Перед ней замаячили холодные мушки первого снега. Лара не сразу поверила глазам – снег в конце сентября был дивом даже для их краёв. Предвестье скорой суровой зимы – сейчас он таял, едва коснувшись земли.
Мощные сильные лапы донесли её до деревни минут за семь. Над деревенькой уже плыл белёсый дым, воздух разрывали крики, большей частью женские.
От пожаров было удручающе светло. Лара слышала и видела всё, что боялась услышать и увидеть. Тут и там сверкали латы и шлемы кирасир – опять имперских, с красными шарфами. Под омерзительный хохот в сарай волокли девчонку. Где-то пытали мужчину и резали скот. В нос уже пробирался запах горелой плоти.
Лару замутило. Чтобы разом остановить этот кошмар – пусть на время и с риском для себя, – она вытолкнула из самой груди раскатистый громоподобный рык. От её боевого клича ужасающие звуки поутихли.
«Главное – не дать им стрелять…» – успела подумать Лара, несясь к костру, где пытали крестьянина.
На первого солдата набросилась с наскока, вонзилась в шею и, лишь тот обмяк, перепрыгнула на второго. Теперь кричали не только жертвы, но и палачи:
– Чужеземный зверь!.. Белая львица… Господи Иисусе, спаси нас… Пресвятая Дева Мария, заступница, защити…
Деревенские тоже удирали с молитвой на устах. Ларе даже стало интересно, в какой момент они заметят, что она преследует одну солдатню.
Кирасиры разбегались, как тараканы, и злили. Потом Лара научилась высматривать смельчаков, что мочились от страха, но всё равно тянули руки к оружию. На них нападала в первую очередь. Беглецов можно догнать и позже, а смельчаки были опасны тем, что из-за них догоняющей грозила стать пуля.
Кислая вонь немытых тел, вкус и запах их крови вызывали дрожь омерзения. К несчастью для ублюдков, ярость пересиливала.
«Никого нельзя оставлять. Я всех должна перебить…»
В конце концов, Ларе так опротивело кусать солдат, что она начала сшибать их на землю, скидывать шлем и наступать на голову лапой – до хруста.
Одного солдата без лат она сняла прямо с кричащей сестры Юргена. Схватила за шиворот и дважды отбила об угол горящего дома, как пыльную ветошь. Мерзавцу следовало пожалеть, что он не обратил внимания на вопли своих сообщников и не отпустил несчастную. Он и пожалел. Молил о пощаде, захлёбываясь кровью. Лара возмутилась – для насильников, пусть даже несостоявшихся, у неё милости не было. Только мучительная смерть.
Раскроила ему череп и оттолкнула лапой. Лапой, давно окровавленной и без него. Краем глаза она заметила, что на соломенной крыше кто-то сидит. Крестьянин или солдат – разбирать было некогда. И зря.
Секунду спустя оттуда донёсся еле различимый свист, а в левый бок будто вонзился пучок огненных стрел.
Лара оглянулась – кто посмел? Взревела, скорее от боли, чем для устрашения, и бросилась на дурака: встала на задние лапы, впиваясь когтями в край крыши, и начала остервенело подгребать солому к себе, отчего покусившийся на её жизнь солдат потерял равновесие и свалился на землю. Там она его и придавила.
А после рухнула рядом. Сбоку торчала солдатская пика, что казалась жарче огня.
«Господи… – пришло осознание. – Я ж теперь не встану».
Сквозь лиловую пелену в глазах Лара попыталась достать до пики зубами – и не сумела. Тьма в глазах наплыла лишь сильнее, веля замереть и не двигаться. Дыхание сбилось, в ушах зашумело. Кроме боли, появилось ещё одно, куда более жуткое чувство – из раны ручьём вытекала кровь. Вместе с ней утекала и жизнь.
«Помереть в кошачьей шкуре… Что за глупая смерть?»
Глава 19Женская дружба и топор
Лара запрещала себе прикрывать глаза, а ей так хотелось… С закрытыми глазами было легче справляться с болью, не видя людей вокруг. Довольно было слышать их царапающие слух голоса.
Никто не подошёл. Быть может, и к лучшему.
«Если подойдут, то добьют…»
Не слухом, телом ощутила – кто-то идёт. Шуршание и шорох чётко обозначились на мысленной карте надоедливых звуков.
«Наконец-то все замолкли». – Она приоткрыла глаза.
И завыла – сначала приветственно, потом благодарственно. Визжащий народ кинулся бежать.
– Ваша милость, берегитесь! Вы не глядите, что оно ранено! Не зверь это, а страшное чудовище!
– Да, да, чудовище… – пробурчал Крэх, подступая к Ларе.
Вилда в полумаске стояла неподалёку, с отвращением кривя губы.
– Ну что ты воешь, как вдовица? – вздохнул колдун. – Повернись-ка, будем пику из тебя доставать.
– Боли-и-ит, – пожаловалась Лара.
– А по-другому тебя не вылечить. И не ворчи. Всё равно никто тебя не понимает. – Крэх раздвигал её окровавленную шерсть, приговаривая: – Вот что б ты делала, кабы я не приехал, а? Мне даже любопытно. Лежала бы сейчас, кровью истекала, а люди добрые обложили бы тебя ветками да подожгли. Как днём бы светилась. Красота? Деревню она спасать помчалась, мало ей одной сопливой девчонки было… Давай ещё кого-нибудь спасём! Забыла, как эти неблагодарные людишки тебя на костёр отправляли?
– На виселицу, – коротко взревела Лара.
В потрясённой толпе зашелестели первые осмысленные слова:
– Зазнайка… Кошка… Мерле…
Лара была слишком слаба, чтобы вслушиваться.
– Не шевелись. Ты их от вояк спасла, а они тебя чудовищем кличут. Вот и терпи, Жанна д’Арк хвостатая.
Лара завыла ещё жалобнее. Наконец Крэх взялся за пику поближе к ране.
– Замри, чудовище, – потребовал он, резким движением вытягивая пику наружу.
Из горла извергся рёв пополам с протяжным воем, от которого Лара сама чуть не оглохла.
– Тихо-тихо! – напустился Крэх. – Сначала рану затяну, потом обратно превращу, иначе ты от боли сознание утратишь. С которым у тебя и так неладно…
– То не чудище, а Зазнайка… Лара… – услышала она, пока Крэх лечил её заклятием.
Пульсирующая боль отступила, плоть затянулась. О ране напоминала лишь тёмная кровь, окрасившая её левый бок.
К Ларе подошла спасённая от солдата сестра Юргена. Девушка встала на колени, чтобы омыть её бок водой из ведра. Осторожно касаясь руками мокрой шерсти, она прошептала:
– Спасибо, Зазнайка… то есть Лара.
– Пожалуйста, – ответила та, отрешённо глядя на красную, стекающую с шерсти воду. Её ответ, должно быть, звучал как смиренный львиный рык.
Многие убежали тушить два горящих дома, но человек десять остались, следя за Ларой со смесью ужаса и любопытства на чумазых от копоти лицах. Среди них стоял и её бывший ухажёр – донельзя растерянный Юрген.
Когда Крэх собрался её уменьшать, Лара поднялась на лапы и отряхнулась от воды. Не успела остыть боль от превращения в кошку обычного размера, как торопливый колдун уже протягивал руку для следующего заклинания.
– Погоди, ну не здесь же! – заволновалась Лара, глядя на поражённых свидетелей её метаморфоз – многих из этих людей она знала в лицо. – Я не хочу, чтобы ты обращал меня при всех!
– Я не понимаю твоих «мяу», – нахмурился Крэх.
Лара потрясла головой, привстав на миг на задние лапы.
– Давай хотя бы за дом отойдём!
– Ши-ги-шин-па-эр-дли-ях.
«Поздно», – вместе с новой болью осознала она.
– И правда – Лара! – ахнули деревенские.
Она задышала и позволила себе глубокий вздох.
– Так что ты пыталась сказать? – поинтересовался Крэх.
– Уже не важно, – осипшим голосом пробормотала Лара.
Она увидела, как Юрген отделился от толпы и убежал. Это почему-то успокоило. Зато среди людей начались волнения:
– Богомерзкий чернокнижник… А если он и нас зачарует?..
– Не тревожьтесь! – поспешно объявила Лара. – Он не причинит вам никакого вреда. Мы здесь, чтобы спасти вас от солдат, а не околдовывать!
Возбуждение в толпе не унималось, но хотя бы стало менее враждебным.
«Крэху придётся стереть им всем память…»
Лара повернулась к колдуну.
– Не думала, что когда-нибудь снова это скажу, но… спасибо тебе, Крэх.
– Не думала она, – ворчанием ответил тот. – А я вот думал. И никогда не сомневался, что ты опять угодишь в переплёт.
– В книге есть заклинание для тушения огня? – выразительно спросила Лара.
Крэх бросил безучастный взгляд на зарево пожаров.
– Не уверен.
К удивлению Лары, в деревню вкатила одна из повозок Крэха, с которой слезли три матроса.
– Мельник поведал мне о солдатах и, прежде чем тебя догонять, я отправил кучера за повозкой и товарищами, – вертя тростью, пояснил колдун.
– То есть… – обомлела Лара, – первое, о чём ты подумал…
– А мерзавцев-то сколько! Всё-таки не зря я за тобой поехал, – весело заметил Крэх, подходя к лежащему на земле солдату. Он поддел его голову сапогом и слегка наклонился. – Живой? Со мной поедешь.
По давно заведённому порядку Крэх замораживал раненых солдат, разоружал и уменьшал. Два матроса, притащившие четыре пустые клетки, сажали кирасир под замок. Вилда и третий матрос собирали пистолеты, палаши[17] и пики.
Лара только качала головой.
– Ты – вылитый жнец смерти.
Деревенские жители наблюдали за действиями Крэха и его помощников без понимания происходящего, но с одобрением.
– Лара, – спросил кузнец, показывая на сбор солдат, – как это понимать?
Та не знала, что ответить, не пускаясь в объяснения, и отвечала коротко:
– Как дань.
Пожары почти потушили. Снег больше не падал. Крэх собирал ещё живых с азартом грибника.
– Вот это улов! – приговаривал он. – Отличное пополнение моей коллекции. С такой отборной швалью и пираты не сравнятся…
Лара отряхивала камзол, когда из толпы вдруг сказали:
– Спасибо тебе, Лара. До конца наших дней мы перед тобой в долгу.
Ей стало неловко. Она совсем не чувствовала, что заслужила благодарность.
«Без чудовища я бы не справилась», – подумала Лара, а вслух произнесла:
– Знаете, почему за тридцать лет войны на вас ни разу не нападали? – Деревенские задумались, замялись. – Потому что все эти годы вашу деревню защищала бабушка.