– Слава Богу, – выдохнула Валюша и вдруг разрыдалась во весь голос.
Теперь в недоумении застыл Пашка, а Кирюха заверещал, как шальной:
– Мама, мамочка, ну что мне с тобой делать? Павел пропал – плачешь! Нашелся – снова плачешь!
Он подбежал к Валюше, обхватил ее талию, уткнувшись лицом в живот, и тоже заревел. Пашка недолго думая приблизился к горестной парочке, заключил обоих в объятия и стал приговаривать ласковые слова, которые знал, в надежде обуздать порыв эмоций.
– Не плачьте, все хорошо. Все нашлись, мы здесь, все вместе. Никуда друг от друга не денемся. Будем теперь вместе всегда-всегда.
Он чувствовал такой прилив теплоты и нежности, какого никогда раньше не испытывал. В этом ощущении было все – и радость, и ответственность, и страх потерять этих двух неожиданно близких, сильных и одновременно таких беззащитных людей. Честно говоря, он сам был готов разрыдаться, точнее, почти уже плакал, сам того не понимая. Глаза и щеки его были мокрыми, но Шило не чувствовал этого. Валюша уткнулась лицом в Пашкино богатырское плечо, обливая слезами и без того промокшую, разодранную в клочья рубашку. Она тихо прошептала:
– Правда, всегда-всегда? – Валюша подняла на него припухшие глаза, полные слез, и застыла в ожидании ответа.
– Я же сказал, глупая!
Она вновь уткнулась в плечо и разразилась новой серией рыданий, теперь, видимо, другого характера.
Наверное, они могли бы стоять так всю жизнь, но внезапно в тишине прозвучал непривычно резкий, скрипучий голос:
– Эй, есть кто-нибудь? Больного со станции к вам привез!
Это был почтальон Леонтий, который раз в месяц привозил в «стойбище», как он называл поселение Георгия, корреспонденцию и посылки. На сей раз Леонтий прихватил со станции мрачного, непомерно толстого мужика, который еле дышал, говорил с большим трудом и почти не мог двигаться. Тот, видимо, заплатил Леонтию каких-то денег, и почтальон счел за счастье погрузить тушу весом в сто шестьдесят килограммов на свою утлую подводу.
Леонтий производил двойственное впечатление: с одной стороны, он был услужлив, расторопен и педантичен; с другой – подозрителен, недоверчив и хитер. Маленькие, глубоко посаженные глазки-буравчики так и шныряли туда-сюда, будто в надежде углядеть, что не так лежит. В данную минуту глазные бусинки почтальона сканировали пространство, словно отыскивая подозрительные улики или доказательства чьей-то вины.
Пашка видел Леонтия в третий раз, и с каждой встречей неприязнь к почтальону усиливалась. От него исходила какая-то неприятная энергия, будто сулящая неприятности. У Пашки прямо чесались кулаки, так ему хотелось заехать Леонтию промеж густых, сросшихся у переносицы рыжих бровей. Почтальон вел себя по-хозяйски.
– Чего стоите как вкопанные? Я же говорю – больной на подводе лежит. Его устроить надо! Поторапливайся, Валентина. И ему еще две комнаты нужно – охранники с ним, на станции остались, мне за ними надо вернуться.
Валюша с сомнением покачала головой:
– Я не знаю, куда их всех девать. Свободна только одна комната. – Валентина отодвинула занавеску и выглянула во двор, где стояла подвода с новым гостем. – И то, этот человек там не поместится. Он даже в проем не войдет.
– Ты что, не понимаешь, человек с охраной приехал, с деньгами! – напирал Леонтий. – Самой пора убираться восвояси, я вижу, Кирюха твой здоров давно, а ты чужое место занимаешь и людей здоровья лишаешь. Может, из-за тебя кто-то смерть найдет, пока ты тут просиживаешь…
Шило сжал кулаки и сделал шаг вперед.
– Ты язык свой на привязи держи, понял? Не твое дело здесь распоряжаться! А то…
– Что «а то»? – словно шавка, трусливо затявкал Леонтий. – Сейчас охранников бизнесмена привезу, они тут быстро порядок наведут.
Пашка не успел ответить злобному мужичонке, потому что услышал, как Георгий зовет его из комнаты Евгении. «Ну и отлично. Георгий сам разберется», – подумал Пашка и вопросительно посмотрел на Валюшу, которая все еще стояла с Кирюхой в обнимку. Она тихо прошептала:
– Иди скорее, Павел. Все будет хорошо.
Пашка рванул в комнату Жени и столкнулся с Георгием.
– Сиди с ней. Она в порядке. Просто устала, поэтому нужно много пить. Наливай ей воду из графина, только смотри, чтобы снова не убежала. Силы теряет из-за глупости своей, а ей выживать надо.
Пашка послушно кивнул и вошел в комнату. Женя полулежала в кровати на подушках. Она выглядела такой спокойной и счастливой, какой Шило не видел ее уже много лет. Щеки разрумянились, глаза блестели и излучали необычный озорной свет, на губах играла улыбка. Конечно, Евгения была еще очень слаба, но сейчас было абсолютно понятно, что это – человек, который готовится к жизни, а не к смерти. Она широко улыбнулась, увидев Пашку, и постучала ладошкой по краешку кровати, приглашая его присесть. Он осторожно приютился на самую кромку, чтобы не помешать.
– Какая ты у меня… красивая! – сказал он с восхищением, – светлая и необыкновенная.
Пашка мучительно раздумывал о том, где он недавно видел этот магический, притягивающий взгляд, который не отпускал и не давал уйти. Он провел с Евгенией, наверное, пару часов, пока она не заснула. Вопреки наказу Георгия Шило решился покинуть Женю, чтобы проверить ситуацию в доме. Он очень тихо вышел в коридор и прислушался. Тишина – ни звука. Кухня оказалась пуста и не убрана. На столе осталась грязная посуда, недопитый чай, белоснежная скатерть была усеяна крошками.
«Странно, – подумал Пашка, – на Валюшу не похоже». Ему стало тревожно. Он вышел на улицу и отправился к Валиному «детскому» корпусу. В ее комнате не было никого, даже вездесущий Кирюха не подавал признаков жизни. Пашка занервничал.
– Кирюха! – крикнул он во весь голос. Тишина. Пашка обыскал весь дом и направился в сарай, где Кирюшка устроил себе миленькую мастерскую. Возле сарая он нашел только Георгия, который замыкал на цепь огромный амбарный замок.
– Где Валентина? – без обиняков спросил Пашка.
Кудесник повернул к нему удивленное лицо.
– Откуда мне знать, где Валентина, – ответил он, – у меня других забот хватает. Вот обжору под замок посадил, этого только так могу вылечить. – Он проверил, крепко ли держится замок на цепи.
– Это что, пациента нового? – Пашка был в шоке. Он не мог поверить, что Георгий запер толстого мужика в сарае, тем более на замок.
– Да, нового. Что ты остолбенел? От этого только одно лекарство. Он сам согласился, сказал, что готов на все. Может, не думал, что это так просто. А я знаю – у него не болезнь, а беспредельщина. Нажраться не может никак. Я его бесплатно вылечу, никакой магии.
– А почтальон где? – спросил Пашка.
– Уехал, наверное, он у меня надолго не задерживается. А зачем он тебе?
Пашку начали терзать смутные догадки.
– Могла Валентина с ним уехать?
– Почему нет? – равнодушно ответил Георгий. – Ей же так или иначе в город надо Кирюху проверить.
– А она вернется? – перебил Пашка.
– Ну, уж это она сама решит. Если есть зачем – вернется.
– Дай мне лошадь! – вдруг заорал Пашка. Он вспомнил, с каким лицом Валюша слушала Леонтия, когда тот упрекал ее. – Дай мне свою лошадь!
Георгий пристально посмотрел на Пашку.
– Да бери. Седлай и езжай, куда тебе надо.
Георгий равнодушно отвернулся и направился к себе.
Сегодня, может быть, последний раз, когда ты видишь тех, кого любишь. (Габриэль Гарсиа Маркес)
41. Матвей
После похорон Андрюхи Матвей переехал в новый дом, купленный в красивейшем месте Подмосковья. Дом располагался в приятном, ухоженном поселке под названием «Живописный», прямо на берегу реки. На другой стороне сияли золотом купола древнего монастыря. Казалось, монастырь через реку передавал окружающему пейзажу, а заодно и жителям окрестных мест спокойствие, уверенность, благородство и величие. Местные поговаривали, что в этих местах плохие люди не приживаются. В «Живописном», как правило, дома передавались по наследству из поколения в поколение. Поэтому соседи так или иначе были знакомы между собой и жили по негласным правилам крепкого благородного сообщества, спаянного корнями предков и красотой земли. Правда, в плотной дружбе никто не состоял, но на собрания приходили, голосовали и вовремя платили взносы, понимая, что без этого порядка не будет.
«Живописный» человеку городскому мог показаться немного старорежимным, но на самом деле эта видимость создавалась за счет высоких требований к стандартам проживания. Во всяком случае, внешнее соблюдение «кодекса чести» в поселке было налицо. Чужаки не приживались в нем, очевидно, потому, что не могли социализироваться среди благородного населения «Живописного» и отваливались, как плохо привитая к чужому дереву культура. Даже семейные пары в живописном, как правило, складывались из своих. Но уж если кому-то удавалось прописаться в этом странном обществе, народ принимал нового соседа со всей щедростью и открытостью великодушных, образованных и воспитанных несколькими поколениями интеллигенции людей.
Кроме прекрасной природы, воздуха, ландшафта и монастыря у жителей «Живописного» было еще одно неоценимое преимущество: так как заселение земель в этом районе происходило стихийно, каждый выбирал свой участок в том месте, в каком хотел. Основателями поселка были люди именитые и со связями, поэтому никто особо не вмешивался в количество соток, архитектуру и вообще жизнь «живописцев». Легкий шепоток возмущения пробежал среди «живописцев», когда стало известно, что кто-то из чужаков купил полуразвалившееся здание бывшего сельсовета. Как водится, недели через две обсуждения поутихли и сменились более свежими новостями. Новый владелец живописной недвижимости не появлялся, и народ быстро потерял интерес и к сельсовету, и к гипотетическому соседу. Любопытство вновь охватило жителей поселка, когда к сельсовету подогнали тяжелую строительную технику и буквально за день снесли здание с лица земли. Еще большее любопытство вызвал высокий строительный забор, который возник на месте сельсовета за два дня. Осторожные и не очень вопросы к коменданту натыкались только на пожимание плечами. Статус будущего здания, равно как и его хозяина, оставался неопределенным, таинственным и даже немного пугающим. Перешептывания в поселке закончились, когда строительный забор убрали. Стало ясно, что теперь в «Живописном» появился дворец. Но не дворец пионеров или бракосочетания. Это был обыкновенный королевский дворец для проживания царственных особ со всеми удобствами. На собраниях члены правления перестали добиваться от коменданта Григория ответа на вопрос «По какому праву?». Вопрос этот звучал все реже, все тише, пока вообще не исчез. Народ напряженно ждал появления Короля и его свиты.