– Какой дядька? – спросил Пашка, вспоминая злобные ночные крики из сарая.
– Тот, которого привез почтальон Леонтий! – ответил Кирюшка, вздохнув от Пашкиной тупости.
Павел быстро сообразил, что бешеный толстяк был способен на все. Он в два прыжка оказался на кухне, схватил огромный столовый нож и бросился к соседнему дому. Шило затормозил при входе и внимательно прислушался. Так и есть! Этот мерзкий высокий голос, изрыгавший проклятия из сарая, он узнал бы из миллиона!
– Вы не можете понять, что вы сделали! – доносилось до Пашки. – Вы другие, вы живете на другой планете! – Раздался мерзкий прерывистый хохот. – Если бы мне сказали в Москве, что со мной сделают такое, я бы убрал заранее… Я бы даже раздумывать не стал, под какой березой вас закопать. Никакие экстрасенсы не нашли бы… Для меня это – раз плюнуть, я бы тебя еще не туда закрыл!
Пашка все понял. Конченый жирный подонок воспользовался случаем и вырвался из сарая, а теперь угрожает Георгию и взял Георгия с Женей в заложники. Он, скотина, не мог знать, что Пашка вернется так быстро! Шило осторожно приблизился к двери, постарался очень тихо ее открыть, шикнул на Валентину, которая шепотом выговаривала Павлу, что нож надо убрать подальше.
– Молчи, – прошептал Шило, – наблюдай за ситуацией. Я ворвусь внезапно и положу толстяка. Возьми нож. – Пашка на полном серьезе протянул его Валюше: – Если возникнет непредвиденная ситуация, смело бросайся к жирному и перекрывай ему горло или бочину.
Валюша оторопела в попытке расшифровать Пашкино задание.
– Павел, что я должна сделать? Объясни еще раз, пожалуйста!
– Можно я? – заорал Кирюшка. – Я все понял!!!
– Да тихо вы! – взмолился руководитель операции. – Короче, нож не нужен вообще. Просто смотрите и действуйте по обстоятельствам!
Шило ворвался в гостиную, где сидели Георгий, Евгения и новый пациент по кличке «Сало». Жирный яростно жестикулировал, голосил и угрожал. Георгий с Женей слушали молча, очевидно, понимая, что подмоги ждать неоткуда. Шило в попытке предотвратить вражеские действия сделал резкий выпад из-за угла, прыжком повалил говорящего толстяка на пол и оседлал его шею.
– Молчи, жирный, если хочешь жить! Я из тебя отбивную сейчас сделаю!
У Пашки сложилось впечатление, что новый пациент очень недоволен развитием событий… Тем не менее попыток сопротивления поверженный враг не оказал, чем привел в замешательство Пашку. Видимо, поэтому тот громко крикнул:
– Давайте сюда! На помощь!
Одновременно с Валентиной и Кирюхой на помощь бросился Георгий. Только парочка не довела действие до желаемого результата, а Георгий вообще все перепутал и заломил Пашке руки за спину, заставив его отпустить толстяка. Вышло так, что три здоровых молодца лежали друг на друге, не понимая, кто и с кем должен бороться. Каждый поверженный не оказывал ни малейшего сопротивления.
– Ну хватит, – вдруг раздался тихий, но уверенный голос. – Поднимайтесь и успокойтесь. – Голос принадлежал Евгении.
Пашка не поверил собственным ушам. Кажется, Женя снова стала Женей. По крайней мере, ее манера повелевать тихим голосом и ожидать повиновения от каждого встречного проявилась на сто процентов. Очевидно, и Георгий, и жирдяй ощутили то же самое желание повиноваться, поэтому кучка довольно скоро рассредоточилась и каждый занял исходную позицию.
– Ничего себе! – присвистнул Кирюха, сделав собственные выводы.
– Вот оно че, Михалыч! – произнес Пашка фразу, которую употреблял в случаях, когда сказать было нечего.
Он высвободился из медвежьих объятий Георгия, отряхнул помятые штаны и осторожно пристроился на краю скамейки, постучав ладонью по сиденью рядом с собой, чтобы Валюша заняла место подле него. Кирюха взгромоздился к ней на колени. Шило сверкнул на него притворно-сердитым взглядом. Георгий и толстяк тоже не спеша приводили себя в порядок. Общее молчание длилось минуты две, после чего Пашка не выдержал.
– Эй, может, поделитесь с близкими, что тут у вас произошло?.. Откуда такая тесная дружба с и вообще… – Он пожал плечами, намекая на внезапную симпатию Евгении и Георгия.
Покажи твоим друзьям, как они важны для тебя. Если ты не скажешь этого сегодня, завтра будет таким же, как вчера. И если ты этого не сделаешь никогда, ничто не будет иметь значения. (Габриэль Гарсиа Маркес)
49. Матвей
С этого дня в Матвея будто черти вселились, точнее, будто они просто уезжали в командировку, а теперь вернулись, чтобы буйствовать с удвоенной силой. Буйство было тем неприятнее, что, казалось, специально направлено против Жени и ребенка. Мотя будто сознательно делал ровно наоборот все, о чем его просила Евгения. И хотя Женя по-прежнему любила Матвея, она не могла позволить ему действовать во вред ребенку. С каждым днем Матвей отдалялся все сильнее, он уже перестал даже пытаться полюбить сына. Жене казалось, что и к ней самой Мотя стал жесток и безразличен. Отчасти это было верно. Матвей будто проверял Женю на выносливость. Словно ему было интересно, сколько дней подряд можно устраивать в доме, где живет грудной ребенок, громкие вечеринки… А сможет ли пацан спать, если во дворе будет шарахать фейерверк полтора часа… А как отреагирует Женя, увидев Матвея в обнимку сразу с тремя моделями, одна из которых негритянка невозможной красоты… А цыганский хор… А карточные игры на раздевание… А петушиные бои прямо под окнами детской… Женя терпела. Казалось, ее безграничное терпение и понимание полностью подтверждают любовь и преданность. Чего она ждала? Может, просто была уверена, что приступ ревности Матвея рано или поздно пройдет и он вновь станет прежним, или ей просто не хотелось возвращаться к родителям и тревожить их не только своей неприкаянностью, но теперь уже и Пашкиной.
Женя все чаще спала в детской, а однажды им с сыном не нашлось места и там. После очередной гулянки на полу, диванах и кроватях вповалку разлеглись друг на друге пьяные легкодоступные девки и мужики. Ни одной свободной комнаты, кроме сурового кабинета, не оказалось. В хозяйской спальне Матвей буквально запутался в телах молодых девушек, которые, как змеи, извивались и переплетались друг с другом, пытаясь пробудить в пьяном обкуренном мозге самца сексуальный инстинкт. Женя только вздохнула. За последнее время она привыкла к подобным выходкам, но очень хорошо понимала, что стало причиной срыва Матвея, поэтому терпела и ждала, когда же пройдет эта непонятная болезнь любимого человека. Женя верила, что пройдет непременно.
Кабинетный кожаный диван «Честерфилд» не слишком годился для матери с младенцем. Женя поняла, что ей предстоит бессонная ночь, потому что малыша нужно караулить, иначе свалится на пол. Она придвинула к дивану все стулья, которые нашла поблизости, развернув их спинками к краю дивана. А сама открыла книжный шкаф в надежде отыскать одну из любимых книг. Благо Мотя любил читать и собрал великолепную библиотеку. В шкафу, кроме книг, хранились архитектурные журналы, папки с файлами, несколько икон и фотографии. Женя взяла в руки пачку недавних фотографий и принялась рассматривать их, откладывая в сторону двойные. На большинстве снимков они были еще счастливы: Женя улыбалась, Матвей обнимал или целовал ее, сияя от счастья. Отдельная пачка снимков была упакована в толстый конверт. Ничего не подозревая, Женя достала пачку фотографий и замерла от ужаса. Она увидела Левушку в весьма пикантных и не оставляющих сомнений позах, при этом его партнершей по фотосессии оказалась та самая девушка режиссера… Женю вдруг затошнило. Она в деталях вспомнила тот день и день, когда художник с легкостью предал ее, расставшись с портретом. Мерзкое чувство охватило Женино нутро; она будто воочию увидела, как Матвей шантажировал Льва Игоревича, как тот не смог противостоять и отдал портрет в страхе потерять Женю. Так вот кем она была для Матвея – просто очередным барьером, который нужно преодолеть просто из-за того, что он не привык проигрывать… Тогда все становилось на свои места: никакая это не ревность к сыну, не болезнь, не заблуждение… Просто очередная легкая продуманная победа, после которой объект утрачивает притягательность и интерес…
Странно, но Женя не испытывала зла, она будто превратилась в робота, который механически принимал решения и выполнял их. Будто та, прежняя Женя, полная любви, эмоций, радости и надежды, мгновенно умерла и появилась другая – зрелая, продуманная, решительная. Женя собрала в сумку только самое необходимое: детские вещи, немного денег на первое время и любимые фотографии. Она упаковала Пашку в специальную сумку, потихоньку спустилась в машину и, стараясь не попадаться на глаза прислуге и охранникам, выехала из поселка «Живописный».
Гулянка во дворце закончилась через двое суток. Полупьяные гости разъезжались неохотно, оставляя после прощальных поцелуев несвежие запахи и ощущение потрепанности. Проводив последнюю машину, Матвей вернулся в дом и развалился у камина, привычно любуясь портретом.
– Жень! – крикнул он. – Женька! Ты где?
Домработница Люда услужливо выключила пылесос, чтобы не мешать хозяину орать. Матвей позвал Женю еще раза три.
– Напрасно вы кричите, – заметила Люда, удерживая палец на кнопке включения. – Я вашу жену уже третий день не наблюдаю. – Она спокойно включила пылесос и продолжила работу.
– Подожди! Выключи! – приказал Матвей. – Как это третий день? А где же она? – Он, похоже, мигом протрезвел. – Где Женька?
– Ну уж этого я вам сказать не могу. Работа у меня другая. Вот – бардак разобрать надо. А за женами следить, когда папаша гуляет, наверное, должен кто-то еще.
Люда снова включила пылесос и равнодушно принялась за кучу мелких осколков разбитой антикварной вазы. Матвей вскочил с места и буквально взлетел по лестнице на второй этаж. Дом был пуст. Детская, хозяйская спальня, гостевые комнаты были тщательно прибраны, окна распахнуты настежь, вазы наполнены свежими розами… Матвей вошел в кабинет. На столе он увидел разбросанные фотографии. Его сердце замерло от нехорошего предчувствия.