Циклоп откровенно заржал.
– Маленький, я не уверен, что ты сможешь нажить. Ты выжрешь водяру, закуришь ее сигаретами, а пока будешь валяться в похмелье, твои клиенты найдут другого поддельщика. Я сам знаю нескольких.
Маленький сердито забурчал:
– Может, и знаешь, но так, как я смогу сделать документ, больше не сделает никто! У меня, между прочим, Айвазовский в дальнем родстве. А у него талант от природы! Мне, может, передался по наследству. Только он не смог его правильно использовать, а я смогу!!!
– А кто это Авазонский? – заинтересовался Циклоп.
– Самый известный художник в мире! – с чувством собственного достоинства и как бы по секрету сообщил Маленький. – Он море рисовал – как живое! А я нарисую любое удостоверение – будет как живое!
– Докажи! – потребовал Циклоп. – Или будем считать тебя пустобрехом!
– Давай докажу. Что сделать?
– Да хотя бы паспорт. Вот для него, например. Он же у нас вроде как независимый! – Циклоп кивнул в сторону Матвея.
– Идет! – согласился раззадоренный Костян. – Только имя и данные будут стоять, какие я захочу. А фотка – его.
– Сколько времени? – деловито спросил Циклоп.
– Неделя, если завтра доставите мне все по списку, – ответил Маленький.
– Не сомневайся. Доставим. А если ксива будет фуфловая? – сверкая глазами, добавил Циклоп.
– Два месяца отдаю обед, – предложил Костян.
– Идет, Маленький. Я вообще думаю, что тебе обед – как мертвому припарка. – Пацаны дружно загоготали. – Кстати, как мы проверим, что ксива натуральная?
– Сейчас – никак. А потом на свободе он сам проверит. Ему вроде за примерное поведение отвальную готовят…
Маленький не подвел. Ровно через неделю он показал паспорт, с печатями, водяными знаками и номером, адресом прописки, местом выдачи и необходимым количеством страниц, на одной из которых был приклеен портрет Матвея. К этой же странице была скрепкой прикреплена Мотина фотка 3 на 4, как положено для паспорта. Маленький объяснил, что портрет он нарисовал для смеха, чтобы они убедились в его художественных способностях.
– А фотку? – спросил Матвейка. – Где фотку взял?
– Достал… – неопределенно пожав плечами, ответил Маленький.
Циклоп передал ксиву по кругу, чтобы ребята выразили свое мнение по качеству изделия. Возгласы восхищения и одобрения, цоканье языком подтверждали мастерство потомка Айвазовского. Кроме того, избавляли его от необходимости расставаться с обедом.
– Ну, бери, владей! – Циклоп протянул Матвею документ.
Матвей взял паспорт, пролистал его по страницам и произнес:
– Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза: читайте, завидуйте! Я – гражданин Советского Союза!
– Ты что, одурел? – с сомнением спросил Циклоп.
– Да это же Маяковский! – ответил Мотя, улыбаясь, – это стихи про паспорт.
– Да ладно, ты гонишь! Разве могут быть стихи про паспорт?
– Могут! – ответил Матвей. – Еще как могут!
С этого дня в компании ни одного вечера не проходило без литературного часа. Матвею было не сложно рассказывать пацанам, как жили великие писатели и поэты, и читать их произведения, комментируя, почему именно этот роман или стихотворение были написаны в данный период жизни. При этом в обычном укладе колонистов особо ничего не изменилось. Они так же сквернословили, устраивали драки, ругались с надзирателями, доставали контрабанду и рассказывали басни о девушках, которые ждут их «на воле».
Независимый Матвей стал для заключенных подростков еще и неприкасаемым. Кажется, он был им нужен.
Мотя не считал дни до освобождения, колония превратилась в его настоящую, естественную жизнь. Планы на будущее были построены очень давно, и Матвей просто ждал, когда этот этап жизни закончится. Поэтому он не сразу отреагировал, когда в комнату явился дежурный надзиратель и произнес слова:
– Заключенный Орлов, с вещами на выход.
По реакции пацанов было ясно, что происходит что-то особенное. Они как-то подтянулись, посерьезнели и даже взгрустнули. Как обычно, все знали чуть больше, чем казалось. Слухи в тюрьме разносятся молниеносно.
– Я же говорил! – заявил Маленький, разводя руки в стороны.
– Ну, давай, Независимый! – попрощался Циклоп. – Не забывай нас на воле. Да может, еще встретимся…
Они пожали друг другу руки. Потом попрощались с каждым по очереди. Мотя пребывал в растерянности. Он не ожидал, что долгий срок заключения пройдет так быстро. Два года бонуса стали приятной, но все же неожиданностью.
Через пару часов Матвейка отвесил низкий поклон тюремному забору и остался один на один со своей свободой. Он не очень понимал, что делать. По факту ему было шестнадцать, по мнению окружающих он выглядел на все двадцать, а в паспорте, полученном от Маленького, стояло двадцать два. Сам Мотя чувствовал себя столетним мудрецом, которому в принципе жизнь надоела своей предсказуемостью.
Буквально через семь минут его точка зрения подверглась серьезной обструкции.
– Автомобиль подан, Биг Босс! – сообщил пучеглазый парень, выбросив дымящуюся сигарету на траву. Он неожиданно подрулил на красной «семерке» и резко затормозил прямо перед Матвеем, пустив клубы пыли из-под колес. – Я рад твоему возвращению на волю.
34. Георгий
– Как «сбежала»? – Шило опешил. С одной стороны, он пришел в состояние буйного восторга от того, что Евгения жива. С другой – каковы ее шансы выжить в таком состоянии, находясь без присмотра в диком лесу? На сколько хватит запаса сил у человека, который только что преодолел барьер, отделяющий жизнь от смерти?..
– Так и сбежала. Как это делают все нормальные беглецы, – ответил Георгий.
– Слушай, может, она… того… Умом повредилась? – вдруг осенило Пашку.
– Да ничем она не повредилась, просто гордыня ей покоя не дает, – загадочно ответил Георгий.
– А что же ты сидишь, доктор несчастный? – возмутился Пашка. – Почему не побежал ее искать? Давай собирайся. Пойдем скорее! – умолял Пашка.
– Я должен тебе рассказать кое-что, – с усилием сказал Георгий. – За нее не волнуйся, я хоть и перестарался последний раз, но, видать, это на пользу пошло. Еще и тебя зацепил – видишь, сколько прыти появилось. – Он собирался продолжить, но Пашка не дал ему говорить:
– Потом расскажешь. Ты лучше знаешь, где ее искать. Пойдем, пойдем скорее. Скоро стемнеет, тогда вообще шансов не будет.
– Хорошо. Пойдем. Вряд ли она ушла далеко. Вопрос только, захочет ли она вернуться…
– Сейчас не время загадки твои разгадывать, или пойдем вместе, или говори, куда она могла направиться.
Георгий задумался.
– Знаешь что, Шило. Иди-ка ты сам. Валюшу с собой возьми – она эти места не хуже меня знает. Дорога в лесу одна, по ней и пошла Евгения. Вопрос только, как далеко она ушла и не свалилась ли по дороге. Идите.
Кирюха заявил, что пойдет с ними на поиски:
– Я вам пригожусь. Мало ли что…
Троица запаслась сухарями, Кирюшка прихватил с собой плед, фонарь и флягу с молоком. Валюша возглавила шествие. Они молча вышагивали по тропинке, иногда останавливаясь, выискивая следы недавнего пребывания Евгении. Несколько раз Пашке казалось, что он слышит шорохи и шаги. Он замирал, прислушиваясь, а потом кричал зычным голосом:
– Женя, Жень! Отзовись! Это я! Пашка!
Тщетно. Никаких следов, ни одного намека, что Евгения находится где-то рядом.
Пашка начал молиться про себя, обещая, что не совершит в жизни ни одного плохого поступка, перестанет ругаться матом, не поднимет руку, чтобы ударить человека, или даже убить комара, только бы нашлась Евгения. Они плутали по лесу уже больше двух часов, обошли по кругу озеро, надеясь, что Женя могла прилечь отдохнуть где-то неподалеку. Валюша нашла свежие следы на спуске в воду и предположила, что Евгения могла освежиться и продолжить только ей известный путь. Валя сказала, что лесная тропинка тянется километров десять сквозь чащу и выходит на проселочную дорогу, по которой иногда ездят машины. Главное, чтобы Женя не добралась до дороги. Тогда у них вообще не будет шанса ее отыскать.
– Она может, – удрученно констатировал Пашка. – У нее такая сила воли! Если что-то решила – пойдет до конца. Упертая страшно. – В его словах прозвучала гордость.
– Павел! – вдруг остановилась Валюша и пытливо посмотрела ему в глаза. – Ты ее любишь?
Пашка задумался.
– Она – все, что у меня есть. Я ее боготворю.
– Значит, она твоя любимая женщина? – Валюша прикрыла глаза, ее охватывал приступ гнева.
– Можно сказать и так, – подтвердил Пашка. Он понимал, к чему клонит Валентина, но ему нравилось, что она ревнует, поэтому Шило не спешил раскрывать карты.
– Тогда зачем ты… – У Валюши задрожал подбородок, Пашка испугался, что она разрыдается, тем более Кирюха бродит где-то рядом. Он обхватил Валюшу за плечи и прижал к себе.
– Зачем, зачем, – передразнил он. – Евгения – моя самая любимая женщина, она мне мама. А ты – моя будущая жена! Вот зачем! Поняла теперь?
Валюша все равно разрыдалась, теперь, видно, от счастья. Она улыбалась сквозь слезы и совсем не хотела отстраняться от Пашкиной груди, хотя рубашка его была уже мокрой от слез.
– Ну хватит, глупая. Хватит. Вон Кирюха бежит.
Валюша, зачерпнув воды, умыла лицо и быстро вытерлась рукавом. Кирюха подозрительно посмотрел на парочку и сообщил:
– Надо идти к дороге. Я грибника встретил. Он сказал, что видел очень худую маленькую женщину. Еще подумал, что она делает одна в лесу. Но решил, что тоже по грибы пошла, и не стал спрашивать, тем более она будто пряталась за кустами.
– Когда он ее видел?
– Да не так давно, может, часа полтора назад.
– Пойдем скорее, за полтора часа она далеко не могла уйти, – сказала Валюша.
Они снова вышли на еле заметную тропинку.
– Расскажи мне про нее, – попросила Валентина, – почему ты ее называешь Евгения, а не мама?
– Долгая история, – ответил Пашка.
– Ну пожалуйста, – настаивала Валюша, – у нас есть время.