– Свен!
– Да?
– Вы сказали, что была какая-то информация. Я хотела бы знать, какая именно.
Он смотрел на меня так, словно понятия не имел, о чем я говорю, и внезапно у меня возникло острое желание выплеснуть свою фрустрацию. Меня так и подмывало залепить старику пощечину, чтобы он очнулся. Вместо этого я сделала глубокий вдох.
– База отдыха «Страндгорден», 1994 год, – медленно произнесла я. – Информация, которая так и осталась непроверенной. Вы сказали, что у вас есть такая информация. Вы сохранили все бумаги.
– Да-да, расследование! – воскликнул, просияв, Свен Нильссон.
Он встал и сделал несколько неловких шагов в сторону, прежде чем двинуться в нужном направлении. Повел меня по коридору в кабинет. На полу штабелями стояли коробки. На столе валялся ворох бумаг и древний компьютер с огромным монитором.
– Сейчас посмотрим. Юханссон. Страндгорден, 1994.
Голос у него стал бодрее, звучал четче.
– В одной из этих трех коробок хранится то, что вы ищете.
Он указал на них рукой. Нужные коробки стояли позади других штабелей, ближе к встроенному шкафу.
– К сожалению, я уже стар и слаб, мне придется присесть. Обратите особое внимание на красную папку. И не смущайтесь спросить меня, если понадобится помощь.
Я сжала его сухую старческую руку.
– Спасибо, Свен!
Лицо его озарилось радостью.
Когда он ушел, я принялась переставлять коробки, чтобы добраться до тех, которые меня интересуют. Они были тяжелые, мне пришлось попотеть, прежде чем удалось добраться до самых дальних.
Присев на корточки, я открыла первую коробку. Она была доверху заполнена. Я подняла верхний слой газетной бумаги, но под ним лежали только газеты.
Газеты, множество газет.
Местные газеты за 2010 год, некоторые 2012-го, а некоторые сохранились с 2002. Я повертела их в руках, ничего не понимая. Страницы были испещрены отметками, сделанными красным фломастером. Понять написанное не представлялось возможным. Некоторые заголовки были обведены, иногда подчеркнуты отдельные слова, где-то были проведены стрелки от одной статьи к другой. Я не могла уловить смысл – если он присутствовал вообще.
Какое отношение все это имело к расследованию исчезновения моей дочери? Я достала газеты, разложила их на полу. Надо будет спросить об этом Свена Нильссона.
В самом низу лежали две толстые папки. Вот и красная. Я открыла ее и обнаружила счета за 2006 год. Я перелистала все до последней страницы, но нашла только мусор. Наверное, это не та коробка.
Снова посмотрела на крышку. Страндгорден, Юханссон, 1994. Странно. Открыла следующую коробку – то же самое. Пачки газет, старые квитанции, выписки со счета и папиросная бумага. В третьей коробке тоже всякая ерунда. Ничего не понимая, я бросила взгляд на часы. Два часа ушло коту под хвост.
Я встала, чтобы пойти к Свену Нильссону и спросить его, в каких коробках мне искать свои бумаги, но путь мне преградила какая-то незнакомая женщина. Высокая и стройная, чертами лица она походила на Свена Нильссона. Вид у нее был сердитый.
– Кто вы такая и что здесь делаете?
– Э-э… Здравствуйте! – удалось мне выдавить из себя. – Свен пригласил меня сюда, чтобы…
– Когда вы разговаривали с моим отцом?
– Я позвонила в пятницу, и он…
– Вы беседовали по телефону?
Она закатила глаза к потолку и вздохнула.
– Я же сказала им, чтобы не давали ему беседовать по телефону с посторонними.
Она оглядела беспорядок в комнате.
– Что вы здесь делаете? Зачем роетесь в этом мусоре?
У меня возникло такое ощущение, словно меня застали при попытке что-то украсть.
– Много лет назад ваш отец вел расследование, которое касалось моей дочери. Он пригласил меня, чтобы я могла ознакомиться с бумагами. Но здесь, наверное, какая-то ошибка, – я показала на газеты. – Я как раз собиралась спросить его об этом.
Женщина протянула руку.
– Простите, что не поздоровалась. Меня зовут Петра Нильссон. Пойдемте в кухню, поговорим.
Я пошла за ней. Когда мы проходили мимо гостиной, я увидела Свена Нильссона, сидящего в кресле. Он спал с приоткрытым ртом.
Что все это может означать?
– Садитесь, пожалуйста.
Петра Нильссон указала на стул, на котором я уже сидела, и я послушно села и стала ждать. Она налила нам обеим кофе и села напротив меня.
– Стало быть, папа пообещал вам показать материалы старого расследования?
Я молча кивнула, не полагаясь на свой голос.
– К сожалению, у него болезнь Альцгеймера. Иногда у него случаются прояснения, но чаще он в полном тумане. Возможно, это звучит жестко, но это правда.
Возможно, я застонала вслух – во всяком случае, Петра Нильссон посмотрела на меня с тревогой.
– На какое-то время мы перевели его в гериатрический центр, но там он впал в депрессию. Потерял аппетит, ничего не ел. Дома ему лучше, но за ним требуется круглосуточный присмотр. Кто-то из нас всегда здесь. И социальный работник.
Из меня словно выпустили весь воздух. Меня охватило острое желание просто встать и уйти. Или упасть на пол и заплакать.
– Никаких бумаг не осталось, – продолжала Петра Нильссон. – Мы давным-давно все выкинули. Как вы видели, он заполняет эти коробки всяким бумажным мусором. Мы не мешаем ему – это занятие его успокаивает. Мне очень жаль, что вы зря приехали в такую даль.
Я сжала руками голову, надавила пальцами на глаза. Мигрень сковывала лоб. Будь здесь Даниэль, его реакция добила бы меня окончательно. Или если бы Хенрик все же поехал со мной. Меня объявили бы невменяемой.
– По телефону он говорил так уверенно, – пробормотала я. Руки у меня тряслись. Я крепко сжала их на коленях.
– Как я сказала, у него бывают моменты просветления, но – увы.
Петра Нильссон сделала безнадежный жест в сторону отца.
– Пожалуйста, разрешите мне поговорить с ним! Он сказал, что была одна информация, которая осталась непроверенной.
Я просто не могла не попытаться. Прежде чем сдаться, я должна убедиться, что все так и есть.
– Это бессмысленно.
– Всего несколько минут.
– Его нельзя раздражать. Это просто немыслимо.
– Решается вся моя жизнь, – сказала я.
Повисла тяжелая пауза.
Я физически ощущала сомнения Петры Нильссон, ее недовольство. Вид у нее был такой, словно ей более всего хочется выкинуть меня вон. Я приготовилась продолжать уговоры.
– Ну хорошо, – говорит она.
– Спасибо, – ответила я. – Вы себе не представляете, что это для меня означает.
– Но хочу вас предупредить: он говорит то, что вы хотите услышать. Его может занести в любую сторону. Сейчас увидите.
Мы зашли в гостиную, где Свен Нильссон, уже проснувшись, снова прямо сидел в своем кресле.
– Папа, – сказала Петра, осторожно прикасаясь к его руке. – Что ты можешь сказать об убийстве Пальме? Говорят, что его убили – но ведь есть другие версии, не так ли?
– Премьер-министр Пальме? Следствию надо было сразу отбросить версию об убийстве.
Глядя на меня, он размахивал указательным пальцем.
– Премьер-министр Пальме взял себе новое имя. Думаю, он сейчас живет в Рио. Со своей любовницей. Но никто точно не знает, где он скрывается. Эти идиоты не сумели провести простейшего расследования. А ты, моя дорогая, – ты кто такая?
Он смотрел на меня, прищурившись. Свен Нильссон никогда меня раньше не видел. Я для него чужой человек.
Петра Нильссон наблюдала за моей реакцией со смесью торжества и сожаления. Видите, что я вам говорила?
Я подошла и опустилась на корточки перед ее отцом.
– Меня зовут Стелла, мы встречались много лет назад. Вы вели расследование по поводу исчезновения моей дочери Алисы.
Я взяла его руку и осторожно погладила, всей душой призывая его вспомнить. Помочь мне. Просветлеть хоть на секунду.
– Алиса, Алиса, Алиса, – забормотал он. – Как же, я тебя помню.
Во мне вновь проснулась надежда. Свен Нильссон подался вперед и жестом попросил меня приблизиться. Игнорируя запах мочи, я придвинулась ближе.
Свен Нильссон прошептал:
– Алиса Бабс, Алиса Тимандер, Алиса в стране чудес, которая пропала, но нашлась, выросла, потом уменьшилась. Кроличья нора, он всегда торопится.
Он продолжал что-то бессвязно бормотать. Внутри у меня все опустилось, словно упал камень. Я встала, попросила его дочь извинить меня за вторжение. Она проводила меня в прихожую и позвала социального работника, чтобы та присмотрела за отцом.
– Да-да, он обожает рыться в «старых делах», – сказала Петра. – Очень сожалею. Я была бы рада, если бы он мог вам помочь.
Мы направились к входной двери. Свен продолжал что-то бормотать себе под нос. Я остановилась и прислушалась.
– Маленькая девочка пропала, ее так и не нашли. Камни, камни, среди камней она нашла покой. Что-то там было, что-то точно было. Тот, который знал, был пьян в стельку. Хотел сказать, да не смог.
Женщина в комнате сказала ему: «Тсс!»
Я запахнула кардиган и уже повернулась, чтобы уйти, когда он закричал мне вслед:
– Стелла! Стелла Юханссон! Он собирался все рассказать. Но внезапно умер. Такая внезапная смерть. Так и не успел.
Я взглянула на Петру Нильссон. Она подняла глаза к потолку, открыла дверь и выпустила меня наружу.
Скоро я буду в Стокгольме. У Изабеллы. Слава богу, уже скоро. Терпеть не могу ездить на поезде. Ненавижу. Никогда не знаешь, кто окажется рядом. И всегда не везет – то слишком разговорчивые попадаются, у которых по любому поводу есть свое мнение, то слишком громко чавкают, то рассядутся, занимая два сиденья. И как вагон может быть настолько переполнен в среду, посреди недели? Ужасная поездка. Но машина то и дело ломается, и еще хуже было бы застрять у дороги. Пришлось отдать ее в мастерскую. Надеюсь, эти обманщики не собираются выманить у меня последние деньги.
Почему этот мальчик, сидящий напротив меня, орет во весь голос? Ужасные родители пошли. Они превращают своих детей в монстров. Позволяют им бегать, кричать, мешать остальным, вести себя неизвестно как. Никакого воспитания. Никакого уважения к окружающим или хотя бы здравого смысла.