— Думаю, вы правы. — Вдова слабо улыбнулась. — Эти воспоминания меня очень волнуют, а когда исчезают, я тоже исчезаю, и это меня смущает. Совершенно сбивает с толку.
— Понимаю. — Не спросив разрешения, Дженис наклонилась и поцеловала старушку в щеку. — Вы замечательная. Я очень рада, что вы пригласили меня погостить. А что касается особой стратегии, тайны, которой вы поделились со мной…
Девушка бросила быстрый взгляд на сиделку и, склонившись как можно ниже, прошептала:
— Говоря «нет», ощущаешь… своего рода свободу. Это трудно объяснить.
— Боюсь, я не понимаю, о чем вы… — Глаза вдовствующей герцогини выражали крайнее смущение.
Дженис поняла, что произошла очередная метаморфоза, и улыбнулась:
— Ничего, пустяки.
Через мгновение герцогиня задремала.
— Я еще вернусь, разумеется, — предупредила Дженис сиделку.
— Только не в три часа — это время его светлости, — напомнила та.
— А если она спит, он что делает?
— Просто сидит рядом.
— Как это трогательно…
Сказать по правде, Дженис несколько удивили ее слова: такой преданности от герцога трудно было ожидать.
— Он очень добрый, — добавила миссис Пул.
«Таким он и должен быть, — постаралась убедить себя Дженис, направляясь в главное крыло здания. — Разве нет?»
Глава 15
Все утро бушевала метель. Посещение вдовствующей герцогини навеяло на Дженис печаль, поэтому она потеплее оделась и отправилась в конюшню якобы проведать щенков и повидаться с Оскаром. Бедняга, он и представления не имел, каким немощным считали его обитатели Холси‑Хауса. Разумеется, причина была иной: увидеть мистера Каллахана Дженис хотелось не меньше, чем Оскара и щенков.
Нет, гораздо больше.
Признавшись себе в этом, она ощутила чувство вины, когда отворила дверь конюшни и вошла внутрь. Ее окутали знакомые умиротворяющие запахи сена и лошадей, наполнявшие теплое помещение. Эсмеральда приветливо завиляла хвостом, щенки, все еще слепые, ползали вокруг нее, забавно поводя носами и натыкаясь мордочками то на материнский бок, то на сухую травинку, а Эрон и Оскар потешались над ними.
— А где мистер Каллахан? — открыто спросила девушка, в полной уверенности, что ее вопрос никого не удивит: ведь именно грум принес Эсмеральду в конюшню.
— В Брамблвуде, — ответил Оскар. — Уехал с сэром Майло. Баронет заявил, что ему здесь скучно, и попросил у его светлости разрешения взять с собой Люка в качестве камердинера и грума.
Дженис, как могла, постаралась скрыть разочарование, но была страшно расстроена.
— Когда же он возвращается?
— А кто его знает? Может, через день, а может, через неделю… Когда сэр Майло отпустит.
Сердце у Дженис упало. Но, может, все складывается к лучшему? Ей надо забыть о груме. У них ничего не может быть общего. Так для чего о нем расспрашивать? Только напрасно себя мучить.
Вернувшись в гостиную Холси‑Хауса, Дженис решила заняться чтением в надежде, что это поможет ей забыть грума, и уселась рядом с миссис Фрайди, трудившейся над своим рукоделием. Вдова вышивала стихотворение о любви, в конце которого изобразила имя своего покойного супруга, переплетенное с ее собственным именем.
Поняв, что, глядя на это творение, вспоминает, как прошлой ночью они с Люком Каллаханом тоже сплетались на свой манер, Дженис принялась наблюдать, как герцог, лорд Раунтри и лорд Ярроу играют в карты. Остальные женщины, которые, казалось, постоянно ссорились между собой, маячили за спинами мужчин и мешали им, заглядывая через плечо и отпуская предположительно критические замечания по поводу карт, выпавших тому или иному игроку.
— Послушайте, дамы, займитесь чем‑нибудь! — резко оборвал их в конце концов Холси.
Женщины обиженно надули губы, но все же уселись за соседний стол играть в вист. Прошло несколько благословенных минут тишины — хотя Дженис они показались вечностью, потому что ей отчаянно хотелось увидеть мистера Каллахана, — а затем часы на каминной полке пробили половину третьего.
— Довольно. — Герцог бросил карты. — Игра слишком затянулась.
— Но партия еще не закончена, — запротестовал лорд Ярроу.
— Переживете, — отрезал его светлость. — Все равно мы не играем по‑крупному.
— Сегодня, может, и нет, но это дурной тон… — начал было Ярроу, но лорд Раунтри устремил на него предостерегающий взгляд.
— Леди Дженис, — раздался голос герцога. — Могу я поговорить с вами?
Девушка заметила, что тон его стал мягче: значительно мягче, чем вчера, при разговоре с ней, или сегодня — с другими женщинами. И не только это. Взгляд, обращенный на нее, стал… заинтересованным, полным обаяния. В сущности, к ней обращался совсем другой человек, в то время как для всех остальных это был все тот же высокомерный, нагоняющий страх герцог.
Дженис не могла поверить, что ее «нет» так повлияло на его светлость, что изменило до неузнаваемости.
— О чем же?
— По поводу экскурсии… Не хотите ли сейчас осмотреть дом, портретную галерею и оранжерею?
— Нет, благодарю вас. — Дженис как раз дошла до самого увлекательного эпизода в книге, которую читала, но использовать это в качестве отговорки показалось ей неудобным.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
— Могу я спросить почему? — Герцог склонился над ней и на мгновение снова стал… Паном, горячим неистовым Паном, страстную чувственную натуру которого не мог скрыть безупречно сшитый костюм.
О господи! Нужно было срочно придумать подходящий предлог, что было в высшей степени затруднительно. «Для него, не для тебя», — промелькнуло в голове. Кое‑чего она добилась, но что дальше?
— Миссис Фрайди приступила к самой сложной части вышивки — не хотелось бы ее прерывать.
— Ну что вы, леди Дженис! Я с радостью отложу работу, если вы готовы пойти…
Компаньонка лукаво взглянула на свою подопечную.
— Полагаю, надо пойти, — пришлось сказать Дженис. — Там есть один портрет, который меня особенно интересует.
— Давно пора, — проворчала мисс Бренсон себе под нос.
— Прекрасно. — Герцог не улыбнулся, но уголок его рта слегка приподнялся.
Он не выказал ни малейшего недовольства присутствием миссис Фрайди, когда несколькими минутами позже они направлялись по широким роскошным коридорам в оранжерею, оказавшуюся действительно чудесным местом.
— Как много стекла! — воскликнула миссис Фрайди.
— И какие восхитительные растения! — Дженис в изумлении огляделась вокруг. — Прогуливаться среди них, когда снаружи все завалено снегом, поистине дар небес.
— Я рад, что вам нравится, — заметил герцог. — Подождите; вы еще не видели теплицу во вдовьем доме. Орхидеи великолепны, но уход за ними обходится мне в кругленькую сумму. Что делать… Это увлечение бабушки.
Эти слова впервые заставили Дженис почувствовать искренний интерес к герцогу.
— Ее светлость когда‑нибудь видела их?
— Нет. — Он сорвал лавровый листок и положил в карман. — У нее есть кресло на колесиках, но она предпочитает оставаться в своей комнате. При случае я привезу ей орхидею в горшке.
— Я уверена, ей это понравится. — Дженис про себя одобрила его намерение, но не могла не задуматься, почему он сказал, что вдовствующая герцогиня предпочитает оставаться в своей комнате. Та ясно дала понять Дженис, что стремится вырваться оттуда. — Но… разве не лучше ей спуститься сюда, чтобы полюбоваться растениями?
— Нет. — Холси едва заметно пожал плечами. — Для нее это слишком волнительно. Если она утверждает иное, не стоит ей верить.
И хотя в его словах был определенный смысл, Дженис стало ужасно грустно.
И не ей одной: глаза миссис Фрайди тоже наполнились слезами.
— Мне очень жаль. — Хозяин имения прошелся пятерней по волосам и вздохнул. — Положение бабушки мучительно. Ей приходится очень нелегко… как и остальным.
— Мы понимаем, ваша светлость… — Миссис Фрайди, прикусив губу, принялась разглядывать апельсиновое дерево, без сомнения, чтобы дать герцогу время оправиться.
— Конечно, — отвернулась и Дженис, уставившись на то же дерево.
С минуту царило неловкое молчание, пока герцог не воскликнул:
— Но мы можем ее подбодрить!
Он так искренне старался поддержать старушку, но именно этим в большей степени заслужил одобрение Дженис, чем то, что делал до сих пор. Женщины обменялись сочувственными взглядами.
— Как только снегопад пойдет на убыль, — лицо герцога посерьезнело, — мы непременно предпримем санную поездку во вдовий дом, и я позволю вам выбрать лучший цветок для герцогини, миледи. Вы согласны?
— Нет, благодарю вас, ваша светлость. — Дженис невольно поморщилась, взглянув на миссис Фрайди. — Я не могу.
— Нет? — Герцог не сумел скрыть удивления.
Не зная даже, что задумала Дженис, миссис Фрайди беспечно заметила:
— Она сказала «нет», ваша светлость, только потому, что не отваживается сделать выбор. Разве не так, леди Дженис?
— Я ужасно нерешительна, когда приходится выбирать. — Дженис, бросив благодарный взгляд на подругу, обернулась к герцогу. — Я выберу три орхидеи, ваша светлость, и предоставлю окончательное решение вам.
— Очень хорошо, — ответил он, но теплоты в его глазах значительно поубавилось.
Значит, они оказались на шаг позади. Или все же продвинулись вперед? Дженис не могла определить. Ей хотелось бы прямо сейчас отправиться к вдовствующей герцогине и поговорить с ней в тот момент, когда она считает себя королевой. Девушка сказала бы ее величеству, что у нее появились серьезные сомнения в правильности предложенной ею стратегии покорить ее внука.
Но до тех пор, пока не поговорит со своей наставницей, Дженис решила продолжать говорить герцогу Холси, который, судя по всему, был вовсе не плохим человеком, если верить его репутации в Лондоне, «нет». Единственное, что ему нужно, — это обзавестись достойной женой, которая избавит его от прихлебателей и научит терпению.
Дженис вполне могла бы справиться с этим.
Спустя несколько минут, когда они вошли в портретную галерею, она направилась прямиком к заинтересовавшему ее портрету.