Рогер Лундин неожиданно умер.
Он собирался все рассказать.
Так ему что-то было известно? В таком случае что именно?
У нее была дочь. На некоторое время она перебралась сюда, но потом снова уехала. «У нее был маленький ребенок – наверное, тяжело оказалось справляться с таким хозяйством самой».
Фотография, которую я нашла в доме. «Керстин и Изабелла, Копенгаген, февраль 1994».
И тут я слышу голос Алисы: «Я родилась в Дании».
Достав мобильный, я отыскала телефон Элле-Марьи и позвонила ей.
– Алло?
Я узнала ее голос, старческий, немного гнусавый.
– Здравствуйте, Элле-Марья, меня зовут Стелла Видстранд. Мы с вами встречались у базы отдыха «Страндгорден» пару недель назад.
Я выжидала. Услышала на заднем плане собачий лай.
– Да, алло! – говорит Элле-Марья.
Я предприняла новую попытку, напомнила свое имя и напомнила ей о нашей встрече.
– Да-да, я помню вас, – воскликнула Элле-Марья. – Прекрасно вас помню. Помолчи, Бустер, я разговариваю.
– Мне нужна ваша помощь, – сказала я. – Мне очень нужно кое-что узнать о Рогере Лундине – вернее, о его дочери.
– Да-да?
– Вы говорили, что он умер в 1994 году.
– Умер дома на диване, упокой господи его душу, – вздохнула Элле-Марья. – Дочь-то его и нашла. Она вызвала скорую помощь, но когда они приехали, он уже был мертв.
– От чего он умер?
Элле-Марья долго откашливалась, потом извинилась.
– У него был диабет. А в последнее лето он к тому же часто заглядывал в бутылку, видите ли. Это и стало решающим ударом, можно сказать.
– Вы говорили, что его дочь вернулась к нему? – осторожно спросила я. – И что она была с ребенком?
– Я видела ее пару раз с малышкой. Весной, в марте или апреле. Очень хорошенькая. Словно маленький ангелочек.
За несколько месяцев до того, как мы приехали туда. Что же произошло с той девочкой? Что стало с настоящей Изабеллой?
– С начала лета она перестала выходить, – продолжала Элле-Марья. – Сидела взаперти, не показывалась ни одной живой душе. Пошли слухи.
– Какие слухи?
– Люди поговаривали, что у нее проблемы.
– Алкоголизм? Как у отца?
– Скорее что-то с головой. Никто точно не знал, что с ней не так. Но люди говорили такое. А когда Лундин умер, она уехала вместе с ребенком.
– А как ее звали, дочь Лундина?
– Она недолго здесь пробыла. И сейчас все развалилось. Так жаль! Вот если бы она взялась тогда за дело!
Новый приступ кашля.
Я начала терять терпение.
– Элле-Марья, послушайте меня, пожалуйста, – сказала я. – Вы помните ее имя?
– К сожалению, нет. Вовсе не помню, как ее звали.
– Керстин? Ее звали Керстин Лундин?
Элле-Марья явно сомневалась.
– Нет, мне кажется, что нет. Подождите-ка, я посмотрю…
В трубке что-то зашуршало и заскрипело. До меня донеслось бормотание старой женщины. Я ждала. Слышала, как она разговаривает сама с собой и что-то перекладывает с места на место.
– Нашла, – произнесла она наконец. – Видите ли, у меня есть книга по истории нашего края. Лежала на полке за другими книгами.
Элле-Марья рассказала, что в книге содержится список всех зданий Стурвика и его окрестностей. Кто ими владел в последние сто лет. Исторические события, легенды, старые фото и современные фотографии, показывающие, как эти места выглядят сейчас. Если я захочу, то наверняка могу купить себе экземпляр, его можно заказать у женщины, которая составила книгу. Ее зовут Берит Ларссон, Элле-Марья лично знакома с ней. Книга не дорогая, и ее очень приятно полистать, если хочешь узнать побольше о Стурвике и Страндгордене.
Я не могла понять, к чему она клонит. Вероятно, ни к чему. Еще один пожилой человек, который охотно с тобой поболтает, совершенно не разобравшись, что именно тебе нужно. Теряет нить, отвлекается на посторонние темы. На мгновение у меня возникла мысль, что и у нее, возможно, болезнь Альцгеймера.
– И здесь, понимаете ли, есть чудесное фото базы отдыха во всей былой красе, – говорила тем временем Элле-Марья. – Везде цветы. А подпись под фотографией гласит: «На фото – Рогер Лундин, предприниматель, владеющий базой отдыха «Страндгорден» с 1969 года, с дочерью Керстин и внучкой Изабеллой».
В первый раз, когда я приехала сюда, веранда утопала в цветах. Подвесные горшки, ящики на балконах. Ухоженные и прекрасные клумбы сияли всеми красками.
Я обожала помогать папе копаться в земле. Видимо, от него я и унаследовала талант садовника. Когда я приехала сюда, мы много времени проводили вместе. Здесь мне было хорошо, я чувствовала себя дома. Жизнь потихоньку налаживалась.
Почему мне не выпало вырасти с ним здесь, в Страндгордене? Тогда моя жизнь сложилась бы иначе. Вместо этого я вынуждена была скитаться, меня переводили из одной приемной семьи в другую. Постоянного дома у меня не было, нигде я не прижилась. Даже у Айны, к которой я попала, когда мне было двенадцать. Она была добрая и от души желала мне добра. Однако я съехала от нее, как только смогла. Переезжала с места на место. Пока не оказалась в Копенгагене.
Отделавшись от биологического отца Изабеллы, я разыскала собственного папу. И когда мы приехали сюда из Дании, я впервые почувствовала, что здесь мне хочется жить. Мы останемся у него, моя девочка и я. Здесь у нее будет прекрасное гармоничное детство. Я дам ей все, чего не получила сама.
Все вышло по-другому.
Все всегда получалось не так, как мне хотелось.
Припарковав машину, я вышла и потянулась. Поездка сюда оказалась тяжелее, чем мне представлялось. А загнать Изабеллу в дом получилось только с борьбой. Она сопротивлялась, упрямилась и спорила. Я объяснила ей, что ей надо войти в дом и еще немного поспать. Отдохнуть после всех трудностей. Только одна маленькая таблеточка на этот раз – этого как раз хватит, чтобы она успокоилась.
Она плакала, жалобно ныла. Нет, я не хочу, выла она. Ты делала так, когда я была маленькая, прекрати, я не хочу. Ты убила Улу.
Она сама не понимала, что говорит, по-прежнему в шоке, ясное дело.
Я объяснила, что спасла ее. А этот мужик получил по заслугам. То была самооборона. А теперь тебе надо отдохнуть. Как ты не понимаешь?
Поспать, отдохнуть, как все детки делают.
Они отдыхают, они спят. Они лежат тихонечко. Детки спят после обеда. Мамочкам тоже нужен покой, в этом нет ничего странного. Всем мамам надо иногда побыть в тишине.
Она была слишком активная. Слишком бешеная.
Хнык-хнык-хнык.
Все время крик.
Все время слезы.
Так не может продолжаться бесконечно.
Должно стать тихо и спокойно, должен настать покой.
Нужна тишина.
И в конце концов так и будет.
Я долго сидела возле нее. Гладила ее по волосам.
Все, что происходит, имеет свой смысл, я в этом уверена.
В корзине возле печки по-прежнему лежали наколотые дрова и щепки. На полке я нашла спички, открыла дверцу и развела огонь при помощи газетной бумаги и щепок. Когда пламя занялось, я подложила пару поленьев. Скоро в доме станет тихо и уютно.
Я вышла на крыльцо, спустилась по лестнице и пошла направо. Внизу под собой я увидела как на ладони всю усадьбу. Длинное главное здание с верандой, домики на берегу, площадку для мини-гольфа, пристройку с туалетами и душами у кемпинга.
Все это утратило былую роскошь. Но это мое место на земле. Мое место в жизни.
Я повернулась и пошла к смотровой площадке над обрывом. Погладила косулю, бережно охраняющую нашу с Изабеллой историю.
Эта девочка для меня все. Она просто чудо. Кто мог подумать, что боль, которую мне пришлось вынести, даст мне Изабеллу?
Теперь ей пора спать. Пока не получается, у нее колики, она плачет.
И плачет, и плачет, и плачет.
Я слегка шлепаю ее. Осторожно, осторожно. Шлепаю еще. Она протестует, кричит еще громче. Я держу ее одной рукой, шлепаю и шлепаю. Прижимаю ее голову к подушке. Делаю это осторожно, но решительно. Дети должны чувствовать границы. Я вдавливаю ее в подушку и шлепаю. Шлепаю и давлю. Само собой, она пытается сопротивляться, такая уж она активная и живая. Мне надо проявить твердость, показать, кто тут главный. Мать не должна опускать руки. Распорядок дня – важная вещь, без него будет сплошной хаос. Девочке надо спать. Я держу ее и продолжаю шлепать. Напеваю ей колыбельную.
И вот она спит в своей колыбельке, и я засыпаю рядом.
Потом я просыпаюсь. А Изабелла – она все спит.
Она все спит, и спит, и спит.
Я сижу, держа ее на руках. Разговариваю с ней ласково и по-доброму. Она лежит неподвижно, ее маленькое тельце обвисло. Потом она холодеет. Уж не простудилась ли она? Я трясу ее – немножко, самую малость. Она не просыпается. Я трясу еще, но это не помогает. Я трясу ее, зову по имени. Трясу ее изо всех сил, даю ей пощечину. Она продолжает преспокойно спать.
Упрямый ребенок.
Упрямый противный непослушный ребенок.
Папа думает, что я во всем виновата.
Он не спрашивает, что произошло, но я вижу это по его глазам.
Вижу, что он боится меня. Он думает, что это я. Как можно подумать, что я сделала что-то плохое моей доченьке? Она для меня все.
Я ничего не сделала неправильно. Я хорошая мать, всегда стараюсь ради ребенка.
Я хорошая, хорошая мать.
Дни проходят один за другим. Она все время со мной. Я читаю ей сказки, она спит со мной в кровати. Я мою ее, расчесываю ее волосики. Мы вместе завтракаем. Ходим на прогулку. Она лежит на полу, завернутая в одеяло, и я пою ей песенки. Все так легко, она перестала плакать. И она все время рядом со мной. Я говорю ей, что она может поплакать, я не возражаю. Ничего страшного, правда, Изабелла, мама не рассердится.
Но ты молчишь.
Ты спишь, и спишь, и спишь.
Однажды ночью в комнату врывается папа. Изабелла лежит рядом со мной, завернутая в розовое одеяльце. Такая маленькая и беззащитная. Я хочу, чтобы она всегда была рядом со мной. Почему он этого не понимает? Ведь я должна защитить ее от всего плохого.