Конечно, я могла бы сидеть и грустить по поводу выбора, который я сделала. Но я не хочу предаваться этому занятию. Все вышло, как вышло. Разве лучше было бы Изабелле узнать раньше, что Ханс ее удочерил? В этом я далеко не уверена.
Я пытаюсь проявлять терпение. Это тяжело. Жизнь вообще нелегкая штука. Сегодняшняя молодежь избалована, им все подается на блюдечке с голубой каемочкой. Их взгляды непоколебимы и однозначны, но за ними ничего не стоит. Считают себя толерантными и открытыми – пока не выяснится, что кто-то с ними не согласен. Тут они начинают нас ненавидеть, чувствуют себя оскорбленными и униженными. Им плохо от того, чему их подвергли злые родители, и они пытаются доискаться до истины, осудить их.
Пора повзрослеть, говорю я. Хватит сидеть и плакать, вам не о чем печалиться. Вы ничего не знаете о том, что такое страдания.
Моя собственная мать была никчемной. Пьянчуга и потаскуха. Однако я же вот нормальной выросла. Никогда в жизни я не пошла бы к психотерапевту, чтобы поплакаться о том, как она меня обижает. Никогда не стала бы открыто ставить под сомнение ее личный выбор. Так не делается. Это дико. Позволить чужому человеку копаться в самом сокровенном. Позволить чужаку дать все ответы на твои вопросы. И так ясно, что это глупо. Это неестественно.
Но я проглатываю обиду. Матери часто приходится терпеть.
Знаю, что Изабелла считает меня наивной, когда я высказываю свое мнение по поводу ее одежды. Но для меня было шоком увидеть, насколько она изменилась по сравнению с той девочкой, которая когда-то уехала из дома.
Если бы вопрос стоял только о моде, я бы еще поняла. Может быть. Но она стала такая желчная, такая колючая – совсем не похожа на себя. Словно она хочет измениться. Словно она хочет стать кем-то другим.
Я бы не удивилась, если бы увидела у нее татуировку или пирсинг. Но и здесь я стараюсь сдерживаться. Вместо того, чтобы ругаться, я подаю ей чай и забочусь о ней. Скоро она поправится. Скоро она станет самой собой.
Она вернется ко мне. В конце концов все образуется. Само собой, она мечтает поскорее вернуться в Стокгольм, но я стараюсь жить сегодняшним днем. Пытаюсь научить ее поступать так же.
Отдыхай.
Пей свой чай.
Носи теплые носки.
Остальное образуется.
Все снова будет хорошо. Об этом я позабочусь.
Скоро все станет как прежде.
Длинный спиралевидный локон упал на пол.
Пряди сыпались одна за другой.
Закончив, я разглядела в зеркало результат.
Потом надела вещи, принесенные Хенриком. Черные облегающие брюки, белую майку и серую толстовку.
Из кухни доносился божественный запах спагетти, чеснока, креветок, сыра, помидоров и приправ. В животе начало урчать. Я проголодалась.
Увидев меня, Пернилла застыла с открытым ртом.
– Стелла, что ты наделала?
– Захотелось изменений, – ответила я и засунула в рот креветку.
Пернилла потрогала рукой мои волосы.
– Давненько ты не носила такой короткой стрижки. Со старших классов, – произнесла она. – Помнишь школьное фото?
– Еще бы не помнить.
– Смело или глупо, не знаю. Но на этот раз тебе идет. Ты выглядишь другой.
– Я чувствую себя по-другому.
Наевшись, я взяла свою сумку. Достала ноутбук и ежедневник, вспомнила, что когда-то у меня была работа. Я перелистала ежедневник. Кажется, сто лет прошло с тех пор, как я пользовалась им каждый день. Записывала на прием пациентов, делала пометки – в нем была моя жизнь. В ежедневнике лежит свернутая бумажка. Я вынула ее и развернула. Сообщение о моей смерти. Понятия не имею, кто тот человек в дождевике и почему он хотел, чтобы я умерла, но я не желала больше бояться.
– Не забудь позвонить Хенрику, – напомнила Пернилла. – Если ты не позвонишь, это придется сделать мне. Я обещала ему.
Ноутбук и ежедневник я снова убрала в сумку. Потом позвонила в консультацию и побеседовала с Ренатой. Она сказал, что Хенрик уже позвонил им и сообщил, что я на больничном. Разговор получился короткий.
Потом я позвонила Хенрику. Он снял трубку после второго сигнала.
– Привет, – сказала я.
– Привет, – ответил он.
На заднем плане что-то грохотало. Но потом стало тише – видимо, он зашел в офис.
– Как у тебя дела? – спросила я.
– Нормально. А у тебя как дела?
– У меня все хорошо. Как Эмиль?
– Он спрашивал, где ты.
– И что ты ему ответил?
– Что ты в последнее время была в стрессе. Что ты поехала к Пернилле немного отдохнуть.
– Я соскучилась по нему.
– И что теперь?
– Я приеду домой.
Долгая пауза.
– Понимаю, что у тебя появляются вопросы, – ответила я. – Но мне сейчас намного лучше. И я хочу поговорить с Эмилем об Алисе.
– Зачем?
– Что ты имеешь в виду?
– Я просто думаю о том, что лучше всего для него.
– Хенрик, он мой сын, – сказала я с нажимом. – А Алиса – его сестра. Эмиль имеет право узнать правду.
– Что ты намерена ему рассказать?
– Скажу как есть: мне кажется, что она жива.
– Это обязательно? По-моему, это ляжет на его плечи тяжелым грузом.
– Права я или нет, в этом главная причина всего, что произошло.
Хенрик откашлялся. Сказал, что такое не стоит обсуждать по телефону. Сегодня вечером Эмиль собирается к Юнатану. Хенрик заберет меня около половины шестого, мы прокатимся и поговорим до возвращения Эмиля.
Я отказалась от его помощи.
– Я приеду прямо домой.
– Когда Эмиль уйдет.
– Да, – сказала я. – Когда Эмиль уйдет.
Мы закончили разговор.
Это дает мне отсрочку. Время на то, чтобы обрести контроль.
Время получить ответ.
Я заехала на улицу Патер-Ностервеген в районе Хаммарбю. Припарковав машину на другой стороне улицы, напротив дома, я взяла сумку, вышла из машины и посмотрела на окна квартиры, где живет Лина Ниеми.
Фасад дома грязно-серый. Три этажа, маленькие балконы с белыми перилами – за исключением самых крайних, где по непонятным причинам перила зеленые. Спутниковые антенны, забытые ящики для цветов, опущенные жалюзи. Даже просто находясь здесь, я уже подвергала себя немалому риску.
Оглядевшись по сторонам, я перехожу дорогу. Из того подъезда, куда я собиралась зайти, вышел мужчина. Пробежав последний отрезок пути, я успела придержать дверь, пока она не закрылась. Поднялась на второй этаж.
Дверь открыл Бёрье Ниеми.
При виде меня его глаза превратились в узкие щелки.
– Прочь отсюда! – закричал он и попытался захлопнуть дверь.
Его жена Агнета вышла в прихожую.
– Кто это? – спросила она.
Я вставила ногу в щель и надавила на дверь. Прошла мимо папаши в прихожую. Агнета и Бёрье с ужасом смотрели на меня.
– Лина дома? – спросила я. – Нам надо поговорить.
Никто мне не ответил. Они смотрят друг на друга, потом на меня.
Открылась дверь, появилась Лина. Прислонившись к дверному косяку, она жевала жвачку, пытаясь выглядеть крутой, однако более всего она смахивала на обиженного и напуганного ребенка.
– Привет, Лина, – сказала я, прошла в кухню и села за стол. Сделала знак родителям тоже сесть. Они повиновались, хотя и неохотно. – Прошу прощения, что вторгаюсь к вам в дом, – сказала я. – Но мне необходимо выяснить несколько моментов.
Агнета отвела взгляд. Лина равнодушно жевала жвачку. Бёрье сложил руки на груди.
Достав из сумки ежедневник, я вынула из него объявление о смерти и положила его перед Линой.
– Это от тебя? – спрашиваю я.
Она прочитала и подняла на меня испуганные глаза. Наигранную уверенность как ветром сдуло.
– Что это? – спросил Бёрье и придвинул к себе бумажку.
– Сообщение о моей смерти, – ответила я. – Мне подбросили его в почтовый ящик несколько дней назад. Я подумала, что, может быть, Лина опять решила навестить меня.
Она вздрогнула. Ее глаза забегали, обращаясь то на одного, то на другого из родителей.
– По весне мы видели тебя перед нашим домом, – продолжала я. – Не менее двух раз.
– Какого черта! – начал Бёрье.
Жестом я остановила его.
– Это не должно быть для вас сюрпризом, – произнесла я. – Об этом я вам уже рассказывала, хотя вы не захотели меня слушать.
– На этот раз это была не я, – пробормотала Лина.
– Я не сержусь, – сказала я. – Просто хочу узнать правду.
Сделав паузу, я снова посмотрела на Лину. Она сидела, уткнувшись взглядом в стол. Я подалась вперед, пытаясь встретиться с ней глазами.
– Мне известно про блог, – продолжала я. – И знаю, что твои родители подали на меня заявление в Инспекцию по здравоохранению, что они разговаривали с одной женщиной и рассказали ей твою историю. Эта женщина заявила на меня в полицию за угрозы и преследование. Ты запустила в действие серьезные механизмы, Лина.
– Это писала не я, – прошептала она, кивая в сторону бумаги.
– Точно?
– Я никогда не желала вам смерти. Никогда. Я просто хотела стать частью вашей семьи.
– Поэтому ты поехала на работу к моему мужу? – спросила я. – Следила за нами, когда мы пошли в ресторан?
– Да, – чуть слышно ответила она.
Бёрье выругался, Агнета охнула.
– Почему ты хотела стать частью нашей семьи? – спросила я.
– Потому что вы казались такими счастливыми. И потому, что вы всегда относились ко мне с таким пониманием. По-доброму. И муж у вас, похоже, тоже добрый.
– Ты по-прежнему считаешь, что я вела себя непрофессионально? Сделала тебя зависимой от меня?
Лина посмотрела в окно на улицу. Медленно покачала головой.
– Я рассердилась, – пояснила она. – И испугалась. Мне не хотелось общаться с другим психотерапевтом.
– Пару недель назад кто-то опять стоял у моего дома. Может быть, это были вы, Бёрье? – спросил я, переводя взгляд на него.
Он побагровел и зло уставился на меня, но не произнес ни слова.
– А объявление о моей смерти тоже вы написали? Вы никогда не скрывали, как вы относитесь ко мне.