Ему плевать на мои слезы, на все мои мольбы и просьбы. Оттолкнув меня, он берет ее на руки. Кладет ее в черный мешок для мусора, запихивает туда камни и обвязывает снаружи нейлоновой веревкой.
Я кричу. Я бьюсь и лягаюсь. Он не обращает на меня внимания. Ему все равно, что я ни делай, как ни плачь, как ни умоляй. Я стою у обрыва и вижу, как он отъезжает от берега на катере. Он поднимает маленький тючок и перебрасывает его через перила. Я смотрю вслед моей доченьке, когда она исчезает в глубокой темной воде.
Каждый вечер я прихожу к ней. Долго сижу возле нее, когда солнце уже зашло. Я хочу быть поближе к моей девочке. Показать, что я не бросила ее. Я притаскиваю сюда каменную косулю. И с тех пор животное охраняет ее сон.
И вот однажды появляются они.
Такие красивые, такие счастливые. Они приехали в «Страндгорден» и вели себя так, словно все здесь принадлежало им.
Вижу их как сейчас. Миленькое семейство. Вижу, как они бредут по пляжу. Вижу, как они смеются и дурачатся. И нескромно прикасаются друг к другу, как нельзя делать, когда другие смотрят. Они и не взрослые еще – парочка невоспитанных сопляков. Избалованные невоспитанные городские молокососы. И у них дочка. Они играют с ней, весело смеются, не зная бед. Думают, им известно, что такое счастье. Думают, оно продлится вечно.
Довелось ли им испытать горе? Случалось ли им ощущать, как страх и презрение к себе давят на плечи, словно ярмо, день за днем?
Никогда.
Они совокупляются. И наверняка наслаждаются этим. Пыхтят, как животные. Они-то понятия не имеют, каково это, когда рот зажат чужой ладонью, а вторая рука разрывает на тебе одежду, ощупывая там, внизу. Каково это, когда тебе с силой разжимают ноги. Как боль и стыд навсегда поселяются в твоей душе. Как ярость и бессилие обжигают, словно смертельный яд. Как кровь течет, не переставая. Как твое лоно превращается в рану, которой не суждено зажить.
Они совокупляются. Получают удовольствие. У них здоровая красивая девочка.
Довелось ли им пережить тоску, когда теряешь ребенка?
Никогда.
Им вообще нельзя было бы иметь ребенка. Они сами еще дети.
Я слежу за ними. Наблюдаю, хотя меня тошнит от того, что я вижу. Поцелуи, ласки, стоны. Полные вожделения тела, которые трутся друг о друга, хотя в комнате спит дитя.
Кто-то должен проучить их, показать им, что все может случиться. Все, что угодно. Кто-то должен показать им изнанку. Показать, какой бывает жизнь, когда в ней нет счастья.
Я хожу туда раз за разом. Иду, чтобы смотреть и слушать. Словно что-то влечет меня к ним. Словно я должна это сделать. Какая-то невидимая сила управляет мной.
И однажды я вижу.
Вижу то, чего никто другой не видит, никто другой не поймет.
Как я ждала! Как я надеялась! Как желала, чтобы моя девочка вернулась.
Моя девочка пришла ко мне.
Моя Изабелла.
Вот ты.
Я подверглась испытанию и вынесла его. Я показала силу, а не слабость. Теперь настал черед этой высокомерной шлюшки пройти испытание.
Осторожно, осторожно я беру свою девочку на руки. Целую ее в лобик, в маленькую мягкую щечку. У меня она найдет себе дом.
Это я ее настоящая мать.
Я хочу показать папе, какое чудо произошло. Мы сидим в кресле-качалке возле камина, когда он возвращается домой. Я качаю Изабеллу, меня не пугает, что она плачет. Она сильно плачет. Я утешаю ее. Напеваю. Тихонько нашептываю ей в ушко.
Папа не понимает. Хотя я спокойна и все ему объясняю. Он не хочет слушать, не желает понять. Изабелла вернулась ко мне. Смотри, папа! Видишь, какое чудо?
Он не желает слушать, он не хочет понимать.
Мой отец слаб. Таким он был всегда. Слаб и труслив. Иначе он никогда не бросил бы меня одну с моей проституткой-матерью.
Он говорит, что я пугаю его, что я больна. Заявляет, что боится меня.
Почему ты боишься? Я не понимаю. Это же я, твоя дочь. Зачем мне пугать тебя? Как ты можешь говорить, что я не похожа на себя? Что я больна? Как ты смеешь утверждать, что Изабелла – не мое дитя?
Я поднимаю ее и показываю ему. Это Изабелла, твоя внучка. Мы будем жить тут все вместе. Ты, я и моя маленькая девочка.
Папа непримирим. Он идет за бутылкой, напивается вдрызг. Пьян, как свинья. Как моя мамаша. Пьяная скотина. Падшее существо, утратившее человеческое достоинство. Сама я никогда не стану такой.
Позднее я слышу, как папа звонит в полицию. Язык у него заплетается, но он говорит, что располагает информацией о девочке из «Страндгордена». Той, которая пропала. Говорит – ему известно, что произошло. Приходите завтра утром. Я вам все расскажу.
Мое сердце разрывается. Я говорю ему, что все слышала. Мой родной отец, ты предал меня, ты предатель. Я ненавижу тебя.
Папа отвечает: «Все будет хорошо. Керстин! Все будет хорошо!» На глазах у него слезы. И я знаю, что он сделает. Он снова отберет у меня мою девочку. Завернет ее в одеяло и положит в большой черный мешок, словно она – мусор, который надо выбросить. Он отправит ее на дно морское.
Он пьян. Бродит по квартире, бормоча себе под нос. Болтает, как помешанный. Это он сошел с ума. Это он болен.
В конце концов он без сил валится на диван.
Папа, ты сделал себе укол инсулина? Я помогу тебе. Вот твой шприц.
Все даже проще, чем мне казалось.
Как в тот раз, когда мне пришлось позаботиться об отце Изабеллы. Когда он умер от передозировки героина.
Я испытываю радость, легкость.
Бесконечное облегчение.
Тем не менее, я плачу, когда ввожу ему инсулин. У меня есть чувства к отцу, несмотря на все то зло, которое он причинил мне. В тот момент я еще не знаю об этом, но потом буду испытывать такое же чувство к Хансу. И буду плакать каждый раз, давая ему лекарства, разжижающие кровь.
Жизнь и смерть.
Есть путь через все. Я знаю это из собственного опыта.
Мой дорогой папочка умер.
На следующее утро приезжают полицейские – одновременно со скорой помощью, которую я вызвала. Я прошу их не шуметь, потому что моя девочка наконец-то заснула. Всю ночь она беспокоилась и плакала. Она научилась говорить «мама».
Мама, мама, мама-а-а-а!
Вот так она звала всю ночь. Мое счастье безгранично.
Я открываю дверь.
– Хорошо, что вы приехали так быстро. Папа здесь, в комнате.
Врачи и один из полицейских заходят.
– Вчера он напился, – говорю я. – Пьянствовал весь вечер. И, как всегда, перебрал. Я нашла его утром. Наверняка у него были предвестники.
– Предвестники? – спрашивает полицейский.
– Резкое падение уровня сахара в крови, – поясняю я. – Это с ним не в первый раз. У него диабет. В смысле – у него был диабет.
Свен Нильссон добрый. С такими людьми легко иметь дело. Их так просто обмануть. Наивных добрых людей, которые никогда не видели изнанки жизни, которым никогда самим не приходилось жить за чертой.
– Как вам наверняка известно, на базе отдыха «Страндгорден» пропала маленькая девочка, – говорит он. – Ваш отец говорил, что ему что-то известно. Я понимаю, что вы сейчас расстроены, но я обязан спросить вас.
– Конечно, я слышала об этом. Какой кошмар. Какая трагедия. Вчера мы с ним говорили об этом, но он был так пьян. Он ведь сильно пьет. Я имею в виду – пил. У меня самой есть дочь, представляю себе, какой это ужас для матери.
– Что он говорил? Вы не помните?
– О чем?
– О девочке. Об Алисе. Так ее зовут – эту девочку, которая пропала.
– Мне очень жаль, – говорю я, – но я ничем не могу вам помочь.
– Он говорил, что знает, что именно произошло, – говорит Свен Нильссон. – Он собирался все рассказать. Вы совсем не знаете, что он мог иметь в виду?
– Он что-то говорил о том, что коляска стояла близко к воде. И что именно в этом месте сильное течение. В заливе он ориентировался, как в собственном кармане. Но папа в подпитии всегда много болтал. Я и половины не слышала. Малышка спала беспокойно, я в основном сидела рядом с ней.
Я вытираю слезы. Мне есть о чем подумать. Папы нет, я в шоке. Мой бедный папа умер, горе обрушилось на меня. Мой любимый папочка. Самый лучший папа на свете. У нас были такие замечательные отношения.
Свен Нильссон понимает меня. Он выражает соболезнования и надеется, что не слишком сильно помешал. Полицейские уезжают.
У нас с Изабеллой появился новый шанс. Началась новая жизнь.
И вот теперь мы вернулись туда, откуда все начиналось.
Монотонный звук в ушах, мерцание в глазах.
Последнее, что я помнила, – голова у меня взрывается. Боль по-прежнему пульсировала в затылке. Я попыталась повернуться, чтобы понять, где я, но шея не в состоянии держать голову. Проведя рукой по затылку, я ощутила что-то липкое, засохшее в волосах. Привкус железа во рту, запах крови. Я лежала в темной комнате, накрытая одеялом.
Подо мной был грубый матрас, в нос ударил запах плесени. По полу тянуло сквозняком. Воздух был сырой и затхлый. Слабый свет проникал через ставни на внешней стороне окон.
Я не хотела думать о том, что произошло с Улой, но видела его перед собой. Его глаза, шок и ужас. Поток крови, который продолжал бить струей из его шеи, хотя Ханна пыталась остановить кровотечение. На моем свитере спереди его засохшая кровь.
Я подумала о Фредрике. Что он делает сейчас? Разговаривал ли он с Ханной и что она ему сказала? Позвонил ли он в полицию? Ищет ли он меня?
Стянув с себя одеяло, я села, вытянула ноги и руки. Суставы затекли и побаливали. Все тело ныло, особенно бедра. Носки пропали, ноги остались босыми. Мне хотелось есть. Несмотря на куртку, меня трясло от холода.
За стенкой послышался шорох. Кто это – мышь? Крыса? Подтянув под себя ноги, я вгляделась в полумрак. У одной стены беспорядочно стояли несколько стульев, стол, старый комод и этажерка.
В углу стояло ведро, рядом с ним лежал рулон бумаги. Я слезла с матраса, спустила джинсы, присела на ведро и сделала свои дела. Закончив, подошла к двери. Стоя неподвижно, я задержала дыхание и прислушалась. Ничего. Нажала на ручку двери.