- Ага… - кивает, делая еле заметный шаг в нашу с Тоней сторону. - На две недели.
Только ненормальный проведёт свой отпуск здесь, в городе…
Горло парализует от новой порции волнения, потому что Орлов поднимает руку, будто хочет до меня дотронутся, но я медленно пячусь назад, натыкаясь на свою тележку.
Точёная челюсть напрягаются, как и всё его красивое самоуверенное лицо.
После того, как он трогал меня в последний раз, я всю ночь провела в луже из своих слёз! В полном кавардаке мыслей, чувств и решений.
Если он захочет трогать меня опять, пусть хорошенько подумает!
- Мама, киндер купишь? - подаёт голос Тоня, потому что на неё уже минуту никто не обращает внимание.
- И мороженное и киндер? - спрашиваю строго, выпутываясь из настойчивого упрямого взгляда Орлова.
Тоня надувает губы, повисая на тележке.
Пока я рядом с ней, пытаюсь избавить от тяги к сладкому и вредному, поэтому каждый день готовлю ей “зеленую капусту”, и она каждый день ее не ест.
Посмотрев на Славика снова, тихо говорю:
- Ну, пока…
- Вас подбросить? - спрашивает, кладя руки на бёдра, запакованные в эти линялые джинсы с дырками на коленях.
- Мы живем в соседнем дворе, - говорю, толкая перед собой тележку.
- Сегодня четверг… - летит мне в спину.
Беру Тоню за руку. Оглянувшись через плечо, театрально округляю глаза.
Орлов смотрит на меня исподлобья, застыв в центре торгового зала.
- Правда? И что с того? - бросаю, выгибая брови.
Его губы кривит улыбка.
Отворачиваюсь, чувствуя, как печет затылок.
Глава 28. Славик
Сажусь в машину и врубаю кондиционер, бросив на сиденье бейсболку. Съехав в кресле, провожу рукой по волосам и стискиваю руль до резинового скрипа.
Гипнотизируя автоматические двери супермаркета, жду.
Жду, пока в них появляется морковно-рыжая голова, а за ней ещё одна такая же, только разбавленная белым.
Бросив взгляд на мою тачку, припаркованную на месте для инвалидов, Евдокимова вешает на нос солнечные очки и проходит мимо, покачивая аккуратной, одетой в джинсовые шорты задницей.
Нажав на кнопку, разворачиваю вслед за ними боковое зеркало, чувствуя, как ментально прорезаются клыки. Смотрю в след этому семейству до тех пор, пока не скрываются из вида за ближайшими кустами.
Прикидываю.
Просто прикидываю на сколько хватит моего терпения в этой игре под названием «смотри, но, блять, руками не трогай».
Ни на сколько.
Я не для того притащился сюда в свой отпуск, чтобы заниматься хернёй и хождением вокруг да около. Я притащился сюда, потому что перестал реагировать на всех женщин, кроме этой.
Кроме этой мне вдруг на фиг стал никто не нужен. Мне двадцать четыре, и это пугает.
И раз уж на то пошло, придётся нам решать эту проблему сообща.
Проблема в том, что я хочу участвовать в её жизни. И хочу, чтобы она проводила соразмерное количество времени в моей. На расстоянии, в онлайне или как, блять, угодно. Прошедший месяц показал, что это не лечится временем. И тот факт, что всю свою жизнь я ходил по этим улицам, не зная того, что она тоже ходила где-то здесь же, грузит меня, как лекция по философии. Но то, что я не вижу поблизости чёрного, мать его, Ягуара, приносит долбаное спокойствие, потому что когда ехал сюда, знать не знал что меня здесь ждёт.
Все охрененно усложнилось с этим её бессмысленным переездом. Это то, что злит меня сейчас. То, что она взяла и уволилась, будто перед ней все двери вокруг открыты. Еще меня злит то, что она похудела, будто месяц ни хрена не ела. У неё ключицы торчат так, что порезаться можно. Ее ноги выглядят белыми, тонкими и охеренно сексуальными. И все о чем я думаю, когда смотрю на них - как эти ноги будут выглядеть обмотанными вокруг моей талии, когда буду трахать их хозяйку так, что мое имя услышат на другом конце гребаного города. Потому что мы будем трахаться все две недели моего отпуска, это я ей гарантирую. И когда мы начнём, в её башке не останется места для других мужиков, потому что смотрит она на меня также, как полгода назад, как бы не выделывалась.
Я приехал. И хрен я уеду.
Достаю телефон и быстро печатаю:
«Стадион 64-й школы сегодня 20.30»
Убедившись в том, что моё сообщение прочитано адресатом, бросаю телефон на сиденье и дергаю с места, понимая, что меня вырубает.
Это ответ на вопрос, чем занять себя в оставшиеся пять часов. Добравшись до пустой квартиры родителей за пятнадцать минут, врубаю новенький кондей и иду в душ.
Я не предупредил о том, что заявлюсь вот так, потому что и дебилу понятно, на кой хрен всё это, а уж мою мать тугодумной никак не назовёшь.
Пытаясь не сточить плечи о тесные стены родительской ванной, бреюсь и голый валюсь в кровать. В советской девятиэтажке все будто нарочно строили не для людей, иначе какого хрена мне здесь всю жизнь так тесно?
В половину девятого вечера стадион моей родной школы выглядит, как муравейник. Моё присутствие здесь явно волнует многих, особенно незнакомых женщин возраста моей матери с колясками, набитыми внуками. Этим летом дышать по большей части нечем, но конкретно здесь пахнет, как раньше. Травой и землёй.
Сидя на скамейке, бросаю в спортивную сумку ключи от машины и затягиваю шнурки на старых беговых кроссовках, которые не надевал со школы.
- Прииииивет… - бахает по ушам тонкий запыхавшийся голосок, и в мою скамейку врезается убитый велик, розовый, как жвачка.
Подняв голову, вижу веснушчатое лицо Тони и широкую улыбку, которой не хватает центрального резца. Это пиздец как забавно, потому что пять часов назад он был ещё при ней.
- Здоровались, - улыбаюсь, упираясь локтями в колени.
Девчонка похожа на мать так, что я тупо охреневаю от этого, как в первый раз. Я не спец в общении с детьми, хрен знает, как себя с ними вести, но с этой у меня вроде проблем нет. Проблема в том, что я смотрю на неё и представляю Алевтину беременной. От, блять, меня. Тру ладонью подбородок, сжав зубы и задержав воздух, потому что в моих яйцах случается спонтанный выброс тестостерона.
- Эм… эм… а зачем ты побежишь? - щебечет мой растрепанный, блин, информатор, слезая со своего велика и опуская его на траву.
Осматриваюсь, впившись глазами в ворота стадиона.
- А мама твоя где? - спрашиваю хрипло, бросая на колени толстовку, чтобы мелкая раньше времени не узнала, чем конкретно делаются такие, как она.
Блять.
- По телефону остановилась поговорить. С дядей каким-то… - беспечно сообщает Тыковка, заглядывая в мою сумку.
- И часто она с ним разговаривает? - спрашиваю обманчиво спокойно, убирая толстовку к хренам.
- Ага и даже приходил как-то! Конфет принес, кислые были. Карамельки. Не люблю такие. Я киндер-шоколад люблю. У тебя есть собачка? - ковыряет пальцем облупившуюся краску.
- Нет, - говорю, вставая.
- И у меня нет…
Она вздыхает и садиться на скамейку болтая ногами.
Алевтина входит в ворота стадиона. Тонкая, прозрачная и серьезная. Одетая в розовые лосины и широкую футболку.
Застегнув сумку, срываюсь с места без разминки.
Глава 29. Аля
Широко шагая по тротуару, глотаю пыль из под колес велика своей дочери, которая крутит педали, как одержимая.
- Тоня! - ору ей в спину, но та скрывается за раскрашенными в триколор воротами школьного стадиона.
Ускоряюсь, на ходу запихивая телефон в свою поясную сумку. Поправляю хвост и треплю чёлку, перебегая дорогу и оглядываясь по сторонам. Потому что и с тех пор, как Орлов возник, будто чёрт из табакерки, я весь день собираю лбом дверные косяки.
Он знает, что я приду. Он пунктуальный до чертиков, поэтому я знаю, что он уже там.
Он приехал домой на две недели. В отпуск. В котором не был никогда. Об этом в офисе знают все. И, зная его работоспособность, это выглядит, как попытка суицида!
Он приехал ко мне.
От этого в груди тянет.
Сейчас я не хочу думать о том, что из всего этого получится.
Возможно, ничего хорошего?
Только он и я.
Здесь. Дома. Где я жила все эти годы, не зная о его существовании. Я думаю, что встреться мы в семнадцать, я бы и тогда втюрилась в него с первого взгляда! И я жалею, до слез жалею, что мы не встретились тогда.
Боже, что за дурь. Но моё сердце радостно сжимается, потому что, каким бы придурком Орлов порой не был, от одного его вида и присутствия где-то поблизости мне становится спокойнее. Так было и в Москве, просто я не хотела себе в этом признаваться, а сейчас могу. Могу!
Это чувство внутренней свободы просто разрывает меня на части.
Именно сейчас я ценю это чувство, как никогда в жизни. Я понимаю это именно сейчас, когда вхожу в ворота стадиона и быстро осматриваюсь, находя глазами сначала Тоню, а потом Славика.
Именно сейчас я понимаю, что всё сделала правильно. С Марком. Когда он позвонил во второй раз, я ответила ему то же самое. Я не хочу вспоминать об этом, потому что это было не просто. Но это было правильно! От облегчения мне хочется зареветь. Зареветь от того, что теперь всё это в прошлом.
Быстро иду к скамейке, где крутя головой и болтая ногами, сидит Тыковка. Исподтишка наблюдаю за тем, как тело Орлова ведёт себя в беге.
На нём синие шорты и белая футболка.
Я просто помешанная, знаю.
Но эти чертовы шорты сидят на нём, как родные. Натягиваются на его бёдрах и заднице, обозначая мышцы. Его большое тело пружинит и двигается так скоординированно, что я не могу отлепить от него глаз. Так может двигаться только человек, имеющий какой-нибудь спортивный разряд.
Смотрю на его темноволосый затылок, спрашивая Тоню:
- Хочешь сходить на турники?
На скамейке рядом с ней лежит потёртая спортивная сумка.
Улыбаюсь.
Эта сумка выглядит, как взрыв из его борцовского прошлого. На неё навешаны всякие значки и наклейки, и она очень древняя на вид. Немного подумав, отстёгиваю свою и кладу сверху.