— Ничего подобного.
Дженис положила ладонь ему на предплечье:
— Вы лжете.
Он отдернул руку:
— А вы не в меру любопытны.
— Прекрасно. Не говорите мне ничего, мистер Каллахан. Но только знайте… — Она поднялась на цыпочки и выпалила ему прямо в лицо, всего в дюйме от него: — Правда всегда выходит наружу.
Она вспомнила, как это было в ее семье: с Маршей и — совсем недавно — с Грегори.
— И я, например, твердо верю, что принять эту правду гораздо лучше, чем бежать от нее. Из бегства никогда не получается ничего хорошего. Никогда.
Она оставила дверь конюшни широко открытой. Люк стоял в дверном проеме и наблюдал, как она стремительно шагает к темному дому, энергично размахивая руками, а коса раскачивается в такт шагам. Она поскользнулась разок на заледеневшей тропинке, но удержалась на ногах и продолжила путь, не замешкавшись ни на секунду.
Над головой сияла полная луна, подобная серебряной тарелке на чернильно‑черной скатерти. «Запомни это, — думал Люк. — И запомни чудесную девушку. Дженис». Он все же позволил себе называть ее так.
Когда наступит утро, он еще на один день будет ближе к тому, чтобы больше никогда ее не увидеть.
Глава 20
Дженис, стараясь не шуметь, поднималась по главной лестнице Холси‑Хауса. Ее мутило при воспоминании о том, как любезен был герцог всего лишь прошлым вечером на этих самых ступеньках. Он сказал ей, что от нее исходит сияние.
Как же низко с его стороны льстить ей в лицо и строить козни у нее за спиной!
Лестницу этой ночью озаряло только сияние луны, проникавшее сквозь фрамугу над парадной дверью. Но этого было достаточно, чтобы девушка увидела, что часы в холле показывают половину третьего. Все кругом было тихо. Желудок скрутило спазмом, и она задумалась, удастся ли заснуть. А выспаться было необходимо — предстоял очень непростой день, когда ей понадобится вся ее сила духа.
Как она была наивна, когда переживала, что не любит его, как мечтала влюбиться… Он был так внимателен и предупредителен во время их прогулки в оранжерею и портретную галерею, а также необычайно добр со своей бабушкой. Он был, несомненно, умен — Дженис желала бы видеть своего спутника жизни именно таким наряду с приятной внешностью. К этому прилагался высокий титул и огромное состояние, вполне достаточное, чтобы избавить ее от сомнительного положения в свете и позволить родителям гордиться ею. Казалось бы, что еще желать? А она предпочла ему простого грума… И еще это непристойное пари…
На полпути вверх Дженис внезапно остановилась, ощутив покалывание в затылке. У нее возникло чувство, будто за ней наблюдают, и она взмолилась: если там действительно кто‑то есть, пусть это будет женщина. Теперь Дженис лучше понимала гостий герцога и сумела бы уговорить держать ее ночные прогулки в секрете.
Но Господь не услышал ее молитву. Оглянувшись, она увидела у подножия лестницы мужскую фигуру, и лунный свет не оставлял сомнений, что это сам герцог Холси. Сердце едва не выскочило у нее из груди, но она крепко вцепилась в перила, стараясь подавить панику.
— Добрый вечер, ваша светлость.
Он тихо рассмеялся.
— Спускайтесь, леди Дженис, и мы побеседуем о том, куда вы ходили. Хотя я уже знаю. — Он наклонился и поднял клочок сена с вымощенного мраморной плиткой пола. — В конюшню. В который уже раз.
Она спустилась на несколько ступенек.
— Да, вы правы: я навещала…
— Собаку и щенков?
— Откуда вы знаете?
Он скрестил руки на груди.
— Я хозяин поместья, миледи, и знаю обо всем, что здесь происходит. Я это уже говорил вам, как только вы приехали.
— Не совсем так, ваша светлость. Вы вообще не знали, что я должна была приехать.
— Ну почему вы такая неугомонная, дорогая? — Он коротко рассмеялся. — Знаете ли, это меня завораживает. В самом деле. Вы говорите «нет» только мне, в то время как всем остальным: миссис Фрайди, герцогине, другим моим гостям, — «да». И не думайте, что я ничего не знаю об этом груме. Вы ответили ему «да», леди Дженис?
Его тон был льстивым и вкрадчивым, словно ему и вправду хотелось, чтобы она признала, что вступила в скандальную связь с другим мужчиной.
Внезапно у нее подкосились ноги, и ей пришлось опуститься на ступеньки.
— Чего вы хотите от меня, ваша светлость? — Она прижала ладонь к груди, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце, и ощутила внезапную вспышку острой тоски по Люку.
— Я хочу, чтобы вы спустились сюда. Сейчас же. Мы закончим наш разговор в библиотеке.
— Нам не о чем разговаривать. Можете взять свои слова назад. Ваше предложение я не приму и замуж за вас не выйду. Мне известно о пари.
Наступила короткая пауза.
Герцог поставил носок сапога на ступеньку, опираясь рукой о перила.
— Значит, это грум вам сказал?
— Не знаю, какого грума вы имеете в виду. Мне сказал мой собственный кучер. — Она свободно могла сослаться на Оскара: уж его‑то герцог уволить не мог. — С вашей стороны это было очень низко.
Он не заслуживал, чтобы его называли «ваша светлость», и больше она никогда не станет. У нее совершенно расшатались нервы, к глазам подступили слезы.
— Не сомневаюсь, что услышать об этом вам было неприятно, — мягко сказал Холси, и его тон еще больше вывел ее из равновесия.
Он выпрямился.
— Пойдемте в библиотеку, и я налью вам немного бренди. Нам обоим не мешает выпить.
В первый раз за все время Дженис решила не возражать. Ей нужно было кое‑что прояснить. Она пробыла здесь всего несколько дней, а дела уже складывались не просто. Совсем не просто.
Она встала и спустилась по лестнице, гадая, не совершает ли огромнейшую ошибку. Но если бы она сейчас отправилась в постель, то все равно не смогла бы сомкнуть глаз. А так они смогут закончить разговор.
Герцог ждал ее внизу, но руку не предложил. И слава богу. Потому что она бы не приняла. Они прошли бок о бок по коридору, в котором становилось все темнее по мере удаления от холла, залитого лунным светом.
Когда они вошли в роскошную библиотеку — неотъемлемый атрибут цивилизованной жизни, — Дженис остановилась у входа, в то время как Холси зажег лампу и налил два бокала бренди. Когда он протянул ей один, их пальцы соприкоснулись, и она мгновенно почувствовала отвращение, хотя приложила все силы, чтобы этого не показать, иначе опустилась бы до его уровня.
— Итак, вы испытываете теперь ко мне куда большую неприязнь, как я вижу. — Он жестом указал ей на одно из кресел, предлагая сесть.
Ох, ну и ладно. Довольно скрывать свои чувства.
Дженис опустилась в изящное кресло в египетском стиле и отхлебнула изрядный глоток бренди. Уф! Крепкий напиток обжег горло. Но пожалуй, это было именно то, что нужно.
— Вы не можете ожидать от меня уважения или симпатии, после того что сделали.
Он оперся на край письменного стола.
— А как, по‑вашему, мне следует относиться к женщине, которая сказала, что обдумает мое предложение, и полночи проторчала в моей конюшне?
Ей нечего было возразить.
Дженис отхлебнула еще глоток янтарного напитка и на этот раз по достоинству оценила его вкус и бодрящее чувство, которое он пробуждал.
— Я намеревалась сказать вам завтра утром, что не могу принять ваше предложение.
— Разве вас не удивило, что я вообще сделал вам предложение?
— О, я и вправду была поражена. — Она кивнула, почувствовав себя свободнее — видимо, от бренди. — Мне и в голову не приходило, что вы, герцог, станете просить моей руки.
— И все равно отвечаете «нет».
— Верно.
Он встал и принялся ходить перед камином.
— Вот что я вам скажу, миледи. Сезон в Лондоне был для вас не слишком успешен. Старшая сестра, судя по всему, затмевала вас. И вот теперь я — пэр королевства с безукоризненной репутацией — обнаруживаю вас после полуночи, без сопровождения, возвращающейся бог знает откуда. — Он остановился, уставившись на нее в упор, и Дженис невольно покраснела. — К тому же за вами тянется скандальный слушок: все только и ждут, когда вы споткнетесь.
— Какой еще слушок? — прошептала Дженис.
— Я должен повторить это?
— Да. Позвольте мне услышать из ваших уст, о чем речь. — Она надеялась, что он почувствует себя подлецом, когда произнесет это.
— Будто бы молодой джентльмен по имени Финниан Латтимор обесчестил вас, — медленно произнес Холси, задумчиво разглядывал ее. — Кто‑то верит в это, кто‑то — нет, но так говорят.
— Это ложь, грязная ложь! — выдохнула Дженис.
Он остановился.
— Вот я и заключил это пари, чтобы определить, насколько верны эти слухи.
— Но это же мерзко: ухватиться за нелепую сплетню и воспользоваться ею для собственного развлечения. — Дженис вскочила с кресла, глаза ее метали молнии.
— Да, вы правы: пари было гнусным актом мести за ваше «нет». Мелким. Отвратительным.
— Если бы кто‑нибудь в Лондоне узнал…
— Но ведь никто не узнает? Потому что тогда вам пришлось бы рассказать о том, что известно далеко не всем, не так ли? Вероятно, в том числе и вашим родителям.
— Да. — Дженис крепко сжала бокал. — Они не могли это услышать. По крайней мере, я молилась, чтобы не услышали.
Он тем временем налил себе еще бренди.
— Так для чего я здесь? Я не собираюсь извиняться за то, что отклонила ваше предложение, и не считаю, что должна быть вам за него благодарна. Вот и все, что я могу сказать по этому поводу, потому что вы правы: я не могу одолеть герцога Холси, — да меня это и не интересует. Просто оставьте меня в покое. Но что собираетесь делать вы?
Он подошел к ней вплотную и сжал ладонью пальцы ее свободной руки. Дженис не хотела, чтобы он заметил, как ее передернуло от отвращения, но едва удержалась, чтобы не вырвать руку.
Его проницательные карие глаза пристально смотрели на нее.
— Даже сейчас я очарован вами, леди Дженис. Вы держитесь так, будто непорочны, как Дева Мария, однако проводите время на сене в моей конюшне. Вы отвергли мое предложение руки и сердца, хотя ваша репутация в серьезной опасности. Вы можете утратить ее навсегда.