Король не торопился. Дворец пустовал почти полгода, хотя построен был всего за год. Удивительные темпы строительства также свидетельствовали о могуществе короля. Жители постепенно начали привыкать к тому, что в скором времени у них появится обязывающее соседство, но, как жертвы стокгольмского синдрома, понемногу начали любить своего возможного покровителя и думать, что худа без добра не бывает. Им просто не хотелось думать по-другому. Тем более что кое-что хорошее могущественный благодетель для поселка все-таки сделал. Он расширил дорогу, облагородил въезд, поставил массивные автоматические ворота, которые открывались с пульта, и посадил охранников при въезде в поселок. Кроме того, на своей территории он построил еще один мини-дворец, видимо, для прислуги. Взрывная новость прокатилась, когда «живописцы» в очередной раз расслабились и перестали ждать соседа.
На очередном собрании комендант Григорий сделал заявление:
– Разрешите представить вам наших новых соседей. Точнее, сами они не будут посещать собрания, но я хотел представить представителя… – Григорий запутался. Было ясно, что он волновался.
– Я сам представлюсь, – отодвинув Григория, заявил спортивного вида мужчина лет тридцати. Про него можно было бы сказать «симпатичный», если бы не огромная челюсть, выпирающая вперед, точно у щелкунчика. Парень был крепкий, очень крепкий и, очевидно, не очень гибкий. На нем был кожаный пиджак, пола которого странно оттопыривалась, намекая на возможное присутствие оружия.
– Зовут меня Алексей. Я – начальник охраны и заведующий хозвопросами. Так что по всем сомнительным и вопросительным поводам милости прошу – ко мне.
– А ваш хозяин… – робко поинтересовался кто-то.
– Работы много у хозяина. Но я ему все передам, – пообещал Алексей. – Так что? – Он вопросительно оглядел толпу. Народ как-то притих и съежился под взглядом уполномоченного от бывшего сельсовета, а ныне – дворца. – Все понял, – подытожил Алексей. – Вопросов нет, значит, все в порядке.
Он развернулся и пошел на выход.
– Да, – остановился Алексей у двери. – Гриша! Отчет о собрании не забудь мне занести!
– Будет сделано! – как-то уж совсем по-лакейски отрапортовал до сих пор гордый и независимый Григорий, подобострастно выпрямив спину и с обожанием глядя на торс Алексея.
С тех пор в поселке «Живописный» началась совсем другая, подчиненная новым законам, жизнь. Принципы гуманного патриархального общежития, которые блюли интеллигентные старожилы и их потомки, постепенно уступали место диктатуре и единовластию. Тишину теперь соблюдали тогда, когда этого требовали из дворца. Сам король совершенно не заботился о покое мирных граждан. Дорогие машины, громкая музыка, салюты, толпы разряженных гостей стали почти нормой для «Живописного». Дворец охранялся вооруженными людьми типа Алексея, и было понятно, что жаловаться бесполезно. Покой наступал только, когда владелец дворца уезжал на отдых. Тогда «живописная» жизнь возвращалась на время в прежнее русло. Жители в который раз принимались ругать и поносить нового соседа, но ругань заканчивалась ровно в тот момент, когда на горизонте появлялся Алексей-щелкунчик или кто-то из службы охраны. Самого соседа было видно редко – если только проезжающим на автомобиле с открытым верхом или гуляющим поздно ночью по территории в сопровождении двух здоровых охранников. Впрочем, портрет незнакомца был составлен: красив, молод, богат, похож на Марлона Брандо (Омара Шерифа, Алена Делона) в молодости. Больше всех не повезло с соседом ректору художественной академии по имени Лев Игоревич. Его родовое поместье находилось ближе всех к веселому дворцу. Шумное соседство тяготило и мешало спать, к тому же Лев Игоревич не так давно женился на молоденькой студентке со своего курса и почти каждый день писал ее портрет. Он знал, что это будет необыкновенная работа, сродни Моне Лизе, не потому, что Лева сам талантлив, а потому, что натурщица такова – нужно просто суметь передать ее внутреннюю сущность. Почему-то Льву Игоревичу казалось, что на портрете его супруга должна быть обязательно в красном. Он выписывал каждую деталь, корпя над мельчайшими предметами и, конечно, очень огорчался, когда у соседа налаживалась очередная гулянка.
Как-то раз Лев Игоревич не выдержал и, в сердцах бросив кисть, сообщил молодой супруге:
– Это невозможно! В конце концов, бесчеловечно! Получается, что один персонаж может перевернуть вверх дном жизнь целого поселка! Я все-таки найду на него управу!
Левушка решительно ринулся навстречу судьбе.
– Будь осторожен, прошу тебя! – напутствовала супруга.
Лев, однако, вернулся довольно скоро и судя по всему, был горд своей смелостью и исходом мероприятия. Красавица жена искренне волновалась за сохранность товарного вида супруга. Она бросилась навстречу смельчаку, раскрыв объятия:
– Ну что, Левушка, как тебя приняли? – Левушка повесил на руку жены кашемировое кашне и, вздохнув, уклонился от объятий.
– Меня приняли прекрасно, но до хозяина я все-таки не достучался!
– Расскажи, расскажи, – просила молодая женщина. Честно говоря, она один раз видела нового соседа во время прогулки, и почему-то у нее екнуло сердце, когда красавец огромного роста пристально посмотрел ей в глаза и посторонился, уступая дорогу. Девушка смущенно прикрыла ресницы в знак благодарности и быстро юркнула мимо. Нет, своего мужа она, конечно, боготворила, но, скорее всего, боготворить и любить – это разное.
Лев Игоревич развел огонь в камине, налил себе в бокал коньяка и пригласил супругу послушать страшную историю посещения веселого дворца. Правда, в дом Левушка не попал, но с охранником свирепого вида побеседовал очень даже мило. Тот пообещал, что немедленно доложит обстановку хозяину и все будет тип-топ.
– Он так и сказал – тип-топ, ты представляешь? – веселился Левушка.
– А ты, ты что говорил ему?
– Я рассказал, что работаю ректором, что у меня сейчас очень важная работа, – говорил Левушка, пригубляя коньяк и накручивая на палец белокурые пряди волос молодой женщины. – Еще я сказал, что я – почетный член Академии художеств, что меня знает весь мир, и что… – он хитро посмотрел на жену, – …что я очень люблю свою прекрасную супругу и очень хочу написать самую важную работу своей жизни.
Девушка тихонько смеялась журчащим, красивым смехом.
Когда дрова в камине почти догорели, в дверь кто-то постучал.
– Кто там? – не сразу ответил Левушка, расслабленный чарующим действием огня и не менее чарующим – коньяка.
Дверь широко отворилась, и на пороге появился гость.
42. Георгий
Пашка воспринял поведение Георгия как надменное и откровенное хамство. Он бросился вслед за ним, приговаривая:
– Если тебе ничего в жизни не нужно, кроме твоих умирающих пациентов, это не значит, что жизнь закончилась.
Георгий поднимался по натертой пахучим воском деревянной лестнице и, казалось, был совершенно равнодушен к Пашкиному монологу. Тот не успокаивался:
– Знаешь, доктор, жизнь продолжается, даже когда кто-то умирает! Люди хотят любить, рожать детей, смеяться и понимать, что они не одиноки!
На этих словах Георгий чуть задержался и, обернувшись сверху вниз на Пашку, сказал:
– От кого я это слышу? От пацана по кличке Шило? Или от святого апостола Павла? – Георгий рассмеялся, похоже, от души. – Ну ладно, хотел тебя прогнать, но давай, заходи ко мне. Поговорим. Может, и я что-то понимаю в этой жизни…
Пашкина агрессия вмиг исчезла. Он очень хотел поговорить с Георгием. Может быть, даже больше, чем пуститься в погоню за Валюшей и Кирюхой. В глубине души Пашка надеялся, что Георгий даст ответ на вопрос, что ему делать со своими странными чувствами.
Георгий отворил тяжелую дверь и жестом пригласил Пашку внутрь. В комнате кудесника почти ничего не изменилось. Поначалу Пашка не мог понять, чего не хватает, и, беззастенчиво оглядываясь, анализировал обстановку.
– Что ищешь? – поинтересовался Георгий.
– Не могу понять, что изменилось, вроде все на месте, а чего-то не хватает.
– Ишь ты, какой чувствительный, – удивился доктор. – Там стоит, – сказал он, показав рукой в направлении библиотеки.
Пашка прошел по указанному адресу и увидел повернутый изнанкой холст в раме. Он мгновенно сообразил, что пустота, возникшая в жилище кудесника, связана с отсутствием картины.
– Зачем ты убрал? – спросил он, не отрывая взгляда от тыльной стороны холста, безуспешно пытаясь расшифровать размашистые буквы названия картины.
– Воспоминания… – неопределенно ответил Георгий. – Тяжко это, и ей, и мне…
Туман неопределенности только сгустился. Если честно, Пашку не слишком интересовали переживания Георгия. Ему было гораздо важнее узнать дополнительную информацию про Валюшу с Кирюхой, но он не знал, с чего начать.
– Скажи, доктор, за что ты мужика в сарай посадил?
– А куда еще девать этого говноеда? С такими, как он, разговор короткий. Он свою тушу наел от жира – денег слишком много. Не знал, куда девать, потому проедал, пропивал и баб имел. Точнее, они его, потому что здесь без домкрата не обойтись.
– А чего он сюда приперся? Мог бы и дома на диету сесть… – недоумевал Пашка.
– Не мог. Не привык отказывать себе ни в чем. Он и ко мне приехал, думал, я – добрый волшебник. Палочкой взмахну, он и сдуется, как шарик. А когда сдуется, поедет домой и займется тем же самым. Потому что денег много, и все позволено. А палочки-то и нету! – развел руками Георгий. – Пускай беснуется. Водички полезно попить. Иногда и мозг промывать нужно, не только тело. – Кудесник прислушался. – Слышишь, орет матом?
Пашка прислушался. Действительно, издалека доносились какие-то едва различимые звуки, но понять, что именно произносил толстяк, Шило не смог, как ни старался.
– Слышу, но очень слабо, – признался он.
– Куда тебе… – улыбнулся Георгий. – Ничего, захочешь – научишься. Будешь слышать, как трава на озере шелестит, даже когда ветра нет.