Первой она увидела собаку — запыхавшуюся, с высунутым языком.
— Далеко же ты ушла! — сказала собака и села, чтобы отдышаться. Тем временем к овечке уже спешили суслик и бурундук, кот и ослик. Когда наконец все встретились, то даже не могли говорить — каждому хотелось подойти к овечке и потрогать ее.
— Если бы не сова, — рассказывала овечка, — я бы умерла от страха! Да-да! Просто упала бы и умерла…
Все посмотрели наверх и увидели сову, которая делала вид, что находится в стороне от всего происходящего. Ослик вежливо поклонился ей:
— Спасибо тебе, мудрейшая… У меня не хватает слов, чтобы выразить…
— Ах, не стоит… — сова покраснела и прикрыла глаза крылом.
— Стоит, стоит, — подхватила овечка. — Ты так помогла мне! Ты меня успокоила!
— Мудрость и беспокойство — две вещи несовместные! — важно ответила сова и опустила крыло. — Прощайте, у меня начинается время охоты!
И, взмахнув крыльями, улетела в ночь.
Ослик снова возглавил шествие, и все двинулись в путь…
… На другой день беда приключилась с собакой: она занозила лапу. Боль была такой сильной, что собака легла на землю и только слабо подергивалась. Ослик созвал срочный консилиум:
— У кого самые острые зубы?
— У меня! — в один голос сказали суслик и бурундук.
— Кто умеет снимать боль?
— Я! — выкрикнул кот и вышел вперед.
— Кто знает лечебную траву?
— Я! — ответила овечка.
— И я, — скромно добавил ослик. — Но надо спешить! Нельзя терять ни минуты!
Суслик осмотрел лапу и покачал головой:
— Глубоко вошла! — и начал освобождать свои щеки от запасов.
— Ну, это надолго! — не выдержал бурундучок, впился острыми зубками в собачью лапу, дернул и… колобком покатился назад.
— Есть! — и показал занозу, величиной с хорошую швейную иглу.
Овечка уже несла целебный листик, а кот улегся рядом с собакой и стал забирать ее боль. Он делал это со знанием дела, урча и мурлыча, прислушиваясь к собаке, к ее стонам и хрипам, а потом, потягиваясь, стал отдавать эту боль великому необъятному пространству, в котором покоятся наши радости и страдания, потери и находки, — все все, что мы готовы отпустить на свободу!
Тем временем ослик ходил кругами, словно ограждая собаку от новой опасности в виде шипов и колючек, зловредной инфекции или отравы.
— Скоро все пройдет, — успокаивал он всех. — Не зря говорят: «Заживет как на собаке»!
И правда: к вечеру собака уже бежала рядом с овечкой, полная необъяснимого блаженства и благодарности. Душа ее ликовала, а в голове вертелась новая песенка:«Нет хуже занозы,
Чем колючка от розы,
Но теперь уже все позади!
Моя лапа здорова,
И я бегаю снова,
И я снова с друзьями в пути!»
Незаметно для себя собака стала напевать песенку вслух, добавляя в конце «оп-ля-ля, оп-ля-ля-ля, в пути»!
— Хорошо получается! — заметила овечка и стала ей подпевать. Потом присоединился ослик и все остальные.
— Р-рас-пелись тут! — прокаркала недовольная ворона. На самом деле ей было немножко завидно, что у нее нет такой компании.
— Все каркаешь, каркуша, — пристыдил ее ослик. — Не накаркай нам беды!
— Слухи, слухи! — обиделась ворона. — Клеветники! Совесть потеряли!
— Как потеряли? — испугался ослик. — Совесть потеряли?
И стал растерянно смотреть по сторонам, словно искал кого-то.
Тут надо сделать небольшое отступление…
Дело в том, что в пути у каждого появилось свое прозвище. Так, «медвежью совесть» для краткости стали называть просто — «совестью», овечку после всего произошедшего — «пропажей», суслика — «краснощеким», кота — «раненым», из-за постоянных жалоб на многочисленные ранения, собаку — «сторожем», так как никто лучше ее не мог охранять ночной сон, а ослика — «вожатым», ибо он вел всех по пути к «чемуто». Порой можно было слышать, как он ищет или зовет кого-то:
— Эй, никто не видел, где наша «совесть»?
И все хором кричали: «Совесть! Где ты?»
Или:
Опять эта «пропажа» куда-то подевалась! «Сторож», пойди поищи!
Поэтому ослик, услышав воронье «совесть потеряли», первым делом подумал про бурундучка, который частенько отставал из-за своего малого роста. Но «совесть» был на месте, а значит — все в порядке, и можно продолжать путь! Путь, который изменил всех в этой странной компании!
Если раньше суслик и бурундук рыли себе отдельные норки, то теперь — одну, общую. В особо холодные ночи они пускали к себе кота — погреться. Собака, именуемая «сторожем», не отходила от овечки — мало ли что еще случится с этой «пропажей»!
Так шли эти шестеро уже много дней, шли к «чемуто», преодолевая опасности, голод и холод…
И чем дальше они шли, тем больше казалось ослику, что это «ЧЕМУТО» не далеко, не ТАМ где-то, а ЗДЕСЬ, среди них. Вот как тогда, когда все лечили собаку, или как сейчас, когда все остановились и ждут захромавшего кота. «Вот оно, это „ЧЕМУТО“, — думал ослик. — Так куда же мы идем?»
… Дорога уже давно шла под уклон. Ясно было, что впереди обрыв, а за ним — река или озеро. Ослик первым увидел ее: да, это была РЕКА! Не какая-нибудь там речушка, а настоящая река, которую вброд не перейдешь, справа — слева не обойдешь, — такая она широкая и длинная. Когда подтянулись остальные, ослик оглядел всех и спросил напрямик:
— Кто не умеет плавать?
— Мы умеем! — зарекотали «краснощекий» и «совесть».
Кот недовольно завилял хвостом: — Умею, но не люблю.
— Я — плаваю! — радостно сообщила собака.
Все посмотрели на овечку. Та стояла, потупя большие печальные глаза и покраснев, словно провинилась в чем-то.
— Я боюсь шума, темноты и… воды, — прошептала она. Все обступили «пропажу». А та… Бедняжка: она почувствовала себя такой никчемной, такой неумехой… Что же делать?
— Оставьте меня, — сказала овечка, — а сами плывите на другой берег, к «чемуто»…
Ослик ждал, что скажут остальные.
— «Совесть», как думаешь? А ты, «раненый»?
— Нам не нужно «чемуто» без овечки, — ответил бурундук.
— Да, — поддержал его «краснощекий». — Обойдемся без этого «чемуто». Жили же мы как-то без него?
— Я думаю, без овечки «чемуто» перестанет быть «чему-то», — ответил загадочно кот.
— А может, ты попробуешь, а, «пропажа»? — спросила собака. — Плавать совсем не сложно — перебираешь лапами и плывешь…
— Нет, нет, лучше сразу умереть, — сказала овечка и задрожала так, что колечки на ее шубе зазвенели как колокольчики.
— Нет, ну не можем же мы оставить ее тут одну! — зашумел ослик. — Надо что-то придумать!
Думали долго, до самого вечера, когда на небе появилась луна. Она посмотрела на печально стоящего ослика, дрожащую от страха овечку и… незаметно для всех опустила в воду лунную дорожку, которая заиграла, заискрилась, слегка покачиваясь на волнах…
— Смотрите! — закричал «краснощекий». — Серебро на воде!
— Да ведь это лунная дорожка! — обрадовался кот.
— Дорожка? — переспросила овечка.
— Она самая! — ответил ослик. — Луна всегда приходит нам на помощь!
— И что, — спросила овечка, боясь поверить своему счастью — по ней можно идти?
— Я слышал, — сказал ослик, — что можно. Если очень верить.
— И я не утону?
— Ну что ты! — успокоил ее ослик. — Ведь мы будем рядом с тобой! Только надо соблюдать одно правило: всегда смотреть вперед, ни налево, ни направо, а только вперед!Все подошли ближе к воде.
— Эй, луна! — крикнул ослик. — Не убирай дорожку, пока мы не перейдем на другой берег!
И луна кивнула: — Не бойтесь!..
Тогда шестеро вошли в реку и пошли по дорожке: впереди — ослик, за ним — собака, следом — овечка, потом кот и суслик с бурундучком.
— Смотрите на дорожку! — говорил ослик. — Она выведет нас! Не сворачивайте с пути!
Вода в реке словно остановилась, рыбы тоже не плыли, а в изумлении выпучив глаза, смотрели на это удивительное шествие: серьезного, немного строгого ослика, бедную дрожащую овечку, пекущуюся о ней собаку, кота, не сводящего взгляда с луны, внимательного суслика и маленького забавного бурундучка. Они шли по лунной дорожке, думая об овечке, которая не умеет плавать, и о пути, который должен привести их к «чемуто»…
А луна — луна светила им, потому что знала — без ее света им не выбраться на дорогу, не прийти к «чемуто» и не понять, куда они идут…Гном Омыч, или Гномская страна Сказка для детей неопределенного возраста
1
Наш гном Омыч жил когда-то в обычной гномской стране, а потом уехал в горы, где встречал рассветы и закаты, умывался росой и писал стихи. Вы спросите, конечно, почему он уехал из гномской страны? Так слушайте, я вам все расскажу.
2Порядки в гномской стране были раз и навсегда заведенные и не менявшиеся много столетий подряд. Все гномы подчинялись Главному гному и без его разрешения не могли и шагу ступить. То есть могли, конечно, но строго в одном направлении. Стоило кому-то пойти в другую сторону, как его хватали и отправляли на плантации риса. В стране строго соблюдалось праворукость. Если узнавали, что у кого-то в семье родился леворукий ребенок, левша по-нашему, его тут же забирали у родителей и отправляли на плантации риса.
Другой закон касался разного рода творчества: разрешалось писать стихи, поэмы и рассказы строго одного размера. Если у кого-то выходило на строчку больше, то его отправляли на плантации риса.
Если на картине художника были изображены не те предметы, которые разрешались, то картину уничтожали, а художника отправляли на плантации риса.
3Так случилось, что в семье Омыча родился леворукий ребенок. Его сразу отобрали у родителей и отправили жить в сельскую местность, учиться в сельской школе и работать на плантации риса.
Обычно люди, погоревав какое-то время, смирялись с судьбой, но родители Омыча не могли забыть своего мальчика, который работал теперь на плантации риса.
Посовещавшись, они написали письмо Главному гному с просьбой забрать мальчика домой и обещанием не выпускать его в общество, чтобы он никого не смущал своей леворукостью. Мало того, что родители осмелились обратиться с просьбой к самому Главному гному, так еще письмо оказалось длиннее положенного на целых две строчки! Главный гном отреагировал мгновенно, и вскоре родители Омыча исчезли, словно их и не было.