Люк — вернее, Люциус Сеймур Питер Джордж Хильдебранд — был законным седьмым герцогом Холси и твердо намеревался вернуть себе этот титул, даже если для этого придется проститься с жизнью. Этим он отомстит за всех женщин, загубленных Грейсоном или его отцом Расселом, и в первую очередь за собственную мать. Почти тридцать лет назад она была одной из отчаявшихся женщин, пребывавших в сиротском приюте Святого Мунго. Это был единственный дом, который Люк когда‑либо знал и где в безымянной могиле покоится его мать.
Но он не мог рассказать леди Дженис даже часть своей истории: это не только нарушило бы его планы, но и подвергло их жизнь серьезной опасности. Люк терпеть не мог чувствовать себя в ловушке — и вообще проигрывать, но сейчас был связан по рукам и ногам. Он знал, что брак с Холси обернется для девушки трагедией, но сказать ей об этом не мог — пока. Все, что ему оставалось, — это постараться внушить ей, что герцога следует опасаться.
— Вы полагаете, что, испытывая терпение герцога, сумеете завоевать его? Мне кажется, это маловероятно.
— Вдовствующая герцогиня сказала, что единственный способ вызвать его интерес — это говорить ему «нет». Видите ли, он слишком привык, что все лебезят перед ним.
— Значит, вы решили следовать ее совету.
Дженис утвердительно кивнула.
— Вам, наверное, не составит труда говорить «нет» кому угодно.
— Что вы имеете в виду? — тут же выпустила иголки Дженис.
— Это свойство вашей натуры — быть непокорной. Брыкаться. Давать пощечины. Набрасываться с кулаками. Я видел, как вы все это проделываете.
Он понимал, что поступает нечестно, но в нем вдруг разгорелось абсурдное желание ее позлить. Должно быть, дело в том, что ее слова вывели его из равновесия и задели гораздо больше, чем он готов был признать.
И если уж быть совсем откровенным, Люк… сгорал от ревности. Она здесь, рядом, так близко, что он ощущал запах ее волос, нежной кожи.
Каждой клеточкой тела он желал ее.
И не мог получить…
Она заслуживает мужа, который станет ей опорой и всегда будет рядом, а не такого, как он, изгоя, который никогда не сможет ничего ей дать.
Дженис выпрямилась, глаза ее сверкали от возмущения.
— Вы заслужили! По какому праву вы вели себя столь неподобающим образом: вытащили меня из кареты, начали целовать…
Люк сжал ее запястье и с улыбкой произнес:
— И с огромным удовольствием проделал бы это снова.
Она отшатнулась, но он держал крепко. Их взгляды встретились. Боже, как она хороша в гневе! У него даже дыхание перехватило.
— Скажу вам больше: это и есть настоящая причина, зачем я вызвал вас сюда.
Ее глаза широко раскрылись.
— А разве не из‑за щенка?
Люк отпустил ее руку.
— Это была лишь уловка, чтобы заманить вас сюда.
Она вскочила, скрестила руки на груди, прищурилась — того и гляди ринется в бой.
Люк с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться при виде ее тщетной попытки придать лицу угрожающее выражение. Но боже! Как же ему хотелось сорвать с нее накидку… и все остальное и жаркими поцелуями покрыть каждый дюйм тела, заставить забыть о прошлых обидах.
Эта мысль отрезвила его: он не хотел бы стать мужчиной, который причинит ей боль.
— Присядьте, леди Дженис, прошу вас.
Ее глаза все еще метали молнии.
— Садитесь, — повторил он настойчивее, — иначе мне придется сделать это. Обещайте, что выслушаете меня.
Она раздраженно вздохнула и опустилась на сено.
— Хорошо. Будь по‑вашему. Но не вздумайте угрожать мне снова. Вы всего лишь грум, и в моих силах сделать так, что вас выставят из этого поместья без рекомендаций.
— Да‑да, вы уже упоминали об этом. — И Люк лениво зевнул, зная, что это разозлит ее еще больше. — Но вы слишком добры, чтобы поступить со мной подобным образом, и на самом деле вовсе не хотите, чтобы я ушел.
— Смешно. — Взглянуть на него она не решалась. — Так зачем я вам все же понадобилась?
— В доме герцога есть одна вещь, которую мне крайне необходимо найти. И вы должны помочь мне в этом.
— Должна? — вконец разозлилась Дженис. — Если кому‑то нужна помощь, об этом следует вежливо просить. Не желаю ничего слушать, пока вы не станете соблюдать правила учтивости.
Он не смог удержаться и повернул ее за округлый подбородок так, что она снова смотрела прямо ему в лицо. В ее глазах полыхала ярость.
— Запомните: я никого ни о чем не прошу. Я приказываю. Здесь есть то, что принадлежит мне. И вы это найдете.
Она судорожно вздохнула:
— Вы грубиян. И к тому же, видимо, сошли с ума, если думаете, что можете мне приказывать.
— Конечно, могу, — возразил Люк. — Что и делаю сейчас. До конца недели — то есть через шесть дней — эта вещь должна быть у меня. А если вы не станете ее искать, я скажу Оскару, что вам грозит опасность, и преданный слуга сочтет необходимым немедленно отвезти вас домой.
Дженис потрясенно ахнула.
— Зачем вы это делаете? Почему бы просто не попросить меня помочь вам?
— Просить? С какой стати?
— Не могу поверить, что вы настолько высокомерны.
— И в любом случае вы бы мне отказали.
— Откуда вы знаете?
— Неужели согласились бы?
— Нет.
— Вот видите.
Она снова скрестила руки на груди, обжигая его сердитым взглядом.
— Значит, вы считаете, что наиболее приемлемое решение — принуждение?
Один из щенков завозился, и Эсмеральда, встревожившись, ткнула его носом.
— Почему нет? — Люк понизил голос, чтобы не беспокоить собаку. — Главное — результат.
— И не надейтесь, — прошептала Дженис, качая головой, причем с таким усердием, что ее коса раскачивалась от одного плеча к другому.
— Ну что ж, придется поговорить с Оскаром. И будьте уверены, он отыщет способ переправить вас в деревню, даже если для этого ему придется вас связать и взвалить на плечо.
— Не смейте!
— Вы ведь не хотите уезжать, не так ли?
— И вам это хорошо известно. — Она нахмурила брови. — Ладно. Говорите, что я должна искать.
— Дневник моей матери, Эмили Марч.
— Чей, простите?
— Моей матери. А что вас так поразило?
— Откуда ему взяться в Холси‑Хаусе?
Щенки опять завозились, начали тихонько поскуливать, и Дженис поймала на себе укоризненный взгляд Эсмеральды.
Люк придвинулся к девушке поближе и проговорил на ухо:
— Она прислуживала вдовствующей герцогине.
Дженис отшатнулась:
— В самом деле?
— Да. Это было еще до моего рождения. — Он не мог оторвать взгляд от небесной голубизны ее глаз, вглядываясь в их глубину в надежде разгадать секрет ее очарования. Это не поддавалось определению. И дело не в ее привлекательности: видывал он женщин и поярче, — однако ни одна из них не увлекала его так сильно, как эта.
Он спрашивал себя, уж не наваждение ли это, а может, какое‑нибудь одурманивающее зелье ему в чай подмешали…
— Перестаньте так на меня смотреть, — прошептала Дженис.
— Как?
— Как сейчас. — Она толкнула его в грудь. — И отодвиньтесь.
Он, будто и не слышал, прошипел:
— Тш‑ш. Вы всех разбудите. Посмотрите, Эсмеральда и так обеспокоена.
Дженис с трудом оторвала от него взгляд, чтобы посмотреть на собачье семейство. Люку так хотелось ее поцеловать, губы так и манили…
Интересно, она сразу влепит ему пощечину?.. Дженис снова обернулась к нему: выдержке Люка, сгоравшего от желания схватить ее в объятия и поцеловать, пришел конец.
— Почему бы вам просто не попросить у герцога этот дневник?
— Вряд ли Холси захочет отдать его добровольно.
— Почему?
— Вам это знать ни к чему.
— Тогда я отказываюсь помогать вам.
— Вы забыли, что это приказ?
Как же ему не хотелось ее принуждать! Но черт побери, у него нет выбора. Все эти шесть недель он пытался найти кого‑нибудь подходящего, но ничего не получалось. Ее он мог хотя бы заставить, пусть и с помощью шантажа.
Ему и в голову не приходило прибегнуть к услугам женщины, пока он не увидел леди Дженис.
Она встряхнула его за ворот его куртки, возвращая в реальность.
— Скажите, почему герцог не пожелает отдать вам дневник, мистер Каллахан, или… или я отплачу вам той же монетой.
— В самом деле? Каким образом? — Он отцепил ее пальцы от своего воротника.
— Пока не знаю: нужно поразмыслить над этим, — но, уверяю, вам не поздоровится.
Люка позабавили ее угрозы, но в то же время восхитила дерзкая отвага, поэтому он решил вознаградить ее, открыв небольшую часть правды.
— Возможно, с моей матерью здесь плохо обращались и она могла написать об этом в своем дневнике. Вот почему обитатели особняка могут не пожелать отдать его мне.
— А‑а, так вот в чем дело. Она что, говорила вам, будто с ней дурно обращались? — Казалось, его слова немного ее успокоили.
— Нет. Это сказали монахини из сиротского приюта Святого Мунго.
— Монахини? И при чем здесь сиротский приют?
— Мы с мамой жили в сиротском приюте, где работали монахини, в частности сестра Бриджет. Это длинная история, а я не люблю откровенничать.
Леди Дженис укоризненно покачала головой:
— Вам придется преодолеть свое предубеждение. Если хотите, чтобы я вам помогла, расскажите, почему оказались в приюте и что случилось с вашей матерью.
Каллахан покачал головой:
— Просто отыщите этот дневник. Конечно, вполне возможно, что его давно уже нет здесь. Возможно, его давно нашли и выбросили на помойку, но на смертном одре мама поведала сестре Бриджет, что она его спрятала и хочет, чтобы его нашли.
— Она не сказала, где именно спрятала?
— Нет, да она практически уже и не могла говорить связно. Кто знает: может, вся эта история была частью ее бреда, — но я должен это выяснить.
Ради торжества справедливости, и ради обитателей приюта Святого Мунго, и ради каждого, кому покалечил жизнь Грейсон или его отец.
Но леди Дженис ни к чему знать эту часть истории.
— Вы должны рассказать мне больше. — Голос леди Дженис дрожал от напряжения. — Я не смогу искать дневник, если хотя бы приблизительно не буду знать где.