– Предполагалось, что ты зайдешь через переднюю дверь, – говорит Холидей, – и я все так и спланировала. Элль стояла бы там и ждала тебя с письмом, а потом вы бы поцеловались, и тут бы мы выскочили и свалились вам на головы. Но ты все испортил. Передняя дверь, Эксл. Что непонятного?
– А когда мы пользовались передней дверью? – Эксл хлопает меня по плечу. – Поздравляю. Ты это заслужил.
Я не отвечаю, потому что изо всех сил стараюсь запомнить, как выглядит Элль. Письмо. Надо прочитать письмо. Самому во всем убедиться.
– Так меня приняли?
Элль кивает:
– Да.
Комната покачивается от захлестнувшей меня волны эмоций. Мысли спутались, их слишком много. Потом меня накрывает вторая волна, и я улавливаю в ней вкус вины. Я делал людям больно, и вот наказание. Поворачиваюсь к Холидей.
– Прости, что не всегда был рядом.
Голоса стихают. Холидей моргает.
– Что?
– Прости, что не был рядом, когда сидел за решеткой. Прости, что уделял тебе мало времени до ареста. Я подвел тебя, но теперь с этим покончено. Обещаю. Отныне я здесь. Я вернусь в школу и постараюсь сделать из себя лучшую версию того, что я есть сейчас. А потом мы с Экслом устроим для тебя местечко покомфортнее этого. Мы поможем тебе стать тем, кем ты хочешь. Обещаю. И теперь ты можешь мне поверить.
Тор влетает в кухню и прошмыгивает у меня между ног. Что еще сказать? Не знаю. Меня приняли. Я буду заниматься по программе. Всего год назад я был эгоистичным ублюдком, кулаками прокладывавшим дорогу в жизни. Год назад я брел по дороге к смерти, а теперь у меня настоящий шанс на жизнь. Эмоции бурлят и переполняют. Психолог советовал выговориться, если не можешь сдержаться, но меня переполняет не злость. Это чувство напоминает огненный шар. Оно обладает огромной силой, и от него щиплет глаза и трясутся руки.
Смотрю на Элль и едва узнаю собственный хриплый голос.
– Меня приняли.
Она улыбается, радостно и мягко.
– Тебя приняли.
Я делаю к ней шаг, потом второй, а когда подхожу ближе, Элль падает в мои объятия. Обнимает за шею, проводит подушечками пальцев по коже, и ее тепло обтекает меня. Хаос в голове сменяется четким порядком мыслей. Меня охватывают мир и покой. Огненный шар уже не ярится, не бушует, а лишь горит ровным пламенем. Так неспешно, так глубоко, что я совсем не против пропасть в его жаре.
– Ты это заслужил, – шепчет она. – Заслужил счастье.
Так это оно и есть? Счастье? Если да, то я хочу еще. Никогда в жизни я не пробовал ничего крепче. Хватит разбрасываться своей жизнью. Больше никто не будет меня контролировать. Я сам хозяин своей судьбы.
– Я люблю тебя, Элль. – Я наклоняюсь и целую ее в губы.
Эллисон
– Мой брат объявил перед всей нашей семьей, что любит тебя. – Многочисленные браслеты Холидей звякают при каждом ее движении и жесте. – Дриксу сказать такое нелегко. Так что раз он любит тебя, то мы, выходит, сестры.
Мы с Холидей сидим на столике для пикника, который ребята притащили с заднего двора на подъездную дорожку, чтобы отметить приятное событие пиццей и куриными крылышками. В этот августовский вечер жара воспринимается как уютное одеяло. На черном небе сияют яркие звезды, а мои родители задержались в Вашингтон еще на два дня. Прямо сейчас, как они считают, я уже лежу в своей постельке.
Сидящий у меня в ногах Тор неотрывно следит за каждым моим движением, время от времени роняя каплю слюны.
– От меня ты ничего не получишь.
– Его Дрикс угостит, – говорит Холидей. – Дрикс дает ему все, чего он только захочет. Я на тот случай тебя предупреждаю, если вы, ребята, вырастите, женитесь и заведете детей. Когда случится зомби-апокалипсис, он первым делом спасет собаку и только потом всех остальных.
Я хмыкаю, кладу на тарелку последнее – как сама себе обещала – куриное крылышко и облизываю пальцы. Мама пришла бы в ужас, узнав, сколько куриных крылышек я съела, но ее здесь нет, а мне все больше и больше нравится делать то, что нравится.
– Вообще-то я рассчитываю стать достаточно сильной, чтобы защищать моих собственных детей, и, знаешь, мне всегда хотелось иметь сестру.
Она расплывается в ухмылке, а я на седьмом небе. Дрикс сказал, что любит меня, и я могла бы целовать его до конца времен. Но тут неподалеку, ненавязчиво напоминая, что мы не одни, откашливается Эксл. Дрикс подмигивает. Не знаю в точности, что означает подмигивание, но для меня оно – тысяча обещаний будущих планов, в которых мы с ним всегда вместе.
Келлен с ребятами работает над собственной версией одной битловской песни. Собрались возле барабанов, и Дрикс пробует разные ритмы, чтобы всем вместе выбрать подходящий. Холидей частенько поет с ними или играет на пианино, но в обсуждениях участия не принимает. Говорит, что ритм ее не интересует, ей важна высота.
Я человек немузыкальный, что это значит, не понимаю, но звучит поэтично.
Холидей принесла с собой таймер, и вот сейчас он попискивает.
– Ты к десерту готова?
– Конечно. Что у нас будет?
– Торт. Со свечами.
– День рождения? Чей?
В ее глазах загадочный блеск.
– Твой и Дрикса.
– Но их мы уже отмечали. – Я говорю так медленно, что мимо уже успели бы пробежать черепахи.
– Мы отмечали их как нормальные люди, потому что Дрикс пригрозил на неделю оставить нас без горячей воды в душе, если мы отметим дни рождения по-нашему. Но раз уж теперь он тебя любит, и ты – семья, отпраздновать нужно правильно.
Холидей выскальзывает из-за стола и идет в кухню.
Я в нерешительности покусываю нижнюю губу, решая, не пора ли уже бояться.
– Дрикс?
Все поворачиваются в мою сторону, а Дрикс выглядывает из-за тарелок.
– Что значит отмечать мой день рождения по-вашему?
Эксл усмехается, Доминик растягивает ухмылку от уха до уха, и мне отчего-то становится не по себе. Дрикс ругается, поднимается и, оставив палочки на пианино, идет ко мне.
– Что-то я не догоняю, – говорит Маркус. – В чем дело?
Эксл склоняется к его уху, и Маркус хохочет. Слишком громко, на мой взгляд.
Дрикс подходит ко мне ровно в тот момент, когда Холидей выходит из дома с двумя огромными тортами в руках.
– Нет, – говорит он, – я этого не допущу.
Она лишь пожимает плечами, как будто грозный брат с потемневшим лицом нисколько ее не пугает, ставит оба торта на стол и, вместо того чтобы покрыть их глазурью, берет два баллончика со взбитыми сливками и выпускает содержимое сначала на один торт, потом на другой.
– Извини, это, конечно, не глазурь, но лучшее из имеющегося в моем распоряжении. Купила по акции и со скидкой, каждый баллончик за пятьдесят центов.
Дрикс стоит, сложив руки на груди, и не спускает с сестры глаз – в образе большого, сердитого старшего брата.
– Я не допущу. Этого не будет.
– Ну… – Холидей вытряхивает последние капли, – а я сказала, будет, так что вот так. А кроме того, это не для нее, а для тебя.
Я наблюдаю за происходящим во все глаза, а Холидей погружает в крем пальцы, бросает взгляд на меня и швыряет торт в лицо брату.
У меня захватывает дух. Все жизненные функции прекращаются. Дрикс протирает глаза, сметает с лица крем, и я вижу пульсирующую на лбу жилку. Господи, да он убьет ее сейчас!
Холидей смотрит на брата, тянется за вторым тортом, и я машинально хватаю ее за запястье.
– Ты что делаешь?
– Мы не едим торты на день рождения. Мы сражаемся ими.
– Сражаетесь?
– Да, мы… – Договорить она не успевает. Дрикс обхватывает ее одной рукой, загребает второй пригоршню торта и впечатывает густую массу сестре в лицо, а потом еще и пришлепывает сверху на волосы.
Рот у меня открывается сам собой, а хаос только нарастает. Торты, лица, вопли и боевые кличи – все смешивается воедино, и еще прежде чем я успеваю понять, что происходит, что-то холодное и одновременно теплое и влажное шлепается мне на голову и стекает по лицу. Я горблюсь, вскидываю руки, поворачиваюсь влево и вижу подмигивающего Доминика.
– Добро пожаловать в семью.
Торт. Он на мне – в волосах, на коже, на одежде, на шее. Взбитые сливки тают на шее. О господи.
Доминик убегает и по пути швыряет кусок торта в Эксла. Справа Холидей и Дрикс общими усилиями совершают обряд крещения над Маркусом. Если не можешь победить…
Подхватив пригоршню теплого торта, я ныряю в толпу и пробираюсь, маневрируя, между сражающимися Домиником, Келлен и Экслом. Дрикс со смехом размазывает крем по лицу Маркуса. Холидей хохочет, согнувшись вдвое, и я держу руку за спиной. При моем появлении на лице Дрикса проступает виноватое выражение.
– Ох, Элль… Мне так жаль…
Он протягивает руку, я проскакиваю мимо и выгружаю растекающуюся горку ему на шею и засовываю остатки под рубашку.
Хорошая идея? Не знаю, потому что через несколько секунд я уже оказываюсь в воздухе, и волосы свешиваются на лицо. Перебросив через плечо, Дрикс несет меня к столу, на котором еще остался торт. Я хохочу, и он хохочет, и волосы слипаются от торта.
Я соскальзываю с его плеча, получаю еще порцию в лицо, отбиваюсь и атакую. Торты как будто не кончаются, схватка продолжается, все хохочут, и я тоже. Хаос и радость, свобода и все то, чего я всегда хотела от жизни, не зная, что это и есть мой рай.
Холидей, Келлен и я выбрали душ, а парни отправились мыться под шлангом на заднем дворе. Одно дело поучаствовать в тортовом сражении, повеселиться, выпустить пар и снять напряжение и совсем другое ежиться под холодной струей из шланга. Да, я – душевая дива.
Кручу ручки крана туда-сюда, и водопроводные трубы в ванной ворчат и стонут. Свободного места между ванной, раковиной и унитазом столько, что и повернуться невозможно. А ведь это все приходится делить троим. Дрикс говорит, что Маркус чаще ночует у них, чем дома, и спит либо в его комнате, либо на раскладном кресле, да и Доминик с Келлен присутствуют здесь едва ли не на постоянной основе. Получается, что ванной пользуется шесть человек. Моя мама назвала бы это адом.