Как же Пашке был приятен звук ее воркующего голоса. Он готов был учиться чему угодно, лишь бы быть рядом с Валюшей как можно дольше. Пока он шел за порцией рисовой каши, в голове его мелькала картина, как в одно прекрасное утро суровая Валюша в числе своих деловых рекомендаций воркующим голосом скажет: «Сегодня, Павел, вам нужно будет лечь спать со мной. Будем заниматься с вами лечебной любовью…»
Шило замер в мечтах прямо у кастрюли с кашей, пока воздух не прорезал пионерский клич Кирюхи:
– Инопланетянин! Не задерживай очередь. Кашу все хотят, а стоять и думать вместе с тобой не хотят.
Валюша, нежно хихикая, наполнила две тарелки и легонько подтолкнула Пашку к столу:
– Ладно, сегодня еще один льготный день, но завтра точно сам на хозяйстве.
Шило покорно уселся на место рядом с Кирюхой, который не забывал держать руки за спиной. Валюша подошла к сыну, чтобы покормить его с ложки. Она встала в торце стола, наклонилась чуть вперед и потянулась за Кирюхиной ложкой. «О господи!» – Горячая жеребячья кровь разметалась по Пашкиным венам. Он взмок, как давеча взмок доктор. Только, очевидно, причины их потоотделения были различными. Соблазнительные Валюшины формы отчетливо обрисовались трикотажным платьицем. У нее была великолепная фигура, со всеми нужными выпуклостями и впадинами. Когда она протягивала ложку Кирюхе, вырез платья немного отставал от груди, и Пашке хотелось резко уменьшиться в росте и прыгнуть прямо в эту ложбинку, поваляться там, как в мягкой перине. Еще ему очень хотелось хоть ненадолго превратиться в Кирюху, чтобы она трепала его по волосам, заботилась, разговаривала своим певучим красивым голосом, обнимала и ласково целовала, ну хотя бы по-матерински. Этот поток мыслей иссяк вместе с последней ложкой ароматной, тающей во рту белой каши. «Нет, – передумал Шило, – лучше останусь самим собой. Баба, конечно, упрямая, но я еще упрямей».
Они провели с Валюшей почти целый день. Валя поила Евгению горькими отварами, вместе они искупали больную с помощью таза теплой воды и мягких вафельных полотенец. Вале снова и снова каким-то невероятным образом удавалось заставить Женю открыть рот и глотать горький зеленоватый чай. Пашка давно не чувствовал себя так беззаботно и радостно. Он был уверен, что именно присутствие Валентины вселяет в него непосредственные детские эмоции, желание делать добро и, что самое удивительное, освобождает от всяких мыслей про Москву, бизнес, дела и даже телок. Интересно, чем она живет, о чем думает? Может, ей нужны деньги или помощь… Шило удивлялся самому себе. Когда это он помогал телкам? Ну, денег давал. Правда, за дело. Ну, притворялся, что ведется на их «техничные» трюки по опустошению кошелька. Последняя, кстати, кажется, Марина, удивила его изобретательностью. Он даже решил на какой-то период, что она умная.
Он вспомнил, как пару недель назад приехал на автомойку и на минутку отошел от машины, чтобы купить воды в магазинчике с зеленым козырьком. Когда он вернулся, его БМВ оказалась жестко заблокирована темно-синей «тойотой». Сначала Шило почувствовал приступ агрессии, потому что ненавидел, когда его планы нарушались по не зависящим от него причинам. Он подумал, что разбитое лобовое стекло – самое адекватное наказание за подобную бестактность, но увидел на торпеде белый листок с номером телефона и, не задумываясь, набрал номер, надеясь убедить водителя в неправоте словесно. Настроившись на серьезную беседу, Пашка с ходу задал вопрос, который не давал ему покоя:
– Ну ты не ох..л, дорогой товарищ?! – Он собирался продолжить в том же духе, но товарищ вдруг залепетал девичьим голосом:
– Простите, простите, я не хотела доставлять вам неудобства. У меня не было выхода. Я так хотела в туалет, что…
Шило засмеялся от такого поворота событий и решил совместить приятное с полезным:
– Так давай дуй сюда. Или ты еще в туалете?
– Нет, я уже… то есть… все… Я в кафе наверху. Хотите, я вас кофе угощу?
«Смешная, – подумал Пашка, – пойду посмотрю на чучело. Может, ничего…»
– Жди там, трубку не клади, чтобы я тебя увидел. Иду.
Чучело оказалось очень даже симпатичным. Наивные карие глазки, пухлые губки, блондинка с длинными волосами, словом, такая, как надо. Пашка заплатил за кофе и за мойку, проводил девушку Марину до машины. На следующий день позвонил, сводил в клуб, и, кажется, неплохо чпокнулись. В принципе он мог бы повстречаться с ней и дольше, но ровно через неделю, когда Марина уже признавалась в любви и подозрительно яростно хотела родить ребенка, Пашка поехал на другую автомойку. Она была ближе к офису и удобней. На сей раз в непосредственной близости от его БМВ раскорячился голубой «фольксваген» с номером телефона под стеклом. Шило ржал как подорванный. Вот умницы, вот молодчинки! Длинные бабские языки все портят. Трюк простой и действенный, но когда его начинают исполнять коллективно, это становится неинтересно. В этот раз Шило пошел на принцип и дождался в магазине, пока голубоглазая высокая блондинка с пухлыми губками и, вероятно, с другим именем сама отъедет от неудачно выбранного места рыбалки. Марине он больше не звонил. А когда та объявилась сама, жестко послал ее на автомойку. Вместе с будущими детьми.
Нет, не того он искал в женщине. Все, что ему было нужно, он встретил в глухомани, в лесу, в месте, куда люди приезжают либо выжить, либо умереть.
Я понял, что один человек имеет право СМОТРЕТЬ НА ДРУГОГО СВЫСОКА только тогда, когда он ПОМОГАЕТ ЕМУ ПОДНЯТЬСЯ. (Габриэль Гарсиа Маркес)
23. Матвей
Ночевка в уютной комнатке зеленого домишки, вкусный хрустящий горячий каравай с кружкой молока на столе, чистая пижама, доброжелательная и смешливая хохотушка Тамара, горячая ванна, новая одежда, чуть на вырост, – все это повергло Матвея в пучину сомнений. Он чуть было не принял решение остаться у тракториста навсегда. Василий мог дать Моте все то, о чем тот мечтал долгие годы и о чем старался не разговаривать с товарищами по школе. Мотя с первых минут пребывания в доме Василия почувствовал, что у него как будто есть семья. Он даже представил на минуточку, что Тамара его мать, а Василий – отец. Ему почему-то захотелось, чтобы Тамара работала школьной учительницей, профессия отца-тракториста вполне устраивала, такими родителями можно гордиться!
«Вот оно что! – размышлял он, – оказывается, вовсе не нужно родиться и жить в одном месте, чтобы полюбить человека, как своего близкого родственника, как отца, мать или сестру. – Тут он вспомнил монстра Светку. Услужливая память грубым тычком напомнила Матвею, что он должен много чего сделать. – Ладно, монстр ни в чем не виноват, – подумал Мотя. – Не уеду в Москву, пока не увижу, что Виктор не обижает Светку».
Мотя задержался у гостеприимных хозяев почти на неделю. За это время он три раза наведался в отчий дом. Обстановка там была неспокойной, во всяком случае, подглядывая в окна и подслушивая, Матвейка понял, что Виктор и Зойка по-прежнему не расстаются с бутылкой, ругаются, матерятся, где-то бегает монстр Светка, которая живет сама по себе. «Ладно, хоть не лупит ее», – думал Матвейка.
Ему ни капли не хотелось попасть внутрь. Чужие люди – Василий и Тамара – стали ему за неделю намного ближе и дороже, чем родная мать. Без Ивана дом для Моти умер, а Виктора с его противными слезящимися глазами Матвей ненавидел все сильнее. Его терзала мысль, что этот гнилой человек вытеснил из собственного дома деда, занял его место, не имея никакого права даже стоять рядом с ним.
Как-то раз, вернувшись в свой новый приют, Матвейка сообщил Василию:
– Ну что, поеду я дальше…
Тамара в это время хлопотала на кухне, накрывая на стол.
– Как это «поеду»? – Похоже, Василий искренне расстроился. – Тамар, слышь, парень хочет от нас уезжать.
Из кухни послышался грохот. Видимо, Тамара уронила тарелку. Она вошла совершенно ошарашенная, с осколком разбитой посуды в руке.
– Ты что, Матвейка, нельзя сейчас уходить.
– Почему нельзя? Мне нужно, хотя мне и хорошо у вас.
– Неспокойно что-то вокруг. Вон в Алексеевке дом вчера сгорел, даже пикнуть никто не успел.
– Ну и что, Алексеевка далеко. Мало ли домов горит? Дело такое – вспыхнул и сгорел. Может, окурок кто бросил, – спокойно отвечал Мотя, уставившись в пол.
– Нет, – вступил в разговор Василий. – В доме хозяина не было, он у бабы своей напротив живет. Поговаривают, поджег кто-то. Видно, нажил врагов мужик. Дом поджечь – последнее дело, у хороших людей хаты просто так не горят. Пускай спасибо скажет, что на соседние дома огонь не перекинулся, а то и нынешний сгорел бы.
– Это нельзя, вдруг там дети маленькие… – вмешался Матвей.
– И то правда. – Василий завершил разговор о пожаре.
На Мотином лице отразилось облегчение. Он вздохнул и добавил:
– Ну так я пойду завтра. Я к вам приезжать буду.
Тамара тихо плакала на кухне, собирая осколки в совок. Привыкли они к парню, да и непохоже, чтобы он был кому-то сильно нужен, кроме них.
– Ладно, – ответил Виктор. – Только обещай не пропадать. Ты нам ведь не чужой уже. Сообщай, где, что, как встретили. А если будут нос воротить, возвращайся.
– Угу, – буркнул Матвей, сдерживая неприятный комок, сдавивший горло.
Он ушел рано-рано утром, когда все еще спали. Не хотелось грустных прощаний и обещаний, которые невозможно выполнить. Мотя прихватил с собой сменную одежду, пару книг и одолжил у Виктора из кармана немного денег – на всякий случай. Еще он взял у Василия складной перочинный нож, который тот всегда носил с собой. На столе Матвейка оставил короткую записку. «Спасибо вам. Все, что взял, верну. Матвей».
Он без малейшего сожаления покидал родные места, будучи уверенным, что его ждет другая, настоящая жизнь. Он найдет свою дорогу, которая приведет его к богатству, роскоши и любви.
Матвейка не просто уходил, он убегал из прошлой жизни. Не оглядываясь назад, он несся изо всех сил на автобусную станцию, чтобы добраться до железнодорожного вокзала, откуда точно можно попасть в Москву. Он точно оказался бы в городе своей мечты через два или три дня, если бы не компания пацанов, которая встретилась ему на конечной остановке автобуса, громко объявленная водителем как «Конечная, Жэ-Дэ вокзал».