— И я контролирую график кормления новой кобылы, — твердил свое грум. — Она только‑только начала привыкать.
Грейсон раздраженно взглянул на конюха и резко выпалил:
— Я могу сию же минуту найти тебе замену. А теперь отправляйся.
— Вы так добры, Холси. — Майло хлопнул герцога по спине.
И Грейсон был убежден, что так оно и есть.
— Когда мы вернемся? — имел наглость спросить у баронета чертов грум.
— Ты спрашиваешь меня? — коротко рассмеялся Майло. — Какое тебе дело? Выполняй, что сказано.
— Я всего лишь хочу должным образом заботиться о лошадях. — Грум уперся кулаками в бедра. — Никто не знает их лучше меня.
Боже милостивый, до чего же он дерзок. Грейсон и хотел бы объяснить наглое неповиновение конюха тем, что тот просто тупой болван, но это явно не соответствовало действительности.
— Тебе больше не нужно возвращаться сюда. Ты уволен.
В глазах грума вспыхнуло удивление.
— Вы меня увольняете, ваша светлость?
— Да. — Грейсона поразило его спокойствие и невозмутимость. — Тебе что‑то непонятно?
Грум несколько секунд помолчал, затем произнес:
— Я бы не советовал вам этого делать.
Грейсон ждал, что грум добавит «ваша светлость», но с растущим удивлением понял, что ждать придется очень долго. Сказать по правде, эта неожиданная стычка его крайне раздражала.
— Ты весьма забавный тип. Я никогда не слышал, чтобы грум возражал хозяину. Так скажи все‑таки, почему я не должен тебя увольнять. С удовольствием расскажу об этом друзьям в «Уайтсе», когда в следующий раз буду в Лондоне.
Как Грейсон и ожидал, слова его были встречены смехом, но прозвучал он натянуто. Без сомнения, спутники его понимали, что грум ведет себя по меньшей мере странно.
— Так ты считаешь себя большим знатоком лошадей?
Губы конюха вытянулись в суровую линию.
— Да, я прекрасно разбираюсь в лошадях. А кроме того, обеспечиваю безопасность поместья, ваша светлость.
— Ты и безопасность. — Грейсон коротко рассмеялся. — Вчера ты уже упоминал об этом. Мне не нужно, чтобы какой‑то рядовой работник конюшни присматривал за моим поместьем. У меня имеется управляющий, а также главный конюх. Мои арендаторы.
— Очевидно, у него мания величия, — сухо заметил лорд Раунтри.
— Никакой мании. — Грум по очереди посмотрел на каждого из четверых. — Поместье нуждается в охране, и никто не сумеет защитить его лучше, чем я.
— От чего? — спросил Грейсон.
— От опасности, конечно, — спокойно ответил грум.
— От опасности? — Грейсон расхохотался, к нему присоединились и друзья. — Да ты и вправду свихнулся. Как моя бабуля, вообразившая себе королевой. Может, и ты объявишь себя его величеством и пойдешь войной на моего ближайшего соседа?
Но в лице грума Грейсон увидел что‑то такое… от чего волосы у него на затылке встали дыбом. Между тем конюх бросил веревку, которую держал в руке, на пол и, не повышая голоса, произнес:
— Выбор за вами, ваша светлость. Раньше я был боксером, и мне пришлось научиться предвосхищать удары. И сейчас я вам говорю… решайте: игнорировать возможную опасность или оградить себя от нее. Я согласен остаться здесь и охранять поместье, но готов и уйти.
Их взгляды встретились, и каким‑то образом Грейсон ощутил незримую связь между ними — равенство, не имевшее смысла, уязвившее его чувства и все же казавшееся истинным.
Это случалось с ним крайне редко — чувствовать с кем‑то подлинную тесную связь.
— Его пылкое стремление защищать Холси‑Хаус достойно восхищения, ваша светлость, — заметил Майло. — Я бы на вашем месте его оставил… когда вернется, не раньше.
Грум между тем не сводил глаз с Грейсона.
— Можешь остаться, — важно произнес тот. — Но запомни: если что, выгоню.
— Да, ваша светлость.
И когда дерзкий грум ушел, Грейсон почувствовал, будто в сердце ему вонзили кинжал, — он чудом держался на ногах.
Жаль, что ему некому было рассказать об этом, поскольку никому он настолько не доверял.
Глава 14
Жизнь несправедлива.
Так всегда говорили Дженис родители.
Уже давным‑давно, с тех пор когда была бедной, она твердо усвоила эту истину и смирилась с ней. Так же считала и сейчас, став достаточно богатой. Если Марша необычайно прекрасна, как произведение искусства, то Дженис всего лишь хорошенькая, как детский рисунок. Синтия — превосходная поэтесса, а Дженис неплохо поет. Не всегда получаешь то, чего заслуживаешь, — как плохого, так и хорошего. Судьба так переменчива!
Так какой смысл к чему‑то стремиться?
Однако Дженис извлекла ценный урок, наблюдая за отношениями родителей и других членов семьи. Брэди делали все возможное на пути к цели и не теряли надежды. Никогда не сдавались.
Вот почему на следующее утро Дженис проснулась без настроения и долго лежала в постели, глядя на шелковый балдахин над кроватью и размышляя.
Что же ей теперь делать?
Вот уже несколько лет она усердно старалась привлечь к себе внимание представителей противоположного пола, чтобы выйти замуж, как поступали все богатые молодые леди из высшего общества, если не горели желанием уйти в монастырь или смириться с ролью компаньонки, а то и вовсе остаться в старых девах. Дженис пока не оставляла попыток, и герцог вполне подходил для ее цели. Она сама видела, что ему крайне необходимо жениться: он ведь обязан произвести на свет наследника, а Холси‑Хаусу требуется хозяйка. Даже вдовствующая герцогиня хочет, чтобы Дженис вышла замуж за ее внука.
И не только это. Есть и другая причина. Брак с герцогом положил бы конец всем гнусным слухам насчет нее и Финна раз и навсегда. Никто не осмелился бы повторять сплетни о влиятельной герцогине хотя бы потому, что ему могли отказать от дома, а потом и вовсе перестали бы хоть куда‑то приглашать. Если кто‑то и рискнет обсуждать эти слухи, ему скажут: «Да это полная ерунда! Герцог никогда не женился бы на женщине с подобной репутацией».
Поэтому Дженис не оставляла мысли выйти замуж и надеялась, что герцог Холси ей идеально подходит.
Но…
Если бы не одно «но».
Дженис укрылась одеялом с головой.
Она не испытывала к герцогу Холси никаких чувств. В глубине души девушка твердо знала, что единственный мужчина, которого она желает, это Люк Каллахан.
Не было минуты, чтобы он не занимал ее мысли.
Но он всего лишь грум…
Дженис еле сдерживала слезы отчаяния. Разумеется, она с радостью оставила нелегкую жизнь в нищете позади, но не знала тогда, от чего придется отказаться. Будь она по‑прежнему бедной девушкой из простой семьи, все оказалось бы намного проще. Только вот еще что: она‑то влюбилась, точно, а он?.. Как он относится к ней? Несмотря на то что бывал в основном молчалив, зачастую груб и вообще не терпел, когда ему возражают, прошлой ночью, когда он сжимал ее лицо ладонями, Дженис поняла, что он может быть другим. Совсем другим.
И ее отчаянно влекло к нему.
«Господи, — молилась она мысленно, — сделай так, чтобы я видела условный сигнал и сегодня ночью, и завтра, и каждую последующую ночь…»
— Миледи? — прервала ее размышления Изобел. — Вы в порядке? Как вы можете там дышать? Посмотрите в окно: снова пошел снег.
Дженис неспешно стянула с головы одеяло, и яркий свет напомнил ей, что ночь давно прошла. От горького разочарования скрутило спазмом живот, но затем она вспомнила, что есть повод наведаться в конюшню, якобы к щенкам, — мистер Каллахан наверняка будет там.
Дженис нарочито сладко зевнула и спустила ноги с кровати, сделав вид, что только‑только проснулась: зачем горничной знать, что ее сердце едва не выскочило из груди при мысли, что она увидится с грумом.
Изобел ухмыльнулась:
— Что‑то у вас слишком блестят глаза и щеки покраснели. Может, приболели?
— Нет. Я здорова. Правда.
— Тогда почему? Может, произошло что‑нибудь… необычное прошлой ночью?
— Произошло. — Дженис улыбнулась. — Мистер Каллахан дал имя последнему щеночку.
— И это все? — Изобел недоверчиво вскинула бровь. — Похоже, это был только предлог, а на самом деле…
— Нет. Все совсем не так! — пробормотала Дженис, залившись краской.
— Разве не для того, чтобы повидаться?
— Нет… — не вполне твердо повторила девушка. — По другой причине — и очень важной.
И Дженис рассказала о дневнике, взяв с Изобел клятву держать все в тайне.
Служанка отложила щетку в сторону.
— Ну и дела. Значит, мать этого грума была камеристкой ее светлости и с ней дурно обошлись?
— Видимо, так. Ты готова помочь мне в поисках?
— С огромным удовольствием, только вот где? Если это произошло тридцать лет назад…
— Первое, что мне пришло в голову, — это книжные полки — они в доме повсюду.
— Тогда я начну с подсобного помещения возле кухни, как только закончу ваш туалет.
— А я поищу в библиотеке герцога, — сказала Дженис. — Никого это не удивит, поскольку я всегда могу сослаться на то, что решила выбрать книгу для чтения.
— Конечно. — Изобел вернулась к своему занятию. — А что, если книги имеются и на чердаке? Как бы это узнать?
— Хороший вопрос. Попробую расспросить экономку. Скажу, например, что коллекционирую старинные книги.
— Хорошая идея. Нужно не забыть также посмотреть в секретерах и бюро.
— Но для этого придется заходить в комнаты, где нам бывать не положено. — Это обстоятельство несколько тревожило Дженис.
— Предоставьте это мне, — успокоила хозяйку Изобел. — Я умею быть незаметной, как мышка, если постараюсь.
Дженис с сомнением посмотрела на ярко‑рыжую голову служанки.
— Давай сделаем так: если меня поймают, я скажу, что искала запасное перо.
— А я скажу, что искала запасное перо для вас! — хихикнула Изобел.
Чтобы не рассмеяться, Дженис прикусила губу, затем сказала:
— Но если Эмили не хотела, чтобы дневник попал в чужие руки, то наверняка не стала бы оставлять его там, где его легко найти.
— Верно. — Изобел нахмурилась. — Но его могли обнаружить случайно — служанка или лакей, которые не умеют читать, — и положить на полку или сунуть в ящик стола.