По вспышке изумления в глазах герцога Дженис поняла, что в очередной раз его поразила.
— Понимаю, — медленно произнес он. — Вы предлагаете мне не спешить с письмом к вашим родителям?
— Да, ваша светлость. Мне нужно пару‑тройку дней, чтобы все обдумать.
Дженис очень хотелось бы знать, что думает по этому поводу миссис Фрайди. Неужели эту добрую леди шокировало, что она не ответила немедленно «да» на столь лестное предложение? Дженис не сомневалась, что сестры Опал и Роуз — дамы, лишенные выбора, — сочтут ее умалишенной.
Даже что уж там: она и сама удивлялась, как сразу не дала согласия на предложение герцога. Если бы она стала герцогиней Холси, это разом разрешило бы все ее проблемы. Все, кроме одной.
Он не Люк Каллахан…
Вот почему, когда его светлость поднес ее руку к губам и поцеловал, Дженис беззвучно молилась, чтобы Господь помог ей забыть грума и влюбиться в герцога.
И как можно скорее.
Глава 18
Люк пребывал в самом отвратительном настроении. Последние тридцать шесть часов он провел в Брамблвуде с подлой ничтожной крысой по имени Майло Фолстафф. У Люка аж руки чесались — так хотелось поколотить нового хозяина за распространение грязных слухов о леди Дженис, которые к тому же, как было отлично известно Люку, не соответствовали действительности. Как ни горячи были поцелуи леди Дженис в силу ее страстной натуры, он понял, что она совершенно невинна, еще там, на дороге. Ему не требовалось никаких доказательств две ночи назад, когда она согласилась пойти с ним в кладовку для сбруи. И он никогда бы не получил их, если бы не зашел так далеко. Не вызывало сомнений, что впервые в жизни ее интимных мест касался мужчина.
И даже окажись этот слух верен, его мнение о ней осталось бы неизменным. Люк знал, как искусны распутники в соблазнении юных девушек, — насмотрелся на братца и его папашу.
Люк кипел от ярости из‑за того, что вынужден был покинуть поместье, не успев предупредить леди Дженис о намерении Грейсона ее соблазнить. За то время, что нянчился с подвыпившим сэром Майло, Люк разработал план, как ночью сбежать из деревни и вернуться в поместье, пока несчастный пьяница спит, а к утру возвратиться в Брамблвуд. Но вместо этого ему пришлось всю ночь разгребать последствия разгрома, учиненного его хозяином в баре, принадлежавшем одной добросердечной супружеской паре, хорошо знавшей Люка. Он не мог оставить их без помощи. А с утра сэр Майло снова принялся пить — голова у него гудела.
Только ближе к вечеру пропойцу одолел хмельной сон, и Люку представилась возможность осуществить задуманное.
Всю дорогу до поместья он тешил себя надеждой, что Дженис не забудет его предостережений насчет Грейсона и прислушается к голосу собственного разума. Одна только мысль, что этот подонок оказывает ей знаки внимания — отодвигает для нее стул, низко склоняется к ней, хвалит волосы, — причиняла Люку почти физическую боль. В этот момент он даже забывал про дневник — главное, чтобы с ней ничего не случилось.
И вне всяких сомнений, как только позволит погода, она должна покинуть Холси‑Хаус.
Ему нестерпимо было даже думать об этом — он и не станет.
Идти по рыхлому снегу было трудно, и путь до подъездной дороги к Холси‑Хаусу занял почти час. Конюшни располагались в стороне справа. Люк посмотрел на небо и заключил, что время приближается к полночи.
Возможно ли, что леди Дженис еще не спит? И если так, то что делает?
Кстати, хотелось бы знать, что сейчас делает Грейсон.
Люк молился, чтобы их разделяло множество комнат, этажей и дверей, причем дверей запертых.
В конюшне Люк встретил единственного конюха и отправил спать, заверив, что сам запрет все двери на ночь, а затем поспешил выставить зажженный фонарь в южное окно.
День выдался на редкость долгим, Люк еле держался на ногах от усталости, но знал, что должен поговорить с леди Дженис. Непременно.
Она пришла гораздо быстрее, чем он мог надеяться. Неужели сидела, уже одетая, перед окном своей спальни в ожидании его сигнала? Она буквально влетела в дверь, к тому же без шляпки, так что коса болталась из стороны в сторону. Башмаки и подол накидки были в снегу и брызгах грязи — видно, бежала от дома до самой конюшни.
— Вас так долго не было, — сказала Дженис, едва отдышавшись.
Люк взял фонарь, и они направились в дальний конец конюшни, к Эсмеральде и ее щенкам.
— Как вы здесь? Что нового? — стараясь не выказывать особой заинтересованности, спросил Люк.
Дженис откинула косу назад.
— Полно событий. А у вас?
— Казалось, им не будет конца. — Потому что он не мог видеться с ней.
Они остановились перед денником, и Люк, как и прежде, повесил фонарь на гвоздь. Щенки стали еще активнее, и Эсмеральде, бедняжке, приходилось прилагать немало усилий, чтобы уследить за ними.
Дженис оперлась рукой о дверцу и рассмеялась:
— Ох, как же приятно их видеть!
— Вы не заходили к ним сегодня?
Она отрицательно покачала головой:
— Нет, по правде говоря: не было времени — пыталась отыскать дневник вашей матери. Мне пришлось рассказать все служанке: может, она и кажется эксцентричной, но совершенно надежна и полностью заслуживает доверия. И кроме того, она может посещать такие места, куда я не имею доступа, а также поговорить с другими слугами.
— Я искренне надеюсь, что она проявит больше находчивости, чем это было в вашей карете.
— Совершенно в этом уверена. Но вернемся к моим дневным занятиям. После того как просмотрела каждую книжную полку в библиотеке герцога и ничего не нашла, я посетила ее светлость. Она была в образе королевы, а когда она в таком состоянии, то, видимо, не знает, кто есть кто. Позже она снова превратилась в дружелюбную вдовствующую герцогиню, но я подумала, что еще слишком рано спрашивать ее о вашей матери. Я понимаю, что вы дали мне всего неделю, чтобы отыскать этот дневник, но мне приходится действовать осторожно.
Она была так близко, что Люк никак не мог сосредоточиться.
— Что‑то вы сегодня молчаливы. То есть говорите столько же, сколько всегда, — съязвила Дженис, так и не дождавшись от него хоть какой‑то реакции на свои слова.
— Не случилось ли чего‑то еще в этот богатый событиями день? — наконец выдавил Люк.
Девушка глубоко вздохнула:
— Сказать по правде, случилось.
И она поведала, как отвезла ее светлость в малую гостиную и о драме, разыгравшейся вслед за этим. По крайней мере ту ее часть, когда герцог приказал ей развернуться и отвезти вдовствующую герцогиню в ее спальню.
— Вы так ему и сказали: чтобы не препятствовал вам? — Люк не мог в это поверить.
— В сущности, да. Я не могла допустить, чтобы герцогиня покинула эту гостиную, так и не взглянув на пейзаж, открывающийся из ее огромных окон. Но затем…
Дженис замолчала, и Люк мягко ее подтолкнул:
— Затем что?
— Герцог сказал, что его дядя Эверетт утонул в том самом пруду, который скрывают деревья, хорошо видные из того самого окна. А ее светлость заплакала…
Эверетт. Отец Люка.
Услышать, каким образом он умер, было подобно удару в солнечное сплетение.
Лицо Дженис вспыхнуло жарким румянцем.
— Я тогда почувствовала себя полной идиоткой. Ведь я старалась помочь.
Люк с трудом пришел в себя и попытался вникнуть в суть ее слов.
— Нет, вы не должны себя винить. Вы же хотели помочь…
Ее храбрость достойна восхищения. Если бы только она знала, с каким чудовищем вступила в единоборство. Но он не мог позволить себе сказать ей об этом.
— Значит, вы намерены убедить Холси переселить герцогиню в другое крыло?
— Да. Но нужно подумать как.
Люк ощутил укол сожаления, но тут же постарался о нем забыть. Она еще не знает, что у нее не осталось времени. Ей захочется немедленно собрать вещи и поскорее уехать, когда он расскажет о вероломстве герцога. И к этому Люку нужно было подготовиться.
— Теперь вы расскажите, как провели то время, что мы не виделись, — попросила Дженис.
Люк недоверчиво посмотрел на нее — никто никогда не интересовался его делами, — но девушка, похоже, действительно хотела услышать, чем он занимался.
— Сэр Майло, что прибыл в поместье вчера утром, здесь заскучал и потребовал, чтобы я сопровождал его назад в Брамблвуд. В местном баре он упился до бесчувствия и уснул, а я тем временем от него сбежал и возвращаться не собираюсь. Если он и пожалуется герцогу, то я скажу, что сэр Майло сам отослал меня домой. В любом случае он ничего не сможет вспомнить.
Она зажала ладошкой рот, но Люк услышал хихиканье. Справившись со смехом, Дженис прошептала:
— Извините. Как видно, и вам сегодня пришлось нелегко.
— Да, денек был еще тот.
— Вы спешили вернуться в поместье из‑за дневника?
«Чтобы поцеловать вас». Неужели она не понимает, что это влекло его сюда гораздо сильнее, чем что бы то ни было еще?
— Вы правы, — сказал он. — Но не только.
— Почему же еще?
Он пожал плечами:
— Этого я вам не могу сказать.
— Но я хочу знать! — Она упрямо вздернула подбородок.
Он ничего не ответил, и некоторое время они молча наблюдали за Эсмеральдой, которая усердно вылизывала свое потомство.
— Кто возьмет всех этих щенков? — задумчиво спросила Дженис. — У вас есть кто‑нибудь на примете?
— Месяца два они должны оставаться с Эсмеральдой.
«Вы уедете гораздо раньше», — с сожалением осознал Люк.
Опять наступило неловкое молчание. Эсмеральда закончила вылизывать последнего щенка, и все семейство улеглось спать.
Люк наконец решился спросить о том, что волновало его больше всего:
— А как герцог? Уже успел вас очаровать?
Дженис молча пожала плечами, и этого Люк вынести уже не мог: обхватив ее талию — в этой чертовой зимней накидке, — нагнулся и поцеловал.
Этот поцелуй ничуть не уменьшил сковывавшее его напряжение, но, подобно восхитительному закату в конце тяжелого трудового дня, внезапно заставил ощутить радость, несмотря на все остальные неприятности.