Папиросы
Пó полю один солдат бежал —
хлоп, и папиросы потерял.
Медленно теперь ползи, солдат,
назад за папиросами.
Лучший друг солдата —
это черный ворон,
верная, ручная,
птица почтовáя.
Пó полю один абрек бежал —
хлоп, и папиросы потерял.
Медленно теперь ползи, абрек,
назад за папиросами.
Лучший друг абрека —
это черный ворон,
верная, ручная,
птица почтовáя.
Не вошедшие в книги
Белофонный лекиф
Сумрачного неба нежные изгибы…
По песку и снегу вьем узор прощальный,
Снова расставаясь, словно две подружки
На сосуде смертном… если мы могли бы,
Кто из нас на белой вазе погребальной
Чует холод вечной и стигийской ночи,
Угадать… но снег нам залепляет очи.
«Как зрачки от света, стали ýже…»
Как зрачки от света, стали ýже
границы снега. Как тень наружу
из ада, выходит на белый свет
осенний мусор в гнилой траве,
измятой снегом. Снег и глаза
пришедшей из преисподней гостьи
изъедены копотью. Взгляду открыт
кирпичноствольный сад Гесперид
с горящими яблоками комнат,
в которых о тени никто не помнит, —
не помнит тот, кто это сказал.
И твердых зданий кирпичный остов
срастается с небом, как названье
созвездий, сияющих над гранью
небес и города гипербореев.
Подземные воды ползут; леденея,
стволы, как призраки, в череп скользят.
Фонарь горит над пустым перекрестком.
Из мелких осколков сложены лужи,
словно слово вечность из льда. Не нужен
никому этот сад, потому и свят.
Не найдя ночлега, вернешься в ад,
с чьею кровлей я тело свое связал
утешеньем недолгим, короткой тростью.
〈Из Каллимаха. Эпиграмма на «Явления» Арата〉
На гесиодовский склад составлена песня, и мнится,
Что не древнейший певец был для нее
образцом,
Но подражает поэт сказанью сладчайшему.
Здравствуй,
Речи изысканность – плод долгих бессонных
ночей.
«Твои уста, уже не разжимая…»
Твои уста, уже не разжимая
моих сухих горячими собой,
пока не замыкают, дорогая,
моих своим счастливо, дорогой.
Пусть разрешат моим, уже отъятым,
пока что слышным, выговорить: знай,
я счастлив знать: твои еще разъяты,
пусть не моими, а твоим «прощай».
«Тай, и быстрее, чем снежная грязь…»
Тай, и быстрее, чем снежная грязь,
радость о том, что и радость не прочь,
неприхотливости снега учась,
в белый отлив отшлифовывать ночь,
в милую, снега милей, превратив
небу заметную бедную часть
жизни – по радио спетый мотив,
челку неровную, верность на час.
Тай, раз растаявшей радости вслед
я отвести и не пробую взгляд
от превратившихся в темные лет,
быстрых, бывало, как сам снегопад.
«Кончено: ни каменного каблука…»
С. Гандлевскому
Кончено: ни каменного каблука,
если близко блаженство и стол накрыт,
ни тем более медных подков, копыт,
если дом и невесту несет река.
Только наше, мое роковое топ-топ,
если чье-нибудь горе имею в виду
или к счастью чужому на ужин иду,
еле различимое в шарканьи толп.
〈Из Джеймса Дугласа Моррисона〉 На ту сторону
Вот день поставил ночи шах
ночь дню объявила мат
кто на дне кто в бегах
на ту сторону сделай шаг
сделай шаг
тут мы искали кайф
там копали клад
сколько тому назад
был наш последний плач?
на ту сторону сделай шаг
сделай шаг
я остров нашел тебя обняв
страну в твоих глазах
глаза вранье объятья тюрьма
на ту сторону сделай шаг
сделай шаг
скандаль кричи в неделю раз
в сутки раз каждый час
проход открыт брось свой страх
на ту сторону сделай шаг
сделай шаг
〈Из Джеймса Дугласа Моррисона〉 Каюк
Вот и каюк, милый мой друг,
вот и каюк, единственный друг, каюк
мечтам и замыслам, каюк
всему надежному, каюк
ни чуда, ни опор, каюк
я не найду уже любовь
твою
ты подумай как потом
вольно и особняком
и ничьей руки
в той стране тоски
там безлюдно пусто тихо тихо
любые дети это психи
дети дети это психи
дождик дождик перестань
это нехороший район
езжай-ка на шоссе, дружок
шахта нагоняет страх
езжай-ка к западу, дружок
поезжай по змее
и к воде, к древней воде, дружок
змея длиной в семь миль
по змее
змее сто лет кожа как лед
закат наш брат
закат наш брат
давай сюда и пойдет на лад
синий автобус готов для нас
синий автобус готов для нас
шофер куда увозишь нас?
убийца встал до зари
он надел башмаки он надел лицо
со старых картин
он прошел по коридору
вошел в комнату
где живет сестра
он зашел к брату
он прошел по коридору
и подошел к двери
он открыл дверь
«Папа? – Что, сынок? —
Я хочу тебя убить»
«Мама, я хочу тебя —»
ну же давай с нами рискни
ну же давай с нами рискни
у синего автобуса
меня жди
(синий автобус пока что – давай!)
вот и каюк, милый мой друг
вот и каюк, единственный друг, каюк
как больно говорить «иди»
но нам не по пути
смеху каюк и нежной лжи
ночам когда мы кончали жить
вот и каюк
«– Нежное какое у нас вчера…»
Е. Ф.
– Нежное какое у нас вчера: —
Не дотронься, не погляди.
– Щелью щель скорее, дырой дыра:
то и вынь, что туда клади.
〈Из Матиаса Клавдиуса〉
На каждый день подай мне Бог,
Чтоб этот день прожить я смог.
Он жизнь хранит и воробью,
Так позабудет ли мою?
〈Из Бертольта Брехта〉
На свету живут вот эти,
В темноте живут вон те.
Нам и видно тех, кто в свете,
А не тех, кто в темноте.
«Сияние ли…»
Сияние ли
сияние ца
лица твое сья
лица твое нье
нежгучее сья
неискупимого ца
〈Из Горация〉 Од. 1, 4
Разрешается колючая зима милой чредой весны
и Тепловея,
И машины тащат сухие днища,
И уже ни скот не веселится стойлом
или пахарь – огнем,
Ни луг седым не белеет инеем.
Уже Цитерея Венера ведет хороводы
под нависшей луной,
И, сочетавшись с нимфами, хорошие собой
Милены
Переменной стопой бьют землю, а Вулкан,
пылая,
Посещает тяжкие кузницы Циклопов.
Теперь хорошо блестящую от умащений голову
опоясать зеленым миртом
Или цветком, который приносит разрешенная
от уз земля,
Теперь хорошо заклать жертву Фавну
в тенистых рощах,
Потребует ли овцой, предпочтет ли козленком.
Бледная Смерть бьет равной стопой
в избы бедняков
И башни царей. О счастливец Сестий!
Жизни краткий итог нам воспрещает зачинать
долгое чаянье:
Вот-вот тебя покроет Ночь и небылицы-Деды,
И тощий Плутонов дом, куда едва прибудешь,
Ни царства над вином не выиграешь
броском костей,
Ни нежным Лицидой не полюбуешься,
от которого пылают все юноши,
Теперь и скоро девушки затеплятся.
Новогодняя песня
Мы до-ре-ми-фа-соль
Мандарины на елочке
Раз-двинь-двинь-двинь свой ноль
Кинь-кинь-кинь свою палочку
Мы буки-аз-глаголь
(чер) чернильное перышко
Раз-двинь-двинь-двинь свой ноль
Кинь-кинь-кинь свою палочку
Мы (мы) летим как моль
На свечной (ой) огарочек
Раз-двинь-двинь-двинь свой ноль
Кинь-кинь-кинь свою палочку
Мы (мы) горим как соль
Чик-чик-чик нашу челочку
Раз-двинь-двинь-двинь свой ноль
Кинь-кинь-кинь свою палочку
Мы и врачи и боль
Девочки мы и мальчики
Раз-двинь-двинь-двинь свой ноль
Кинь-кинь-кинь свою палочку
Мы друг без друга ноль
Ноль-ноль-ноль-ноль без палочки
Ой-ой-ой-ой-ой-ой
Бай-бай-бай-баю-баюшки
«Собственное сердце откушу…»
Н. С.
Собственное сердце откушу
но не перебью и не нарушу
ласковое наше шушушу
дорогие мои хорошие
«Свет-ошибка свет-оговорка…»
Свет-ошибка свет-оговорка
Ножиком вскрывает рот
Врет: минутку будет горько
А потом наоборот.
«Баяна стон блестит как сабля…»
С’est une chanson qui nous ressemble.
Toi, tu m’aimais et je t’aimais
Баяна стон блестит как сабля
Дышала ты дышали мы
Летала замирала сабля
Дыханье ты дыханье мы
Только пресеклись и ды и ханье
И ханье пресеклось и ды
В непрекословящих гортанях
У рассеченныя четы
〈Из Роберта Фроста〉 Остановившись у леса снежным вечером
Чей лес, мне кажется, я знаю:
в селе живет его хозяин.
Он не увидит, как на снежный
я лес его стою взираю.
В недоуменье конь, конечно,
зачем в ночи за год темнейшей
мы стали там, где нет жилья,
у леса с озером замерзшим.
Он, бубенцом слегка звеня,
как будто бы корит меня,
да веет слабый ветерок,
пушистым снегом шелестя.
Лес сладок, темен и глубок,
но в путь пора мне – долг есть долг.
И ехать долго – сон далек,
и ехать долго – сон далек.
«Благодарю вас ширококрылые орлы…»
Благодарю вас ширококрылые орлы.
Мчась в глубочайшие небесные углы,
ломаете вы перья клювы крылья,
вы гибнете за эскадрильей эскадрилья,
выламывая из несокрушимых небесных сот
льда хоть крупицу человеку в рот —
и он еще одно мгновение живет.