Все рассмеялись, и я снова почувствовала, как на душе полегчало. Следующим летом я все же доберусь до парка «Грёна Лунд», черт меня подери. Наверстаю все, чего мне не разрешали раньше. Теперь у меня собственная жизнь.
Так хотел папа.
И еще я поговорю со Стеллой. Скажу все, что не решилась высказать в прошлый раз. Я хочу избавиться от ненависти, живущей во мне.
Голова раскалывалась – типичный признак похмелья. Часы показывали половину одиннадцатого, но меня не покидало ощущение, что я провела на работе уже много часов. Я сидела за письменным столом над раскрытым ноутбуком: мне следовало бы заняться заполнением карточек пациентов. Однако я не могла сформулировать ни одной связной фразы. В голове билась одна мысль: я должна узнать как можно больше об Изабелле.
Я открыла ее карточку и стала читать заметки, которые сделала до сих пор. Увидела направление. Направление!
Я бросилась к телефону и набрала номер врача из общей практики в Веллингбю. Оставила сообщение доктору Сив Розен: у меня срочное дело и я прошу ее перезвонить. В ожидании ее звонка я принялась мерять шагами кабинет. Потом остановилась у окна и посмотрела вниз на улицу. Потом стала переставлять предметы на столе. Когда зазвонил телефон, я схватила трубку еще до того, как отзвучал первый звонок.
– Добрый день, Стелла, что у вас случилось? – спросила Сив Розен.
– Вы недавно послали ко мне пациентку, – ответила я. – Ее зовут Изабелла Карлссон.
– Да, точно.
– Почему вы направили ее именно ко мне?
Несколько мгновений Сив Розен молчала, потом спросила:
– У вас что, возникли с ней проблемы?
– Вовсе нет, мне просто интересно, знаете ли вы о ней еще что-нибудь.
– Еще что-нибудь? Все, что мне известно, написано в направлении. Вы ведь его получили?
– Она долго была вашей пациенткой?
– Я встречалась с ней всего один раз.
– Вам что-нибудь известно о ее семейной ситуации?
– Все, что мне известно, я написала в направлении, – повторила Сив Розен с ноткой раздражения в голосе. – В мае у нее умер отец, она подавлена, жалуется на трудности в общении. Вы хороший, всеми любимый психотерапевт. Поэтому я отправила ее к вам.
– Так она не называла моего имени? Не просила, чтобы вы направили ее именно ко мне?
– Вовсе нет. Вы как будто чем-то возмущены. Что-нибудь случилось?
– Нет.
– Вы уверены?
– Нет-нет, – повторила я. – Просто хотела кое-что уточнить. Спасибо, что перезвонили.
Я положила трубку и села, обхватив голову руками.
Изабелла не разыскивала меня. Она не подозревает, кто я.
22 июля 1996 года
Я должна найти ее. Она осталась там, у домика. Я слышу, как она плачет. Слышу, как она зовет меня.
Я прыгаю в воду. Опускаюсь глубже, еще глубже. Я ищу повсюду, но ее там нет. Только тьма.
Если я сдамся и останусь здесь, на глубине, я найду тебя?
Сегодня тебе исполняется три года.
Два года прошло с тех пор, как ты пропала. Вчера мы похоронили тебя на Лесном кладбище. Прощальная служба. Твое имя на камне, рядом с изображением белого голубя. Но тебя там нет.
Все хотят завершения. Все хотят идти дальше.
Все, кроме меня.
Когда я вышла на Санкт-Эриксгатан, на улице ярко светило нежданное солнце. В ресторанчике «Мае Тай» на углу с Фридхемсплан я купила спринг-роллы. Попросила упаковать их мне с собой, взяла пакет и направилась к парку в конце улицы. С детской площадки доносились радостные возгласы детишек, одетых в желтые и розовые жилеты с отражателями. Девушка из детского сада для собак выгуливала сразу девятерых питомцев. Самая маленькая – чихуахуа, самая большая – гигантский немецкий дог. Комическое зрелище. Но девушке приходилось несладко.
Запыхавшись, я поднялась на пригорок и вспомнила слова Перниллы о том, как дряхлеет тело в моем возрасте.
Снова накатила волна раздражения. Кто как не она должен понять меня? Но она совершенно поглощена своим новым сексапильным дружком.
Скамейки на пригорке были свободны, и я присела на одну из них. На самом деле, погода не особенно располагала к тому, чтобы сидеть на улице, однако так приятно было дышать свежим осенним воздухом и смотреть на ясное небо.
Скорбь по ребенку всегда переживается в одиночестве. Чувство потери невозможно ни с кем разделить. А что теперь? Что станет с этим чувством теперь, когда я знаю, что Алиса жива? Я сама до конца не понимала, почему, но была некая горечь и в том, что она вернулась. Вроде бы я должна скакать от радости, кричать от счастья. Но единственное, что я ощущала, – это тяжесть всех потерянных лет. Все, что мы упустили. Украденные годы.
Моя дорогая доченька. Она ничего не знает о нас, о нашей совместной истории, ни о чем не подозревает.
Интересно, как Алиса оказалась в Даларне. Она исчезла из своей коляски на базе отдыха – а что потом? Как она попала в Бурленге? И когда? Чувствует ли она то же самое, что я, – невидимые узы, связывающие нас? Что знает Керстин и как получилось, что она получила права опекунства на мою дочь? Может быть, она всего лишь жертва обстоятельств, как и я?
Кто похитил моего ребенка? Действительно ли Изабелла – мой ребенок?
Существует вероятность, что я ошибаюсь. Все эти вопросы буквально сводят меня с ума, в этом я отдаю себе отчет. Эта навязчивая идея – тревожный признак. Панические атаки могут стать началом серьезного срыва. Такое уже случалось однажды, когда Эмиль был маленьким. Возможно, я совсем не умею распознавать свое состояние.
Какая-то женщина приблизилась и села на соседнюю скамейку.
– Простите, – сказала она. – Надеюсь, я не помешаю?
– Да нет, – ответила я, однако испытала укол раздражения. Достала роллы, надкусила один. Однако аппетит у меня пропал, и я снова завернула пакет. Когда я уже собиралась подняться, чтобы уйти, женщина снова извинилась.
– Не хочу быть навязчивой, – сказала она. – Но с вами все в порядке?
Я обернулась к ней, меня охватило желание ответить язвительно и сухо. Но увидев, что она улыбается, я поняла, что моя реакция неоправданна. Женщине явно одиноко, ей просто хотелось поболтать. У меня не было никаких причин отвергать ее.
– Со мной все плохо, – ответила я, пытаясь усмехнуться. – Надеюсь, это пройдет.
Я ожидала, что она ответит какой-нибудь банальной фразой типа «ничего, все образуется». Или заерзает на своем месте, извинится и уйдет. Но она просто сидела молча и смотрела на меня. Она не просила меня взять себя в руки, изображать бодрость и энтузиазм. Обычная встреча двух людей. К моему большому удивлению, это словно сняло с меня невидимый груз.
– В моей жизни сейчас полный хаос, – произнесла я, и голос сорвался. – Все боятся и хотят, чтобы я делала вид, будто ничего не случилось. С какой стати я буду притворяться?
Из моих глаз покатились слезы. Я чувствовала себя полной идиоткой. Мне совсем не хотелось устраивать истерику перед человеком, которого я вижу в первый раз.
Женщина встала со своей скамьи, подошла и села рядом со мной. И неуклюже погладила меня по спине.
– Боже мой, моя дорогая, что же произошло? – спросила она.
В голосе Перниллы звучало нетерпение, в голосе мамы – тревога. Хенрик испугался бы и рассердился. Эта женщина проявила сочувствие.
– У меня пропала дочь, когда ей был всего годик, – принялась рассказывать я. – Мне сказали, что она, должно быть, утонула, но я была уверена, что она жива. И вот я снова встретила ее. Оказалось, что это труднее, чем я себе представляла. Тяжелее всего, что случалось со мной в жизни, – страшнее было только само ее исчезновение.
– Понимаю, – произнесла женщина. – Я и вправду понимаю.
– Зачем понадобилось так много лет, почему она так долго не возвращалась?
Скорее всего, я говорила путано и бессвязно, но женщина продолжала гладить меня по спине.
Я перестала плакать.
– Моя мама и лучшая подруга волнуются за меня. Им кажется, что я чего-то себе напридумывала.
– Почему они так думают? – спросила она, доставая упаковку бумажных платочков и протягивая ее мне. – Они не могут не понимать, что вы говорите серьезно.
Я достала платочек, вытерла глаза и нос.
– Дело в том, что я уже ошибалась, – ответила я. – Однажды мне показалось, что я вижу ее. Но я заблуждалась. После этого у меня началась тяжелая депрессия. Меня положили в больницу. Теперь они боятся, что это повторится.
– Ну, а ваш муж? – спросила она, указывая кивком головы на мое обручальное кольцо. – Что он говорит?
– Ему я ничего не сказала. Не знаю, хватит ли у меня сил снова через все это пройти. Он наверняка задастся вопросом, не заболела ли я, не надо ли срочно отвезти меня в психушку.
Женщина внимательно смотрела на меня и понимающе кивала.
– Даже не знаю, что мне теперь делать. Никогда не испытывала такой растерянности.
– Как же вы хотите поступить?
– Я хочу узнать ее поближе. Но к чему это приведет? Для меня? Для моей семьи? Для нее?
Женщина взглянула на кроны деревьев.
– Да, кто знает, – негромко произнесла она.
– Простите меня, – пробормотала я. – Наверняка я кажусь вам сумасшедшей. Кстати, меня зовут Стелла.
Я протянула руку.
– Эва, – ответила она и обхватила мою ладонь обеими руками. – Жизнь коротка. Мы живем один раз, помните об этом. Как ее зовут, вашу дочь?
– Алиса.
– Красивое имя.
– Никогда не думала, что будет так тяжело. Так больно.
– Подумайте, что причиняет большую боль. Либо вы решите оставить все, как есть, и жить с этим дальше. Или сделать все от вас зависящее, чтобы узнать правду, и пусть другие думают, что хотят.
Не знаю, как долго мы просидели рядом в общей для нас тишине. Через некоторое время Эва поднялась и пожелала мне удачи. Я смотрела ей вслед, пока она спускалась с холма и шла по тропинке парка. Глупо, но мне хотелось, чтобы мы с ней встретились снова. Нечасто попадаются люди, готовые выслушать и проявить истинное сочувствие.