После этих слов Антоний сдался — такого послушания он давно не встречал. И оставил у себя Павла. И стал Па вел монахом, да таким святым, что чуть ли не святее самого Антония!
— Вот такие они, учителя, — закончил рассказ дядя Коля. — Ведут себя вроде чудаковато, зато потом — польза! Смиряет человек свою гордыню, и тогда сам Бог его охраняет, потому что смиренных любит. Так-то, брат!Три желания
Послушать дядю Колю, так все вокруг живое. Даже камень: пнешь ногой — ему больно. А уж о деревьях и говорить нечего. Дядя Коля с ними разговаривает, благодарит за что-то.
— А как же! Дерево — оно живое: растет, старится… Помнишь, я тебе картинку показывал — «Прогулка в осенний день»? Там еще дерево разноцветное, трех возрастов: одна его часть — молодая, зеленая, другая — пожелтела, а третья совсем засохла…
— Там еще мостик и домик вдали, — вспомнил я.
— Вот-вот! Художника этого звали Гэссен, не помню, рассказывал я тебе? Вырос он в монастыре…
Дядя Коля не успел договорить, как небо вдруг потемнело и ветер понес листья в нашу сторону. — Ишь разошелся! Точно прогнать нас хочет!
Мы быстренько собрались и пошли домой.
— Так вот, — продолжал дядя Коля. — В монастыре он выучился хорошо рисовать и стал художником. Многим его картины нравились, самые знатные люди заказывали ему свои портреты. Только была у него одна особенность: цену за свои картины он запрашивал самую высокую, а деньги всегда просил вперед. И стали про него поговаривать, что, мол, скупой он, о деньгах только и думает. А одна знатная дама даже сказала: «Картины его — прекрасны, а мысли — грязны».
— Разве так бывает? — удивился я.
— Ты погоди, дай договорить Сколько он так жил — неизвестно, только вдруг исчез, будто испарился. Говорили, что видели его в горах, но точно никто ничего не знал… А потом вот что открылось: художник-то этот неспроста большие деньги просил, а было у него три заветных желания. Первое такое: засыпать тайный склад зерном, чтобы люди в его деревне не голодали; второе — построить новую дорогу в монастырь для богомольцев, а третье — храм достроить, о котором его учитель мечтал. Для этого он и брал большие деньги! А когда все желания исполнил, то ушел в горы и стал отшельником. Такая вот история…
— А чего он молчал-то? — говорю я. — Рассказал бы всем о своих желаниях…
— Во-о-от, в этом-то вся и штука! Если бы он проговорился — хоть словом, хоть пол-словом, — так его превозносить стали бы. И сам он загордился бы: вот, мол, какой я хороший! Для всех стараюсь! А древние как говорили? Пусть твоя левая рука не знает, что делает правая. То есть, не трезвонь о своих заслугах на каждом углу. А перед Богом мы все прозрачны, как стеклышки. Ему все видно!
Потихоньку стал накрапывать дождь, и мы спрятались под наше любимое дерево: широкое, в три обхвата. С него вид на реку хороший, и спина греется.
— Да, брат, — рассуждал дядя Коля, — какую скорбь в себе человек носил! И молчал. Все равно как то дерево. А ведь оно и тень нам дает, и дрова… Нет, стоит себе тихо… В костре сгорает, тепло отдает — и ничего, молчит. Так и ты. Делаешь доброе дело — будь как дерево. Чтоб ни одна живая душа — ни-ни…
Мы долго еще так сидели, пока дождь не кончился. И я все думал об этом художнике: как ему трудно было. Ведь он для всех старался, а его скупым называли. Ведь он не жадный был, а терпел все это. И молчал. Интересно, а я бы так смог?Сказки
Куда мы идем
Ослик шел по дороге уже три дня. Уже трое суток он не пил, не ел и только смотрел вперед: когда же покажется… Он не знал, что должно показаться, но что-то заставляло его идти вперед.
— Куда ты идешь? — спросила маленькая овечка, гулявшая поблизости.
— Сам не знаю, — отвечал ослик. — Но надо же куда-то идти…
— Наверное, — сказала овечка. — Когда идешь, день проходит быстрее, а когда стоишь на месте, он как будто и не движется. Пожалуй, я тоже пойду с тобой.
И они пошли вдвоем.
— Ты сытая? — спросил ослик.
— Да, я только поела сена и немного свежей травы. А ты голодный?
— Очень. Трое суток ничего во рту не было. Поделись со мной своей сытостью!
— Ладно, — сказала овечка. И она стала думать о сене, какое оно было пахучее, потом о траве, какая она была свежая и сочная…
— Ах, как вкусно, — сказал ослик, — даже слюнки потекли… Спасибо тебе!
Теперь ослику стало легче идти. Он мог даже размышлять в пути.
«Наверное, место, куда мы придем, будет все в зелени, и везде будут расставлены корыта с водой, а воздух будет чистый и прозрачный, как после дождя… и будет там кто-то светлый, как облако, которое пронеслось вчера надо мной…»
Вскоре дорогу им перебежал краснощекий суслик. Он был такой от природы, но немного стеснялся своей красноты.
— Куда идем? — спросил он ослика.
— Вперед. А ты?
— Никуда, просто люблю перебегать с одной стороны на другую.
— Это опасно! Лучше ходить по одной стороне…
— А еще лучше — стадом! — добавила овечка.
— А если мы пойдем втроем, это будет «стадом»? — поинтересовался суслик.
— Нет, это будет компанией, которая идет к чему-то.
— А как я узнаю, нужно мне это «чемуто» или нет? Может, лучше остаться там, где был?
Ослик подумал немного, даже остановился.
— Знаешь, для этого надо пройти с нами хоть четверть пути. Хоть немного, чтобы почувствовать путь.
— Ладно, пошли, — согласился суслик. — Если ты голоден, могу поделиться запасами.
— Да ведь у тебя ничего нет!
— А за щеками? — хитро улыбнулся суслик. — Слева — пшеница и гречиха, справа — овес и горох.
Все остановились, и суслик действительно достал из защечного мешка немного зерен. Ослик подкрепился, а овечка не стала — она ведь недавно поела.
Пошли они дальше втроем. Вскоре догнала их собака.
— Куда идете? — спросила она, запыхавшись.
— К «чемуто», — ответил суслик, доедая семена из защечного мешка. Собака обежала компанию, полаяла на всякий случай и остановилась перед осликом, как ведущим.
— Вряд ли ты пойдешь с нами, — сказал ослик задумчиво. — Мы привыкли идти тихо, без лишнего шума, а ты бегаешь и лаешь без толку…
Собака обиделась. Конечно, ослик и овечка намного больше ее, но она быстрая, смелая и может их чему-нибудь научить.
— Зато, — сказала она ослику, — если ты устанешь, я могу бежать впереди и указывать дорогу.
Ослик задумался: «В этом что-то есть…» И сказал:
— Поделись с нами своей бодростью, своей скоростью, а то мы уже давно идем…
— Ладно! — обрадовалась собака. И стала вспоминать, как бежала, запряженная в сани, а хозяин покрикивал: «Эге-гей!» И так легко, так радостно стало у нее на душе, что она передала свою силу и ослику, и овечке, и суслику.
Пошли они веселее и наткнулись на большую кротовину. Возле нее стоял крот, загораживая им дорогу.
— Куда идете?
— Вперед, — сказала овечка. — А ты что тут делаешь?
— Предупреждаю.
— О чем?
— Что дальше начинается густой лес.
Ослик поднял голову и увидел лес — высокий, густой… Солнце куда-то спряталось, а вместо него появилась тень ночи.
— Надо дойти до опушки и там заночевать, — решил ослик. — Утром пойдем дальше. Спасибо тебе, крот, хорошее дело делаешь.
«Пойти, что ли, с ними?» — подумал крот. Он забросал кротовину землей и побежал рядом с сусликом. Собака замыкала шествие, и так они вошли в лес.
Ослик остановился у большого дуплистого дерева. «Под его ветвями каждый найдет себе местечко, да и от ветра прикроет…» — подумал он, а вслух сказал:
— Здесь и заночуем. Кто знает, сколько нам еще идти!
Потом посмотрел на луну и сказал как бы про себя: — Интересно, если спеть ей колыбельную песню, она услышит?…
Однако предложение ослика не встретило особого энтузиазма. Крот вообще не знал, что это такое, суслик опасался во время пения растерять свои запасы, овечка смутилась — у нее совсем не было слуха. Зато собака обрадовалась и заливисто затянула:«У-у! Баюкаю Луну,
Песню ночную пою-у!»
А ослик подтянул:
«Ты, Луна, ты на небе одна,
Ты прекрасна, как персик, бледна!»
«И наверное, бедна-а-а!» -
подхватила собака.
«Ну вот, только начала медитацию перед охотой, как тут эти…» — раздался сверху недовольный голос. Все посмотрели наверх и увидели сову, которая сидела на краю большого дупла и раздувалась от негодования.
— Да-да, кто вы такие? Куда идете? И зачем нарушили мой покой?
— Во-первых, мы не «эти», — ответил за всех ослик. — Мы путешественники. А во-вторых, мы еще сами не знаем, куда идем.
— Мы идем к «чемуто», — подсказал суслик.
— Не знаю никакого «чемуто», но вести себя нужно тихо! Тем более, в лесу.
— Послушай, а как ты медитируешь? — спросил ослик. Он знал, что все совы очень мудрые, а мудрости ему как раз и не хватало. — Поделись с нами!
«Вот еще!»- хотелось сказать сове, но она подумала, что это будет невежливо, и начала рассказывать.
— Сначала надо закрыть глаза и посмотреть глубоко в себя…
— В живот? — переспросила собака.
— Какой живот? Я же сказала: в себя…
— Где это, «себя»? — спросила овечка и посмотрела на ослика — может, он знает.
— Какие вы бестолковые! — удивилась сова. — А еще путешествуете! Уже должны знать, что есть то, что снаружи, а есть то, что внутри. Это и есть — «себя».
Ослик, а за ним и остальные закрыли глаза и заглянули в «себя»…
Ослик увидел лунную дорожку, по которой ему очень хотелось пойти;
овечка — утренний туман, который был похож на молоко; суслик — темную норку, полную светящихся зерен; собака — белый скрипучий снег со следами чьих-то ног; а крот — крот вдруг услышал музыку! Неясная и едва слышимая, она так понравилась ему, что он начал кружиться и покачиваться с лапки на лапку, что-то напевая себе под нос.
— Вот видите, — прокомментировала сова. — Можно услышать музыку, песню, увидеть пейзаж, никогда вами не виденный…