Ниже, сверившись со своим списком, я расставил кандидатов, на получение переводов. Вначале, собирался было взять напрокат пишущую машинку, но после решил, что письмо, написанное от руки, вызовет гораздо больше доверия. Это, хотя бы будет означать, что полученное послание далеко не первое, а раз так, вызовет больше доверия у потенциального «инвестора».
Разумеется, пришлось сильно потрудиться. Вначале, хотел было разогнаться штук на двадцать посланий, но уже после шестого, писанина надоела настолько, что начали трястись руки. Несколько раз прервавшись для перекура и кофе, я все же закончил этот адский труд и сложил письма в конверты.
С адресами было гораздо проще. Еще на стадии открытия счетов я обратил внимание на некоторых людей, несколько отчаявшихся, но тем не менее выглядевших вполне прилично. То есть это были, некогда вполне преуспевающие клерки, или банковские служащие, не привыкшие к тяжелой работе, которых депрессия и кризис согнали с теплых мест. Сейчас, они еще надеялись на лучшее, следя за своим видом и разыскивая работу по специальности, а не хватаясь за все, что подвернется под руку. Другими словами, некоторые сбережения у них еще оставались, но вот надежда, таяла с каждым днем, и мне показалось, что именно такие и будут готовы рискнуть в первую очередь. Что для них доллар, разумеется сейчас его ценность несколько поднялась, по сравнению с еще недавним положением, но учитывая некоторые накопления, они вполне могут рискнуть. К тому же многие из них, имеют кое-какое образование, хотя бы позволяющее просчитать то, что если они отправят десять писем, то следующие адресаты увеличат это число еще в десять раз. Следовательно, в тот момент, когда их очередь спустится с десятого места на первое, сумма будет исчисляться уже тысячами если не десятками тысяч. И все это за какой-то доллар.
Исходя из этого, я попытался проследить за некоторыми из них, и в итоге у меня появилось несколько адресов. Именно на них я и собирался отправить послания в первую очередь. Остальные, а у меня осталось еще четыре конверта, я просто забросил в почтовые ящики, находящиеся в относительно приличных домах, решив, что совсем не обязательно подключать почтовое отделение, если можно самому выступить в роли почтальона.
Теперь оставалось только ждать первых ласточек.
Из отеля я съехал еще на стадии оформления счетов на потенциальных получателей, заодно прихватив с собой, так понравившийся мне махровый халат, шлепанцы и банное полотенце. Кроме того, из бара, в мой саквояж перекочевали несколько бутылок кубинского рома, и пара бокалов предназначенных для этого напитка. Возвращаться я сюда точно не собирался, во всяком случае именно под моим сегодняшним именем, а, следовательно, решил, что все взятое мной, будет приятной компенсацией за те цены, что отель ломит со своих постояльцев. Правда уходить пришлось через балкон, но зато теперь я был вполне упакован, хотя бы на первое время.
Заканчивал оформление всех писем уже в небольшом уютном пансионате, расположенном на берегу пролива Лонг-Айленд-Саунд в городке с поэтическим названием Рай. Сам городок скорее напоминал большую деревню, впрочем, в здесь много подобных поселений имеющих статус города. Зато в отличии от Ню-Йорка, цены были почти вдвое ниже, и того остатка средств, что сохранился у меня после всех рассылок и открытия счетов, вполне хватило на то, чтобы снять небольшую комнатку в пансионате, вдобавок ко всему с оплаченными завтраками и ужинами. Мисс Фридман, была настолько добра, что что освободила, мне угловую комнатку с окнами, выходящими на взморье, только из-за моих рассказов о Берлине. Сама она оказалось выходцем из его предместий, правда покинула столь замечательный, по ее словам, город уже довольно давно, перебравшись в Североамериканские штаты, в далекой молодости, едва выйдя замуж, за герра Фридмана. Ее девичья фамилия Шнайдер, оказалась знакомой, прежнему владельцу моего тела, а значит и мне. И только это, то есть рассказы-воспоминания о старых знакомых расположили ее ко мне настолько, что порой мне казалось, еще немного и она предложит себя в качестве моей опекунши, или приемной матери.
Впрочем, делать все равно было особенно нечего, вот и коротали вечера, за разговорами со словоохотливой семидесятилетней женщиной, которой можно было дать от силы шестьдесят. Когда я озвучил эту цифру, ее радости не было предела. И с некоторых пор, она, разумеется с моего согласия стала называть меня просто Алексом.
Глава 6
Старый Мойша Либензон, был евреем до мозга костей. Его лавочка, расположенная на углу Брайтон-ван-стрит и Ошен-вью авеню, забитая всяким хламом хотя и не привлекала к себе грабителей, но тем не менее давала вполне стабильный доход. В Одессе про таких как он, говорили, что он «пытается продать то, что другие выбрасывают» и как ни странно, у него это получалось. Увы, благословенная Одесса, осталась в далеком прошлом. Из-за этого переворота, который, кто-то назвал революцией, Мойша лишился не только собственного дома на улице Ризовского, что на Молдаванке, но и престижной работы у своего тестя, в торговом доме «Габриэль Галет и Сын». Последовавший вскоре за переворотом НЭП, в какой-то степени вернул надежду, но как оказалось верить никому нельзя, и хорошо, что его тесть вовремя это понял и постарался уехать задолго до того, как новоявленная власть в очередной раз принялась наводить порядок. Конечно потеряно было далеко не все и любимая Розочка долго мучилась животом, по приезду в Америку, потому что иначе эти камешки было вывезти просто невозможно, но тем не менее все получилось, как надо, и вскоре, теперь уже мистер Либензон, обосновался здесь, открыв небольшую лавочку, для розничной торговли. Конечно это была не бухгалтерия крупного торгового дома, но тем не менее, кое-какой доход приносила, да и служила неплохим прикрытием, для маленьких гешефтов, которые позволяли не особенно задумываться о завтрашнем дне. К тому же очень повезло с покупкой собственного жилья. Разумеется, это была не шикарная двухкомнатная квартира на Молдаванке, а всего лишь шести комнатные апартаменты на четырнадцатом этаже высотного дома, но он был рад и этому, тем более, что для большей части комнат, тут же нашлись арендаторы, а сам он с Розочкой и только что родившимся Семой занял скромные две, и крохотную кухоньку, с небольшим балкончиком, выходить на который было разумеется страшновато, все же четырнадатый этаж, но с другой стороны, балкончик, в какой-то степени позволял созранить продукты относительно свежими. В общем дела хоть и не были особо блестящими, но тем не менее, и особенной нужды, тоже не наблюдалось. Правда время от времени, на него сыпались упреки Розочки, потому что, вместо того, чтобы двинуться вслед за ее отцом в благословенную Францию, он выбрал эту грязную Америку с вонючим Бруклином, но сам Мойша прекрасно понимал, что там не было никаких перспектив. Выше младшего помощника старшего бухгалтера, ему не подняться, каким бы прекрасным не было его образование, полученное в самом Санкт-Петербурге, потому что он всего лишь муж дочери, но никак не сын владельца компании.
Конверт из хорошей бумаги, но без каких-либо надписей, Мойша обнаружил в своем почтовом ящике, возвращаясь домой, после долгого трудового дня. В конце концов торговля тоже работа, да и годы уже не те, поэтому ближе к вечеру Мойша выматывался ничуть не меньше, если бы трудился где ни будь на заводе. От пришедшей в голову, такой несуразной мысли, Мойша вздрогнул, и некоторое время стоял на месте, ухватившись одной рукой о перила, а другую удерживая у сердца. Благо, что лифт сегодня работал, и вознесясь на свой четырнадцатый этаж, он вошел в собственную квартиру.
Дома было все по-прежнему. Любимая Розочка, приготовив скромный ужин, занималась шитьем, а этот молодой балбес Сёма где-то шлялся по улице. Взглянув на свою женушку, Мойша чуть не прослезился, вспоминая тот, устроенный женой скандал, когда, только обустроившись на новом месте, он принес ей в качестве подарка швейную машинку «Зингер». Причем, не какую-то там ручную, от которой к концу дня отваливаются руки, от постоянного верчения, нет самую современную, с ножным приводом, на шикарной чугунной раме, с литыми узорами, и небольшим приспособлением, позволяющим делать зигзагообразные стежки. Но, что женщины понимают в гешефте? Едва увидев подарок, Розочка взвилась и со словами:
— Миша! Ты, хочишь мне показать, что мне-таки придется на этом работать? Ой-вэй! Я бросала любимую Одессу, глотала эти чертовы цацки и всю дорогу мучилась животом боясь, что они выпадут из мой тухес вместе с дерьмом, а потом приехав сюда, пришлось еще в нем копаться, выбирая из него камушки, только для того, чтобы мой благоверный, купил на них эту гойскую машину, на которой меня же заставил работать? Куда я попала? Ах, как был прав мой дядя Иосиф, говоря, что я выбрала не того мужчину, для свой любовь!
— Ну, что-ты, Розочка, — поспешил успокоить ее муж. — Разве я могу опуститься до такого, что пальчики моей любимой женушки колоть этими проклятыми иголками. Наоборот. Но согласись, что наш Сёмочка, тот еще хулиган, и только что купленные вещи, выходят из строя на нем раньше, чем он успевает их надеть на себя. И потому я подумал, может моя любимая будет меньше колоть свои нежные пальчики, штопая все эти распашонки, на такой новенькой прекрасной машине, а не вручную? Но если ты считаешь, что я поступил скверно, я тотчас уберу с глаз это чудовище, пусть даже мне придется продать ее себе в убыток.
Услышав эти слова, Розочка несколько успокоилась.
— И правда. — подумала она. — что это я подняла пыль обвиняя Мишу во всех грехах.
После чего в семье наступил мир. Вначале было конечно несколько тяжеловато, не в плане финансов, а скорее в плане отсутствия с кем поговорить, подруги частью осмтались в Одессе, а частью поразъехались неизвестно куда, и потому Розочка, сама того не желая, только ради общения, не подумайте плохого, взялась за шитьё. И вскоре Мойша по просьбе жены, купил еще две машинки, потому как заказов было много, а одних женушкиных рук не хватало. Пришлось даже входить в убытки, отказываясь от сдачи внаем одной из соседних комнаток. Пусть крохотной, но тем не менее приносящей какую-то копеечку, в угоду Розочкиным амбициям, но в ито