Я боюсь, что, если посмотрю на нее сейчас, она догадается о Дриксе, поэтому опускаю глаза и качаю головой.
– Но если бы был?
– Тогда ему пришлось бы набраться терпения и понять, что быть с особенной девушкой, такой, как ты, это совсем не то, что встречаться с другой.
Дрикс сказал, что у меня есть выбор, но на самом деле его нет. Я скована по рукам и ногам.
Хендрикс
Я сижу, развалившись, на сиденье, прислонившись виском к прохладному стеклу. Жара в августе стояла такая, что во мне не осталось, наверное, ни капли воды. Расслабленные мышцы отдыхают, но мозг наполовину проснулся. По радио играют «Fall Out Boy», и Эксл тихонько подпевает – наверное, чтобы не уснуть за рулем. От работы до дома час пути, и за последние десять часов я прибил столько кровельной дранки, что и не сосчитать. Мы оба устали, однако ж я еще не сплю.
Элль. Я жду Элль. Ее нет уже неделю. Сначала она с матерью ездила в Нью-Йорк за покупками, потом с отцом – в Вашингтон. Предполагалось, что они вернутся сегодня, но рейс постоянно откладывают из-за непогоды на Восточном побережье.
В руке у меня сотовый, и я жду, когда он завибрирует, извещая меня о том, что неделя без нее почти истекла. В голове и под кожей какой-то безумный шум и звон, и руки умоляют обнять ее. Неделя порознь – слишком долго.
Машина замедляет ход, и я открываю глаза. Эксл съезжает с автострады, а значит, мы уже почти дома. На всякий случай – а вдруг проспал? – проверяю телефон, но лишь убеждаюсь, что ничего не пропустил. Черт возьми, Элль, где же ты?
– Ничего? – спрашивает Эксл.
– Ничего.
– Ни от Элль, ни насчет прослушивания?
– Ни от нее, ни от них. – На этой неделе у меня было прослушивание в рамках набора в программу для юных исполнителей, и я запалил на все сто десять процентов. Сыграл на гитаре и на барабанах, и это было единственное в жизни, что я сделал безупречно. Теперь жду ответа.
– Значит, ты и Элль, – произносит Эксл с полувопросительной интонацией, и я растираю шею.
– Не начинай. – Брату она нравится, но он беспокоится за меня и имеет на то достаточно оснований. Мы – иллюстрация к понятию «обреченные», пример тех, кого называют «родившимися под несчастливой звездой», и так далее. Но я не готов отказаться от нее, и она, похоже, настроена так же в отношении меня.
– Я не о том, что ты думаешь, не кипятись. Хотя, раз уж ты начал, скажу: встречаться с дочкой губернатора без его согласия – глупо. Как и встречаться с ней с его согласия.
Тру ладонями лицо. Я устал, и сил на такие разговоры нет.
– Высади меня. Пойду домой пешком.
– Но я не потому о ней заговорил.
Поворачиваю голову и смотрю на него. Эксл не сводит глаз с дороги. Одна рука на руле, пальцы отбивают ритм звучащей по радио песни.
– Ты с ней осторожен?
Да, вопрос в лоб.
– Как пользоваться презервативом, я знаю.
– Наверное, принимая во внимание, что в дверь не стучат молоденькие мамочки, требующие денег. Но я видел, как вы целовались с ней, когда расставались в прошлое воскресенье. И видел выражение на ее лице и на твоем. Но это не мелочь, и я не хочу слышать потом невнятные объяснения, что ты, мол, забыл про резинку, потому что увлекся. Увлекся или нет, но головы не теряй, ты меня понял?
Я понял даже лучше, чем если бы он прокричал мне это в ухо. Понял яснее ясного.
– Да. Никаких детей. – Держу паузу, мысленно проигрывая следующее свое заявление, потому что я не из тех парней, которые обсуждают девушку в раздевалке. – То, что я к ней чувствую, это другое.
Эксл меняет руку на руле.
– Знаю. Тебе это на пользу.
– Я сказал, она другая.
Он бросает на меня короткий взгляд и сворачивает на нашу дорожку.
– Слышал.
Эксл гасит фары и выключает мотор, но выходить из машины никто из нас не торопится. Свет горит на крыльце и в окнах гостиной. За занавеской мелькают тени, и сердце сжимается от непривычного чувства, потому что этот домишко становится наконец домом.
– Ты когда-нибудь влюблялся? – спрашиваю я.
– Однажды.
– И как оно?
Эксл крутит на пальце ключи.
– Как будто от тебя отрезали кусок, и ты жил, не замечая этого, а потом его тебе вернули, и ты вдруг понял, каково оно, когда ты весь целиком.
Передняя дверь открывается, и Холидей машет рукой, приглашая войти. Сестра улыбается, и это хороший знак, указывающий на то, что она провела весь день с Домиником, Келлен и Маркусом, а не со своим придурочным дружком. Ребята предложили ей съездить с ними на озеро, и она, судя по выглядывающим из-под футболки лямкам купальника, приняла их приглашение. По крайней мере, сегодня она выбрала семью.
Мы выходим из машины, забираем инструменты и идем к гаражу, болтая о пустяках, вроде того, что я работаю быстрее, а он – качественнее. Мы обсуждаем репертуар – на случай, если поедем куда-то выступать. Я предпочитаю вещи поэнергичнее. Он настаивает на включении в плей-лист «медляков», чтобы пары могли потанцевать. Я говорю, что «медляки» – для женщин и рохлей. Он говорит, что я болван. Я предлагаю ему чмокнуть меня в задницу. Наконец мы заканчиваем и тащимся к задней двери.
Что мне нужно в первую очередь, это душ, горячий обед, постель и звонок от Элль.
Как было прекрасно услышать ее милый голос, а потом уснуть.
– Забиваю на душ, – говорит Эксл.
– Только попробуй, и я надеру тебе задницу.
Он усмехается у меня за спиной.
Задняя дверь уже открыта. Я прохожу в кухню, и меня встречают громкие голоса.
– Сюрприз!
Обвожу комнату взглядом. Они здесь все, сестра, Доминик, Келлен и Маркус. Морщу лоб, но догадаться, о каком сюрпризе речь, не могу.
– Что происходит?
Холидей привстает на цыпочки.
– Тебе сегодня пришло письмо. От руководителей программы для юных исполнителей.
Сердце на секунду останавливается.
– Где оно?
– Я его уже открыла. Ты принят, и вечеринка по этому поводу.
Что она сказала? Я правильно ее понял?
– Меня… что?
– Тебя приняли.
При звуке волшебного голоса Элль по телу пробегает дрожь. Доминик и Маркус расступаются, а из коридора появляется она. Каждый раз, когда я вижу ее, у меня перехватывает дыхание, и сегодня не исключение.
Длинные волосы распущены и падают на плечи. Голубое хлопчатобумажное платье наводит на мысль, как мило было бы попробовать его снять. Элль протягивает руку, и в ее пальцах адресованное мне письмо.