– Тебе уже лучше, мама?
– Мне лучше? – переспросила я, гладя его по волосам.
– Папа сказал, что у тебя голова болит.
Я перевела взгляд на Хенрика, но он смотрел на Эмиля.
– Да, мне уже лучше, – сказала я. – Как прошел сегодня матч?
Он пожал плечами.
– Нормально.
– Давай быстро в кровать, – сказал Хенрик и положил руку Эмилю на плечи. Вдвоем они направились вниз по лестнице, и было слышно, как Хенрик что-то говорит нашему сыну успокаивающим тоном. Я подняла полотенца, которые чуть раньше швырнула на пол, и принялась складывать их обратно в корзину для белья.
В комнате по-прежнему было темно. Я подползла к Хенрику, положила голову ему на плечо. Он раскрыл мне объятия, натянул на нас одеяло.
Всю ночь я спала очень плохо. Думала о том, что мы с Хенриком сказали друг другу. И о том, что не было произнесено вслух. Меня тревожило, что Хенрик волнуется. Тревожило, что он сердится на меня и что мое прошлое может испортить нам жизнь. Я прошептала, что не хочу больше ссориться с ним. Рассказала о дневнике. Что прочла в нем страницы, написанные тогда, когда я ждала Алису, когда она была маленькой. О дне ее исчезновения и о том, что было после.
Утренние лучи солнца падают на ковер. Мир застыл. Мы находились вне времени и пространства в некоем параллельном мире. Он походил на наш, но был уже не тот, в котором мы жили четыре недели назад. Мой голос звучал приглушенно, словно я рассказывала сказку. Хенрик лежал молча, внимательно слушая.
Я хотела, чтобы он понял, как мне больно оглядываться на прожитое. Как страшно проходить все это снова. Все воспоминания, все обвинения самой себе. Скорбь и тоска. Однако я не стала рассказывать о панических атаках, не стала упоминать о поездке к дому Керстин и к Даниэлю.
Хенрик сказал, что я должна была давно все ему рассказать. Ведь я знаю, что он поймет меня? Что он заботится обо мне?
Я ответила, что я боялась. Просто до ужаса.
Он не хотел, чтобы я снова плохо себя чувствовала.
Я знаю.
И еще я должна пообещать никогда больше не встречаться с Изабеллой.
Он гладил меня по щеке, вытирая слезы, которые я не могла сдержать. Потом мы занялись любовью – медленно, мягко. Я лежала на боку, он взял меня сзади. Закрыв глаза, я наслаждалась нашим хорошо знакомым ритуалом. Его упругое тело, прильнувшее ко мне сзади, мягкие прикосновения, которые становились все более интенсивными. Когда я достигла оргазма, он прошептал, что любит меня. Он проник глубоко в меня. Я сказала, что мне так хорошо с ним. Кончив, он застонал, его рука крепко сжала мое бедро.
Мы заснули в объятиях друг друга.
В середине дня мы бродили по проходам супермаркета «Сити Гросс». Самое обычное воскресенье. Я спросила Хенрика, какой сок ему взять – апельсиновый или яблочный. Потом была вынуждена вернуться за хлебом. Мы заполнили тележку продуктами, выстояли очередь в кассу, держась за руки. Я расплатилась, Хенрик уложил покупки в пакеты. Все как обычно, повседневно и скучно – и это было великолепно! Мне не приходилось думать, легче было заткнуть свою совесть, которая глодала меня. Мы пошли к «рендж роверу», вместе загрузили все в багажник. Хенрик отвез на место тележку, я завела мотор, и мы поехали домой.
На въезде на наш участок стояла собака Юхана Линдберга. На ней были надеты и поводок, и ошейник, но самого соседа было не видать. Я остановила машину, Хенрик подмигнул мне. Все это происходило не в первый раз – и явно не в последний. Муж вышел из машины и медленно приблизился к собачонке. Комок шерсти попятился, издавая громкий настойчивый лай. После нескольких бесплодных попыток Хенрик обернулся ко мне, смеясь и пожимая плечами. Я тоже вышла из машины и огляделась в поисках хозяина.
Тут показался Юхан Линдберг в неоново-желтом тренировочном костюме, облегающем его упитанное тело, и, пыхтя, подбежал к нам трусцой. Поравнявшись со мной, он остановился и уперся руками в колени. Из носа у него текло, он громко высморкался и сплюнул. Слюна шлепнулась на тротуар.
– Тереза хочет, чтобы я похудел, – произнес он, немного отдышавшись. – Говорит, я слишком толстый для потрахушек.
Я кивнула на его пояс с бутылочками жидкости и улыбнулась.
– И сколько же десятков километров ты планировал пробежать?
– Десятков? Разве пары недостаточно? Я не готов жертвовать жизнью ради секса.
Хенрик пробормотал «угу» и понимающе кивнул. Я ощутила, как он крепче обнял меня за талию. Поднять на него глаза я не решалась – тогда бы мы оба захохотали в голос. Пожелав Юхану удачи, мы сели в машину, заехали на участок и занесли пакеты в дом.
Хенрик разбирал покупки, я убирала продукты в кладовку, холодильник и морозилку. Эмиль сидел у кухонного стола, посмеиваясь над тем, как мы изображаем нашего соседа и его собачку. Когда зазвонил телефон Хенрика, я попросила его не брать трубку.
– Почему это? – ожидаемо спросил он.
– Потому, – ответила я.
Мне не хотелось, чтобы кто-то испортил нам день. Хенрик в последнее время постоянно чем-то занят. Всегда найдется кто-то, кому срочно требуется его внимание. В данный момент мне хотелось бы оставить мужа себе.
– Это может быть что-то важное, – заметил он.
– Сегодня же воскресенье, – жалобно протянула я. – Это не может подождать?
– Номер незнакомый.
– Рискни, папа! – подбодрил его Эмиль.
Я попыталась отобрать у него телефон. Хенрик засмеялся, несколько секунд шутливо боролся со мной, потом ответил на звонок. Повернувшись к нему спиной, я продолжила заниматься едой.
– Хенрик слушает. А, привет, давненько не общались.
За секунду он стал другим, напряженным и собранным. Я наблюдала за ним через плечо. Эмиль сказал, что ему надо позвонить другу и исчез в своей комнате.
– Спасибо, у нас все хорошо. Как у тебя?
Хенрик разговаривал вежливым, корректным тоном. Это не мог быть близкий знакомый. Муж отодвинулся от меня, стал перебирать почту, лежащую на столешнице. Послушал, потом сказал в трубку:
– С тех пор у нее сменился номер.
Он бросил на меня быстрый взгляд. Я изо всех сил пыталась понять, о чем речь.
– Хочешь поговорить с ней? Она тут рядом.
Жестами я попыталась спросить, кто это. Хенрик проигнорировал меня, слушая человека на другом конце провода. Молча ушел в гостиную, потом вернулся обратно, по-прежнему с телефоном у уха. Я как чувствовала, что не надо было брать трубку. Мне все это совсем не нравилось.
Прислонившись к шкафу, Хенрик засмеялся, но это не было похоже на его обычный искренний и сердечный смех.
– Спасибо, что позвонил, я это очень ценю.
Его взгляд невозможно было истолковать.
– Обязательно передам.
Я вытирала столешницу, пытаясь убрать несуществующие пятна.
Наконец он положил трубку.
Я ждала.
Он молчал.
– Кто это был? – спросила я как можно более небрежным тоном.
– Это был Даниэль, – ответил муж. – Спрашивал, нормально ли ты добралась вчера домой.
Упрекать себя задним числом – напрасная трата сил и времени. Я обычно этим и не занимаюсь. Вместо этого надо уметь делать выводы из собственных ошибок и стараться в будущем поступать по-другому. Такой совет я даю своим пациентам. Сама же я не в состоянии ему следовать.
Я корю себя больше, чем когда бы то ни было. Раскаиваюсь, что я поехала к Даниэлю. Раскаиваюсь во всем. Я должна была все рассказать Хенрику. Быть открытой и честной. Я никак не ожидала, что Даниэль решит звонить.
Хенрик оперся о барную стойку, кинул взгляд в сторону комнаты Эмиля – видимо, желая удостовериться, что тот не слышит.
– Даниэль волнуется за тебя, – произнес он. – Вчера ты уехала от него в сильном волнении.
Он смотрел на меня так, словно не узнавал.
– И еще он просил передать, что ты можешь позвонить ему, если захочешь.
Я знала, что думает Хенрик. Видела это по его суровому взгляду. А он понимал по моему лицу, что я стыжусь тех чувств, которые всколыхнулись во мне при виде Даниэля. Но пытаться что-то объяснить не имело смысла. Что бы я ни сказала, это лишь подтвердит мою вину.
– Все не так, как ты думаешь, – сказала я.
– Ты говоришь, что останешься дома и будешь отдыхать, но когда я приезжаю домой, тебя нет. Потом ты вдруг появляешься, в гневе и ярости. Ты срываешь с себя одежду, и мы занимаемся любовью.
– Я знаю, что ты подумал. Но ты ошибаешься.
– А что я подумал? Что, по твоему мнению, я мог подумать? Похоже, тебе проще указать мне на мои чувства, чем рассказать, чем ты сама занимаешься.
– Даже не знаю, что сказать.
– Да уж, я заметил. Почему ты была так зла на меня, когда вчера вернулась? Начни хотя бы с этого.
– Вы все боитесь, что у меня будет нервный срыв. Если только я пойму, что ошиблась, и забуду об Алисе, мне станет лучше. Но на самом деле это вам станет лучше и спокойнее.
– Нам? Ты имеешь в виду меня и Даниэля? Перниллу, Гудрун? О ком именно ты говоришь?
Я пожала плечами.
– Ты ближе всех. Поэтому на тебя пришелся главный удар – за всех. К сожалению.
– Я могу выдержать, что ты кидаешь мне в лицо дерьмо, если тебе от этого легче. Но не надо давать мне пощечин в следующий раз, когда тебе захочется заняться сексом.
Едва произнеся это, он уже пожалел о своих словах, я это вижу. И хотя я прекрасно понимала, что здесь мне следовало бы сделать несколько глубоких вдохов, я снова вышла из себя.
– А почему ты на меня злишься? Я хотела встретиться с отцом своей дочери, что в этом странного?
– Ты можешь поехать к нему в любой момент, черт возьми. Но ты могла бы, по крайней мере, предупреждать меня о своих выездах? У тебя было для этого много возможностей. Ты хоть понимаешь, каким болваном я себя чувствую, когда звонит твой бывший, дабы удостовериться, что с тобой все в порядке?
Хенрик покачал головой и ушел.
Я всегда была мечтательницей. Меня охватывали разнообразные сильные чувства. То, что я стала психотерапевтом, ничуть меня не изменило. Но мне хочется верить, что я повзрослела. Хоть чуточку. Или по этому пункту я тоже ошибаюсь?