Еще: трудно оставаться безучастным, когда кому-то рядом плохо.
И наконец: я знаю магазин, в котором не обращают внимания на законы. Тот самый, на первом этаже нашего дома. Он состоит из двух отделов. В первом, что с обычными продуктами, царит кошмар моего детства – огромная бегемотиха.
Второй отдел, с напитками, сигаретами и всякой мелкой ерундой, – владения женщины-фантома.
Никогда не могла определить ее возраст, ни раньше, ни теперь. Вроде бы и молодая, но в то же время – с морщинками на лице, с мятыми щеками и блеклыми глазами. Существо из иного мира. Смотрит на тебя, разговаривает с тобой, а ты мучаешься сомнениями: а действительно ли она тебя видит и слышит или просто реагирует на сигналы через неведомые заоблачные сферы, чуждая всему сущему?
Женщина-фантом ухватила двумя пальцами пачку названных мною сигарет, небрежно уронила ее на прилавок, произнесла низким потусторонним голосом:
– Что-то еще?
Думаю, если бы я попросила у нее ящик водки, она с той же непробиваемой отрешенностью выставила бы его на прилавок и, вполне возможно, помогла бы мне сложить бутылки в пакет.
– Нет.
Фантом, не глядя, отсчитала мне сдачу, хлопнула ящиком кассы и тут же перенеслась душой в свои миры.
В стране чудес, да?
Почему я такая добропорядочная? Почему не прогуливаю школу? Ведь суббота же! Уроки по тридцать пять минут. Всего на десять минут короче, а становятся какими-то ущербными и бессмысленными. И чего, спрашивается, на них ходить? Особенно если дома остается в одиночестве странный неприкаянный Грачев.
Ну не надо было мне ходить! Не надо! Лучше бы сидела в своей комнате и думала, что делать дальше. Завтра возвращаются мама с Толиком, а у меня тут… И главное, не упустила бы момент, когда Тимофей ушел.
Я вернулась, а дома – никого. Пусто.
Сначала обрадовалась. Раз Грачев выбрался из квартиры, значит, заставившие его сидеть взаперти проблемы разрешились. Уже лучше.
Потом подумала, что Тимофей вернется вечером. Как обычно. А он не вернулся. И тут выяснилось, что единственная контактная информация о нем, которой я располагаю, – это имя, фамилия и название колледжа.
Мы даже не обменялись номерами телефонов!
Узнав мой адрес, Тимофей просто приходил, непостижимо угадывая моменты, когда я была дома одна. А где живет он, я понятия не имела.
Я долго не могла заснуть. Все прислушивалась: вдруг зазвенит ключ в замке! И не заметила, как отключилась. А когда проснулась, в первую очередь кинулась в мамину комнату. Подарки же под елкой появляются именно тогда, когда спишь.
Нет! До Нового года еще несколько дней. А заранее одаривать не принято.
Ну, Грачев! Вот ведь обормот! Мог же дождаться и честно сказать. А если боялся сказать в глаза, что помешало написать записку?
Моя мама часто говорит так:
«Лисенок! Ну неужели трудно было позвонить и сказать пару слов о том, что ты уходишь и будешь тогда-то? Всего пару слов. Секундное дело».
Я послушно соглашаюсь, а сама думаю: «Зачем? На фиг эти отчеты! Все равно же я приду домой. И мама об этом прекрасно знает. Почему я каждый раз должна подтверждать неоспоримый факт?»
И не звоню.
Мама с Толиком приехали в воскресенье днем, взволнованные, немного уставшие, пристально разглядывали меня, выясняя, все ли в порядке.
Не обнаружив видимых следов катастроф, мама перевела дух.
– Как ты тут?
– Все нормально! – И чтобы не последовало новых вопросов, уточняющих, спрашиваю сама: – А у вас как?
– Замечательно! – не сдержалась мама.
Она выглядела счастливой. Здорово! Я тоже старалась не показаться ни растерянной, ни пришибленной, улыбалась, восторгалась подарками. Хорошо, что мама вернулась. Даже против Толика почти ничего не имею, если мама так счастлива из-за него.
Вечером Толик перевез к нам свои вещи. Мама шмыгала по квартире, стараясь разложить их и пристроить. Только в мою комнату ради этого ни разу не зашла.
Все правильно. Что у меня делать Толиковым вещам? Зато сам он теперь попадался на моем пути непривычно часто. Опять странно. Соседство с Грачевым было более напряженным и волнующим, но и более легким. Грачев – это мое. Это ближе и понятней. Я могла объяснить его присутствие.
А зачем мне Толик? Вместо отца? Глупости. В качестве взрослого наставника и друга? Не нуждаюсь. Привыкну ли я когда-нибудь к его существованию рядом?
Мама из своей комнаты крикнула:
– Лисичка! Тут книжка лежит. Она тебе еще нужна, или можно в шкаф убрать?
– Нужна!
Я ответила раньше, чем успела о чем-то подумать, а потом спросила себя: зачем нужна? какая книжка?
Наверное, Грачев читал. Пошла в соседнюю комнату и на полдороге встретилась с мамой. Она протянула мне тоненький томик в бумажной обложке. «Alice in Wonderland». Даже не предполагала, что у нас дома есть такая книжка. Хотя прекрасно понимаю причины ее появления.
Мама купила, не удержалась. Любимая сказка на языке оригинала. А Грачев ее читал от нечего делать, чтобы не запустить свой английский.
Скромная, неяркая, с редкими черно-белыми иллюстрациями. Я пролистала без интереса. Страницы скучно шелестели, а под конец сверкнули буйными красками: золотым, сочно-синим, голубым и густо-зеленым.
Открытка. Новогодняя.
Мама не дарила мне открыток никогда. Поздравляла на словах. А я ей дарила открытку в последний раз, наверное, тогда, когда училась в начальной школе. Но та была, конечно, самодельная, выполненная на уроке по технологии и посвященная празднику Восьмое марта.
Я полюбовалась на зимний заснеженный лес и раскрыла открытку.
«Любимые мои девочки! Поздравляю вас с этим волшебным праздником. Желаю вам всего самого наилучшего. Буду стараться, чтобы все у вас было хорошо. Я вас очень люблю. Ваш муж и папуля. С Новым годом, Вера моя! С Новым годом, Лисичка!»
Все не так
Оттепель. Снег почти растаял, оставив на память о себе ноздреватые грязно-белые заплаты. На ветках деревьев прозрачным намеком на елочные шары висят водяные капли. Новогодняя иллюминация, в сумерках расцвечивающая улицы, на фоне всего этого смотрится нелепо и непразднично. А пластиковые Дед Мороз и Снегурочка в человеческий рост, которые стоят под огромной искусственной елкой в центральном сквере, выглядят фриками, случайно забредшими в наш тихий правильный городок.
Все не так. Не складывается, не склеивается, не следует логически.
Прихожу домой – ощущения как обычно. Дом и дом. Мой. Надежный. Но через некоторое время выползает неуютное предчувствие: скоро придет Толик, и обстановка перестанет быть обычной.
Словно в старой школе, но в совершенно новом классе. Не знаешь, как себя вести с плохо знакомыми людьми. Надо заново приспосабливаться, притираться, находить общие интересы.
Кажется, Толик тоже чувствует себя не слишком удобно. Когда мы с ним дома вдвоем, сидим каждый в своем углу, стараемся не пересекаться и почти не разговариваем. Иногда только, по делу.
– Алиса, у нас хлеба совсем нет. Может, в магазин сходить? Купить к маминому приходу?
Вроде бы: захотел, так сходи. Чего у меня-то разрешения спрашивать? Будто я запретить могу взрослому мужчине куда-то идти.
Но начинаю предполагать, что это Толик так контакты налаживает, старается избавиться от разделяющей нас нелепой напряженности. Поэтому сдерживаюсь и отвечаю вежливо:
– Ну, если нетрудно. Но лучше, наверное, маме позвонить. Вдруг она тоже по дороге с работы в магазин зайдет.
Вот так мы обычно и общаемся. Только с приходом мамы процент неловкости и отчужденности в наших отношениях постепенно снижается, как температура у выздоравливающего, и мы более-менее становимся похожи на нормальную дружную семью.
Мама у нас – связующий элемент, но без нее – полное недоразумение.
Все не так.
По дороге в школу увидела двух людей. Оба – молодые парни, хотя точно утверждать не могу. Я наблюдала издалека, деталей разглядеть не могла, к тому же они оба были в капюшонах, надвинутых чуть ли не на глаза.
Парни шли по улице, перпендикулярной моей, навстречу друг другу. Не слишком медленно, но и не очень быстро. Ровно и безучастно. Как все люди в это время суток, направляясь на работу или на учебу. И невозможным казалось предположение о том, что они знакомы или чем-то связаны.
Они поравнялись на мгновение и не сбавили шагу, прошли мимо друг друга. Вроде бы равнодушно. Но я заметила, как в момент встречи соприкоснулись их руки. Молниеносное выверенное движение, даже темп ходьбы не сбился ни на чуточку, но что-то успело перекочевать из одной ладони в другую.
Что-то?
Я словно споткнулась, замерла на секунду и потопала дальше. А на душе стало еще более мерзко, чем было.
Все не так!
Светка стала непривычно немногословной. Не трындит целый день о происшествиях и проблемах своей жизни, будто мы стоим на разных берегах, и нет смысла надрывать голосовые связки, чтобы докричаться.
– Свет! Ты чего такая? У тебя что-то случилось?
Светка пожимает плечами, мотает головой.
– У меня? Абсолютно ничего.
Отводит глаза, но потом все равно поворачивается.
– А что это тут Фокина плела о каком-то твоем сводном брате? У Толика есть сын?
Я делаю вид, что готовлюсь к уроку, озабоченно роюсь в сумке.
– У Толика? Сын? Нет у него сына. Женат он вроде был, а вот детей у него не было.
– А чего ж тогда Фокина… – пытается докопаться до истины Светка.
– Словно ты Яну не знаешь? Вечно несет всякую ерунду!
Я пытаюсь возмущаться искренне, убедительно. Светка согласно кивает и отворачивается уже окончательно, убедившись, что правды от меня не добьешься. На этот раз она догадывается: я от нее что-то скрываю. И не понимает почему – мы же подруги! – и обижается, хотя и старается этого не показывать. Но я вижу в ее взгляде, в ее неестественной неразговорчивости ясный упрек: