Пять секунд спустя пришло сообщение: «Жаль. Я думал, ты завтра ко мне приедешь. И останешься ночевать».
Зачем я уехала домой? Это был импульсивный поступок. Ничто не изменилось от того, что я здесь. Останься я дома, я бы уже сегодня поехала к Фредрику и осталась у него ночевать. А так я буду скучать, пока не сойду с ума.
Я размышляла, что же ему ответить. И в конце концов решила позвонить. При звуке его голоса я еще больше заскучала по нему.
И я рассказала все.
Спросила, помнит ли он тот день, когда мне показалось, что кто-то следит за мной у КТИ. Рассказала, что у моего психотерапевта начались странности. Она снова разыскала меня – поэтому я и уехала домой.
Он все понимал, в его голосе слышалась забота, он спросил, как я себя чувствую. У меня же слезы наворачивались на глаза. Надеюсь, он этого не замечает. Я ответила, что все в порядке, здорово вновь оказаться дома, но я мечтаю поскорее вернуться. Скучаю без него.
Он тоже без меня скучал. Сказал, что мечтает снова поцеловать меня. Снова поесть мороженого и пообниматься в постели. Он сказал и еще кое-что, от чего по телу распространяется жар – от одних его слов мурашки по коже. Я знала, что он так же расстроен нашей разлукой, как и я. Чувствовала это по голосу. И я буду думать о нем, когда лягу в постель. Представлять себе, чем бы мы занялись, будь мы вместе.
А что если мне уехать домой прямо завтра?
Мы закончили разговор, проговорив сорок восемь минут.
Только я отключилась, снова пришел снап. Радостный Фредрик показывал мне большой палец. На нем черная майка, челка свисала на один глаз. Он лежал, развалившись на диване, – такой потрясающе красивый. Несмотря на холод, я стянула куртку, расстегнула верхнюю пуговку на блузке. Откинувшись назад, я увидела, как волосы рассыпаются веером по спинке садового кресла. Я послала ему ответный снап, где я улыбаюсь, чуть склонив голову на бок.
Подбородок у меня острый, на щеках, когда я улыбаюсь, появляются глубокие ямочки. Кожа белая, волосы густые и черные, как уголь. Глаза у меня большие и зеленые. В голове у меня проносится мысль, что я все-таки неплохо выгляжу. И тут же становится стыдно за такие мысли. Высокомерие предшествует падению, сказала бы мама. Хотя мне приходит эсэмэска, сообщающая мне, что я безумно сексапильна.
С каким удовольствием я осталась бы в саду и продолжала бы обмен сообщениями, но к этому моменту становится дико холодно. Мне пришлось зайти в дом.
В доме было неубрано. Все комнаты выглядели уныло, моя – единственное исключение. Она выглядела в точности так же, как когда я гостила дома в последний раз.
В ванной на втором этаже протекала труба, и с потолка кухни капала вода. Мама ограничилась тем, что подставила ведро. Сказала, что после смерти папы у нее нет сил всем этим заниматься.
Меня мучала совесть. Такое ощущение, что она мучает меня беспрерывно, пока я дома с мамой. Надо было приехать сюда раньше, как она просила. И я не могла уехать прямо завтра. Она будет так разочарована. После всего, что она сделала для меня и Юханны, я должна быть ей благодарна.
Я сидела на полу в углу гостиной и смотрела прямо перед собой.
От меня пахло потом, волосы безжизненно повисли. Не было сил ничего предпринять по этому поводу. Не хотелось тащиться наверх в ванную.
Я близка к тому, что меня принудительно поместят в психушку.
Я на больничном.
На меня подано заявление в инспекцию по здравоохранению.
И еще заявление в полицию.
Хенрика нет.
Эмиля нет.
Алисы нет.
Все кончено.
Все потеряно.
Психически нестабильна. Готова для пребывания в закрытом отделении. Отравлена подозрительностью. Кем я стала? Мозг работает в турборежиме. Заснуть невозможно. Изабелла. Алиса. Где ты? О чем ты думаешь? Эмиль. Как у тебя дела? Ты ненавидишь меня? Хенрик. Что ты думаешь обо мне, я знаю. Мне неизвестно только, встречаешься ли ты сегодня с Йенни. Я должна это выяснить. Должна, хотя не хочу.
Я поднялась с пола. Нашла планшет и включила его.
Хенрик есть в «Фейсбуке». Свой статус он не обновлял очень давно. Он поделился ссылками на сайт своего предприятия, какой-то приятель написал ему пару строк в августе. Множество поздравлений на его день рождения в мае. А так ничего. Никаких новых друзей. Никаких фото с тегами. Я закрыла приложение.
Тут мне в глаза бросилось, что на планшете установлен «Инстаграм». С каких это пор? Эмиль им не пользуется. Неужели Хенрик? Я кликнула на иконку. Имя пользователя – название его фирмы. Помню, как он сам усмехался по этому поводу. «Сколько новых клиентов мы приобретем от того, что мы теперь в «Инстаграме»?»
Я стала просматривать снимки. Все они были тщательно скомпонованные, современные, профессиональные. Никаких странных ракурсов или переполненных корзин для бумаг на заднем плане. Снимки стройплощадки. Чертежи крупным планом. Открытый офисный ландшафт. Радостная команда, все обожают свою работу. Молодые и крутые. Красивые, улыбающиеся, успешные.
Снимки Хенрика.
С улыбкой держит в руке чашку с Суперменом, подарок от Эмиля на день отца. Занят разговором с коллегой, что-то смотрит в планшете. На нескольких фотографиях он снят на фоне большого экрана – делает презентации. Прекрасно выглядит. Со вкусом одет. Уверен в себе. Профессионал. Рукава рубашки засучены, как обычно бывает во второй половине дня. Успешный мужчина, любящий свою работу и знающий, что умеет ее делать на отлично.
Я прокрутила вниз назад. Кликнула на один снимок. Что он там делает? Танцует? Его поймали в кадр в танце, руки вскинуты над головой. Он смеется. Неотразим и раскован. Белая футболка и джинсы. Те светлые, потертые, в которых у него такие сексапильные бедра.
#боссотжигает
#вечеринкавофисе
#вечерпятницы
Сто восемь лайков. Я кликнула на них. Мне выпал длинный список тех, кому понравилась фотография. Я стала просматривать список. Какие дурацкие ники народ себе выбирает! Я уже занесла было руку, чтобы закрыть приложение, но тут заметила, что некая jennie_89 тоже поставила лайк под фото.
Йенни, ты потрясающая!
Дурнота подступила к горлу.
Я кликнула на имя пользователя. На экране появился обзор ее фотографий. Это лицо я видела на каком-то групповом фото сотрудников Хенрика. Должно быть, она работает у него недавно.
Все те долгие рабочие дни, все те вечера, когда он задерживался допоздна…
В первом же ряду ее фотографий я увидела Хенрика.
Я проглядела другие снимки. Само собой, масса селфи. Она красива. Молода. Стройна. Блондинка. С пухлыми губками и высоким упругим бюстом, который подчеркивается облегающими футболками или узкими рубашками.
На одной из фотографий чуть ниже – опять Хенрик, улыбающийся фотографу. Приподнятые брови, словно он призывает ее перестать дурачиться. Веселый. В радостном возбуждении.
Счастливый.
Кровь стучала у меня в висках. Руки тряслись, я сжала и разжала их несколько раз, чтобы унять дрожь.
Кликнула на последнее фото с ним. Выложено два часа назад.
Вот они. Хенрик и Йенни.
Вокруг них и другие, но я вижу только Хенрика и Йенни. Волосы у него взлохмачены, глаза блестят. В руке у него бутылка пива, он улыбается прямо мне в глаза своей самой обольстительной улыбкой. Он чуть наклонен к Йенни, ее рука лежит на его груди. Голова у нее закинута назад, она смеется.
«С лучшим боссом на свете», – написала она. Четырнадцать смайликов.
#лучшийденьвгоду
Пятьдесят шесть лайков.
Один из комментариев: «Сексапильный босс!» Четыре смайлика.
Другой комментарий: «Какие вы милые!» Пять сердечек.
Ни разу в жизни я не усомнилась в нем. Никогда. Я точно знала, что он мне не изменяет. Но теперь все по-другому. Все эти бесконечные звонки, посланные по ошибке эсэмэс. А теперь еще эти фото в «Инстаграме».
Я сама оттолкнула его.
Толкнула в объятия jennie_89.
Я лежала в постели и ждала. Часы показывали около половины четвертого, когда я услышала звук открываемой входной двери. Он плюхнулся на ступеньки лестницы. Ударился о комод и громко выругался. Он был пьян в стельку. От него пахло пивом и сигаретным дымом. И ее духами.
Хенрик и Йенни.
Перед моими глазами проплывают картинки. Как он пьет пиво прямо из бутылки. Курит с Йенни одну сигарету на двоих. Она прижимается к нему своим красивым упругим телом. Извивается в его объятиях. Хенрик смеется. Она смеется. Они смеются вместе.
Они смеются надо мной.
Он делает затяжку и обольстительно улыбается Йенни. Она гладит его по затылку, шепчет, что хочет его. Они целуются. Никогда ни с кем ему не было так хорошо, говорит он ей, когда они занимаются сексом.
Я, его почти сорокалетняя жена, на которой висит заявление в полицию, жду дома. Психически больная, дурно пахнущая – жалкое зрелище. Мне хотелось спросить, как давно это продолжается. Допросить о мельчайших подробностях. Но слова не приходят. Он посмотрел на меня, взял свое одеяло и, шатаясь, вывалился за дверь.
Даже не желает спать рядом со мной.
Я лежу в постели. Вдох. Выдох.
Не могу больше лежать.
Я спустилась по лестнице и увидела, что он спит на диване в гостиной. У меня возникло желание убрать волосы, падающие ему на лицо. Присев на корточки рядом с ним, я услышала, как он негромко похрапывает во сне.
Помню, как я впервые увидела Хенрика Видстранда. Он заглянул прямо мне в душу своими голубыми глазами. Помню, как он ухаживал за мной, все его обворожительные улыбки. Все те ночи, которые мы провели без сна, смеялись, разговаривали обо всем на свете. Он ходил со мной к памятному камню Алисы, держал меня за руку. Никогда меня не осуждал.
Он стал моим лучшим другом, любовником, мужем. Помню наш первый поцелуй, первую совместную ночь. Как мы съехались вместе, жили в центре города, много работали. Он раскручивал свою фирму, я настойчиво училась. Как он был счастлив, когда я рассказала, что мы ждем Эмиля, – это самое лучшее, что с нами случилось. И что теперь?