— Они как муравьи, моя родня, — улыбнулась Дженис. — С каждым годом их все больше, но мне это нравится. Я, например, хотела бы иметь восемь детей.
Это она сказала просто так, из вредности, но безупречный лоб его светлости тут же прорезали морщины.
— Восемь?
— По меньшей мере! — воскликнула она беспечно, подумав при этом: «Но не от тебя».
Или от Люка, или вообще ни от кого.
Она могла бы сказать об этом Холси прямо сейчас, чтобы он имел возможность подумать, нужна ли ему такая жена. Едва ли было честно медлить с объяснением. Конечно, сам он никогда не поступал с ней справедливо, разве не так? Даже согласие на брак выманил шантажом, подлыми угрозами.
Но она не такая, как он, и поэтому скажет ему правду.
— Пойдемте встретим их, — предложил Холси.
— Еще есть время… Сначала я должна сказать вам кое‑что важное.
— Да? И что же это? — Он сложил руки за спиной и нахмурил брови.
Он больше не восхищался ее стремлением возражать ему и делать все наперекор. Теперь он желал полностью подчинить ее себе, заставить покориться. Он перестал скрывать свои истинные чувства — вернее, отсутствие таковых — за показным вниманием.
Дженис украдкой посмотрела на миссис Фрайди, но та, видимо, не замечала возникшей напряженности между ними, что было к лучшему: ей не хотелось ставить Холси в неловкое положение.
Собравшись с духом, Дженис едва слышно сказала:
— Как бы вы ни угрожали мне, я не выйду за вас. Завтра же я намерена отправиться домой вместе со своими родственниками.
Разлука с Люком разобьет ей сердце, но что поделаешь? Он не хочет иметь с ней общее будущее.
Выражение лица Холси не изменилось, но взгляд стал жестче.
— Выйдете. Если не образумитесь сами, вас заставит отец.
— Слава богу, его больше заботит мое счастье, нежели благоразумие.
Герцог насмешливо хмыкнул:
— Ох уж эти ирландцы!
Дженис едва не пнула его в голень.
— Если бы в ваших жилах имелась хоть капля ирландской крови, возможно, вы поняли бы, что принуждать женщину к браку жестоко и безнравственно. У вас каменное сердце.
Глаза его вспыхнули гневом:
— Пойдемте, мадам. А там посмотрим, что к чему.
Дженис поднялась на цыпочки и посмотрела из‑за его спины на компаньонку:
— Миссис Фрайди?
Та подняла взгляд от шитья: на лице ее читался непритворный интерес.
— Уже пора? Жду с нетерпением встречи с вашей семьей.
— И они вам понравятся, вот увидите. Они немного шумные, но не обращайте внимания.
Миссис Фрайди рассмеялась:
— Не беспокойтесь, я обязательно найду оправдание для каждого.
Герцог даже не пытался скрыть, что обижен. Он по‑прежнему выглядел величественным и властным, но по обеим сторонам его рта залегли глубокие складки. Только Дженис это больше не волновало: она сделала то, что считала правильным: предупредила его.
В холле она вспомнила, что Изобел тоже хотела бы поздороваться с семьей, да и Оскар тоже наверняка в конюшне уже с нетерпением ждет их прибытия. Дженис попросила дворецкого послать за Изобел в комнатку возле кухни, где та присматривала за Эсмеральдой и щенками.
С герцогом и миссис Фрайди они спустились к подножию парадной лестницы как раз в тот момент, когда кареты подкатили к дверям. К счастью, многочисленные лакеи уже ожидали снаружи, чтобы приветствовать гостей. Вездесущие охотничьи псы с лаем устремились было ко входу, но стоило герцогу щелкнуть пальцами, как они замолчали и уселись вокруг него, дрожа от возбуждения.
Дженис не хотела даже думать, что сейчас делает Люк: без сомнения, занят с лошадьми, — и если придет сюда помочь, а она даже не взглянет на него, будет сам виноват. Пусть задумается, от чего отказался.
И снова она почувствовала огромное облегчение, увидев, как ее родные выходят из экипажей. Прибыла большая часть ее семьи: мама и папа; Марша и Дункан вместе со своими тремя детьми; Джо, Каролина и Сюзанна, которым следовало бы сейчас находиться в Лондоне, а также братья Дженис, Питер и Роберт, и сестра Синтия. Грегори все еще оставался в Париже со своей Пиппой и их драгоценным Берти. Но ничего страшного: через несколько дней они вернутся в Лондон.
Дженис рада была увидеть, что Марша и Дункан привезли с собой также и особого гостя, герцога Бичампа, который стал практически членом семьи. Его румяное выразительное лицо озарилось таким восторгом при виде любимицы, что она громко рассмеялась. Никогда нельзя было заранее определить, в хорошем или дурном настроении он будет, но герцог своих чувств никогда не скрывал и даже в скверном расположении духа умудрялся выглядеть обаятельным.
Каждый всегда знал, как Бичамп к нему относится. Наверное, в этом и крылась одна из причин его притягательности. И еще в том, что его авторитет имел под собой более существенную основу, чем у Холси. Теперь Дженис отчетливо понимала это. Потому что у Бичампа было сердце — большое любящее сердце, — а не камень, как у Холси.
Продолжая мысленно проводить параллели, Дженис переключилась на Холси и Люка. Забавно, но они в некотором смысле похожи. Оба, как выяснилось, выросли без избытка любви. Холси рано лишился матери, а бессердечный отец лишил его и бабушки. Люк тоже вырос в приюте, под присмотром монахинь, но все же оказался способен на нежные чувства. Почему же Холси иной? Что могло сделать его таким черствым и жестким?
Что бы там ни было, она не станет его жалеть. И Люка, разумеется, тоже. Герцог жалости не заслуживает, а Люка она злит.
Наконец ее родственники покинули кареты и направились к дому, где их ожидали, как и положено по этикету, герцог и будущая герцогиня. Дженис не смогла и далее сохранять на лице выражение чопорной леди, когда мама раскрыла объятия.
Со всех ног она бросилась к ней, крепко прижалась, обхватила за шею руками, вдыхая такой родной нежный аромат.
— Как я рада, что вы здесь!
Леди Брэди слегка отстранилась и широко улыбнулась дочери.
— Дорогая, как быстро все изменилось! — Она оглядела Дженис с ног до головы и поцеловала в щеку. — Передо мной влюбленная женщина! Я вижу это по твоим глазам, сокровище мое.
Сердце Дженис рассыпалось на мелкие осколки после этих слов. Да, она действительно влюблена — в мужчину, который ее отверг.
— Мама, нам нужно о многом поговорить, но это позже, а пока познакомься с миссис Фрайди, моей компаньонкой.
— Так герцог и сообщил нам в своем письме. А что же вдовствующая герцогиня?
Дженис покачала головой, и леди Брэди широко раскрыла глаза:
— Что‑то случилось?
— Она… немного не в себе, что‑то вроде раздвоения личности. Временами воображает себя королевой.
— Силы небесные! Герцог не упоминал об этом.
— Когда она осознает себя в реальном мире, с ней очень приятно общаться, — поспешила заверить ее Дженис.
К леди Брэди вернулась ее обычная бодрость.
— Ну что ж, с нетерпением жду, когда ты посвятишь меня во все детали.
Наконец дошла очередь и до маркиза. Он тоже заключил Дженис в жаркие объятия, словно не видел целую вечность, а не несколько недель, и шепнул:
— Прежде чем дам согласие на брак, я должен удостовериться, что ты этого действительно хочешь. Но уже сейчас готов спорить на что угодно, что предмет твоих помыслов вовсе не герцог.
— Но мне казалось, что вам с мамой очень хотелось видеть меня влиятельной и обеспеченной.
Дженис оглянулась, не слышат ли их, но вокруг стоял такой гомон, что необходимости перешептываться не было.
— О, дорогая девочка, родители иногда излишне амбициозны в своих ожиданиях, — сказал маркиз. — Ты же знаешь, мы хотим, чтобы ты была счастлива.
Казалось, он заглянул ей прямо в душу своими большими ирландскими глазами. Дженис не собиралась ничего ему говорить, пока они не останутся наедине, но все же не выдержала и, всхлипнув, прошептала:
— Я не хочу этого брака, папа. Помоги мне избавиться от герцога. Пожалуйста.
Отец погладил ее по голове.
— Считай, что дело сделано. Поговорим, когда все это закончится.
— Я люблю тебя, папа! — удалось ей сказать, прежде чем Роберт и Синтия оттащили ее в сторону.
Под глазом младшего братца красовался живописный фингал, который он заработал на аукционе Таттерсоллз, когда поспорил с другим юным джентльменом, обвинившим его в том, что он плохо разбирается в лошадях.
— Роберт, когда же ты повзрослеешь? — пожурила его Дженис, хотя мысли были еще там, с отцом.
Синтия закатила глаза:
— Все мужчины невоспитанные варвары.
Дженис тут же вспомнила, как Люк тренировал младших конюхов, и сердце ее сжалось от тоски.
— Что‑то не так? — встревожился Роберт.
К нему тут же присоединилась Синтия.
Смахнув непрошеные слезы, Дженис пожала плечами и, натянув на лицо улыбку, отправилась приветствовать остальных родственников.
Никто ни словом не обмолвился о предстоящей помолвке: все знали, что маркиз должен сначала побеседовать с Дженис, а затем с герцогом Холси.
После взаимных приветствий и объятий Изобел наконец увела детвору наверх пить чай. Оскар, примчавшийся поприветствовать родителей Дженис и остальных членов семьи, которую он давно считал своей, возвратился в конюшню, очень довольный, что в поездке обошлось без происшествий.
Дженис, разумеется, заметила с тяжелым сердцем, что Люк ни разу не показался перед домом, чтобы забрать лошадей, хотя другие конюхи были здесь и помогали Оскару.
Но она не станет думать о нем. Просто не станет, и все, хотя давалось это ей с трудом: забыть о том, чем они занимались в погребе, не давали нывшая спина, набухшие соски, саднившее местечко между ног.
Для всех остальных чай сервировали в парадной гостиной, дополнив его изысканным угощением: тонкими ломтиками хлеба с маслом, жареной говядиной и превосходными сырами. Подали также восхитительные глазированные пирожные, клубнику, виноград и шампанское. Холси был в ударе, отметила Дженис. Держался официально, но учтиво, блистал остроумием при случае и даже иногда проявлял сердечность. При общении с маркизой и герцогом Бичампом не выказывал ни малейшего раздражения, хотя оба говорили излишне громко.