– Некому волноваться! Все ушли на фронт.
– Уехали, что ли? Когда вернутся?
– Понятия не имею! Мать исчезла неделю назад. Меня воспитывает.
Марк посмотрел в пол. Наверное, читал оставленные на паркете следы.
– Понятно.
Ничего он, конечно, не понял. А так хотелось, чтобы именно Марк догадался, что матери уже нет давно, что Агата устала ждать ее возвращения, что все слишком запуталось. И что она не хотела ничего плохого Серафиме. Все как-то сложилось неудачно.
Она вдохнула побольше воздуха и не стала ничего объяснять.
– Короче, никого сегодня не будет, – произнесла она.
– Ладно. Одевайся. – Марк достал из сумки блокнот. С ладонь величиной. На пружинке. – Потом со всем разберемся. – Он что-то быстро написал. Треснула разрываемая бумага. Листок остался на подзеркальнике. – Темно уже. Надо кого-нибудь еще позвать. Вдвоем мы не справимся. Сама говорила, друзей много. Что ты стоишь, на меня смотришь? Двигайся давай!
Агата через силу заставила себя шевельнуться, ушла в комнату. Когда это она успела наговорить Марку про друзей? Какие у нее друзья? Не Ваську же звать. Можно попробовать звякнуть Синявиной. Но та замучает вопросами, а потом всем растрезвонит про Марка.
В закрытую дверь стукнули.
– Я жду на лестничной клетке! Одевайся теплее. И фонарик возьми.
Фонарик – это хорошо. Фонарик – это свет в темноте, что собрался вокруг. Фонарик светит. Тускло, когда один. Нужен еще. Или парочка.
Агата щелкнула найденным фонариком и села на кровать. Вещи, вещи. Ее постоянно окружали вещи. Они защищали. Чтобы было не холодно, не темно. А еще защищала мама. Но ее сейчас не было.
Мама! Ну вернись ты уже! И пускай все будет по-другому. Пускай все будет хорошо.
В коридоре что-то скрипнуло, щелкнул замок.
Мама?
Агата подалась вперед, чтобы встать, чтобы выбежать за дверь. Но в прихожей опять была тишина. Только на улице что-то шумело. Машина там орала, что ли? Покашляли. Марк ждал.
Агата сбросила тапочки, пошевелила пальцами ног.
– Ты там уснула?
Агата вздрогнула.
– Иду, – отозвалась.
Стянула с кровати кофту и вышла в прихожую.
– Молись, чтобы мы ее нашли, – бросил Марк, сбегая по ступенькам вниз.
Агата фыркнула, демонстративно медленно закрыла дверь, стала спускаться, сползая подошвами со ступеньки на ступеньку. Кроссовки старые, стертые, скользят хорошо.
– Я бы без тебя обошелся. Ты мне только место покажи, где вы расстались.
– Да помогу я, помогу! Чего ты гонишь?
– Я не гоню. Я хочу, чтобы ты уже хоть что-то сделала! Друзьям позвонила?
– Нет!
– Так звони! Кто-нибудь тебе может помочь? Хорошо бы пару пацанов. И пускай фонарики прихватят.
– Тогда уже сразу в полицию звонить! Пришли бы с собаками и всех поймали.
Марк остановился так резко, что Агата налетела на него, ткнувшись носом в мягкую ткань пальто.
– Я потом вас сдам в полицию, – негромко пообещал он, упирая на слово «потом». – Сначала мы найдем Серафиму.
Агата потянула из кармана телефон, и он сам ожил в ладони, засветился, завибрировал.
– Ты мне нужен! – Агата пропустила приветствие. Чего Емельянова приветствиями баловать?
– Это ты мне нужна, – грустно сообщил Андрей.
– Из дома поперли?
– Не выпускают. Скажи что-нибудь, чтобы выпустили.
– Тут одного человека надо из закрытой квартиры вытащить, – сообщила Агата Марку.
И он вытащил. Долго объяснял озадаченному отцу, зачем им нужен Андрей. Емельянов стоял рядом и светился от радости, руками показывая Агате, как он счастлив ее видеть.
Фонарик ему пришлось покупать в ночном ларьке.
– Мы как эти… охотники на приведений! – радовался он, размахивая покупкой и щелкая, щелкая, без остановки щелкая кнопкой: пять режимов, десяток вариантов света. – А кого ищем?
– Инопланетян. – Агате давно хотелось стукнуть Емельянова этим фонариком по голове. Но она держалась. – На днях приземлились. Их Стрельцов встречал. Но не угадал с букетом. Нужно было гвоздики брать, а он хризантемы приволок. Хризантемы, между прочим, цветы смерти. Древние греки считали, что это звезды, упавшие с небес, души умерших, и никогда-никогда их не срывали. Но пришли русские и потоптали все греческие клумбы. А тут Стрельцов с секатором как набросится на святое и покосил всю полянку. Короче, расстроились инопланетяне и дали деру. Ракету свою оставили. Теперь она портит вид города. Надо инопланетян поймать, посадить в ракету и чтобы они валили отсюда. Операция по спасению.
– Круто! – от восторга Андрюха забыл про фонарик. – И откуда ты все это знаешь!
– Что я знаю?
– Про хризантемы.
– Книги читать надо.
– Так ты же… – Что-то он хотел сказать обидное, но вовремя остановился. – Не читаешь, короче.
– Сам ты не читаешь! – обиделась Агата.
– Про хризантемы было красиво, но на самом деле инопланетяне здесь вы, – сказал Марк. – Это вас надо спасать.
– А чего? – наградил всех жизнерадостной улыбкой Андрей. – У нас все хорошо.
И щелкнул фонариком.
– Дебил, – прошептала Агата.
Она вызванивала Стрельцова, но было похоже, что он поссорился с мобильным. Они теперь жили в разных комнатах, спали в разных кроватях.
– Ну давай, давай, спасатель!
– Даже если мы никого не найдем, все равно круто! – радовался Емеля.
– Найдем, – шептала Агата. – Куда она могла деться? Ну? Давай!
Гудки телефона были такие же упрямые, как и человек, не отвечавший на звонок. Но вот Ванечка подошел и не сказал Агате ничего хорошего.
– Надоела ты мне со своими сказками, – вздохнул Стрельцов. – Придумай что-нибудь получше, чем прыгающая по деревьям девушка.
– Ты что, дурак? Тебе же говорят: помощь необходима! Тут родители ее пришли.
– У инопланетян нет родителей. Отвали.
– Чурбан ты бесчувственный! – заорала Агата. – Балбес! Дубина! Вот и сиди там, читай свои книжечки! Пазлолюб! И не приноси мне больше свои вонючие листочки! Не нужны они мне!
– Хорошо. Не буду.
И отключился. Агата сжала телефон в кулаке.
Емельянов улыбался. Противненькой такой улыбочкой.
– Ну? – хмуро спросил Марк.
– Влюбилась, – за Агату отозвался Емельянов.
– Ты еще мне тут будешь! – замахнулась на него Агата.
– Так бывает! – заржал Андрей, отбегая в сторону.
Как будто он хоть в чем-то разбирается.
– Ладно, пошли. – Марк зашагал вперед. – Сначала обойдем парк, потом разделимся. Прочешем его по квадратам. Серафима… она может не отзываться на имя. У нее это бывает.
– Зачем ты ее ко мне привел? – зло спросила Агата. Хотелось уйти. Плюнуть на все и сбежать. Фигня все это. Девочки, мальчики – чушь собачья. Какая трагедия в том, что ушла девочка? Ушла – вернется.
– Вот и я думаю – зачем? Хотел сделать доброе дело, тебе помочь.
– Что?
– Специально пришел вчера с Серафимой. Собирался вас познакомить.
– Зачем?
– Зачем люди знакомятся? Она потом весь вечер тебя рисовала. Тогда я тебя нашел. По адресной книге нашел. Агат в этом округе не так много. Школа. Домашний адрес. А тут мне позвонили. Готовы документы, срочно приезжай. Я уже около твоей школы был. Я даже предположить не мог, что ты ее бросишь!
– Так бы и писал.
– Не было времени писать.
– Она у тебя разговаривать умеет?
– А ты – думать? – накинулся на нее Марк. – Хоть иногда.
– Я умею! И вообще сейчас уйду!
Не ушла. Не успела. Дернулась, но ее перехватил Марк:
– Никуда ты не уйдешь! Надо сделать дело, а потом проваливай ко всем чертям. Знать тебя больше не хочу!
Агата вырвалась. Ярость булькала в горле:
– Не ори на меня! Найду я тебе ее! Слышишь? Найду!
– Андрей! – пошел прочь Марк. – Идешь со мной.
– Эй, а Гатка что? – осветил одноклассницу Емеля. Агата крутанула пальцем у виска.
– Агата идет по левой стороне, мы по правой. Смотрим внимательней. Серафима может выйти на звук. Светлое серое пальто. Это поможет. Пока работаем втроем. Скоро подойдет ее отец.
– Да ладно! Мы и сами о-го-го! – потряс фонарем Андрюха. – А кого ищем? Кошка, что ли, сбежала?
Марк грустно покачал головой.
В парке было сумрачно и неуютно. Темные деревья приблизились, за каждый куст встало по убийце. А кое-где и по двое. За плечи хватала прохлада. Мурашки рождали чувство, как будто в спину постоянно смотрят. Долгим неприятным взглядом.
– Серафима! – крикнул Марк, заставляя темноту съежиться, а убийц уйти подальше в тень.
В просвете между деревьями вяло подмигивала яркая звезда.
– Круто, – прошептал Емельянов, и Агата стала идти медленнее.
Не нравился ей вечерний лес. Он постоянно выплевывал из себя звуки и шорохи, выпускал одиноких собачников и припозднившиеся парочки. Пробежали два спортсмена, прошуршал шинами совсем уж сумасшедший велосипедист.
– Серафима! – И сразу, без перехода: – Агата, ты не отставай!
– А она девчонка, да? – задавал вопросы Емельянов. – Маленькая?
– Большая. Ей двадцать, но ведет она себя как маленькая.
– А как она на улице оказалась?
– Кое-кто за ней не уследил.
– Кое-кто – это Гатка? Гатка, ты чего, зверь?
– Отвали! – огрызнулась Агата. – Она вообще говорить не умеет.
– Серафима обычно дома сидит, – терпеливо объяснял Марк. – Ее отец никуда не отпускает.
– А сегодня был день открытых дверей? – съязвила Агата.
– А сегодня был день. – Марк что-то искал в своем телефоне, недовольно качал головой.
Когда Агата перестала смотреть на его склоненное лицо, освещенное болезненным синим светом, то парк ей показался особенно темным. Он не пускал. Он прогонял прочь.
Емельянов играл фонариком. Желтый блин света то освещал его стоптанные ботинки, то исчезал, всасывая в себя кусочек действительности. С погашенным светом пропадала и часть парка.
– А она ведь больная, да? – спросил Емельянов.
– Все мы тут нездоровые, – нехотя произнес Марк.
– Ага, особенно некоторые. – Агата отвернулась от луча фонарика.