В зале ратуши был воздвигнут на пьедестале мой бюст, окруженный медальонами с надписями: «2 апреля 1805 г.» (день моего рождения), «4 сентября 1819 г.» (день моего ухода из Оденсе) и «6 декабря 1867 г.». Народу собралось около двухсот пятидесяти человек, из всех классов общества. Бургомистр провозгласил тост за меня, и затем мне была пропета приветственная песня:
Лебедь вновь в край родной прилетел,
Где в утином гнезде он родился,
Где печальный влачил он удел,
Где смиренью, терпенью учился!
«Безобразным утенком» он слыл,
В камышах от пинков укрывался,
В мире грез – утешенья и сил
Для борьбы с злом и тьмой набирался.
У! как злобно вопил птичий хор!
Ведь ни гуси, ни утки не знали,
Что покинет утиный он двор
И исчезнет в сияющей дали!
Что недаром к чужим берегам
Лебедь гордый полет свой направит,
Что он славой покроется сам
И родной уголок свой прославит!
Что волшебною песнью своей
Лебедь, помнящий детства невзгоды,
Очарует весь мир, всех людей,
Несмотря на их званье и годы!
Коммерсант Петерсен тоже поднял в честь меня бокал и сказал такую речь: «Почти полвека тому назад покинул наш город бедный мальчик, чтобы начать борьбу с жизнью. Проводы были самые тихие; никто ведь не знал его, никто не обращал на него внимания; только две женщины – его мать и бабушка – провожали его недалеко за город, но пожелания и молитвы их провожали его во всю дорогу. Первой целью его стремлений была столица; там он решился начать свою великую борьбу, чтобы достигнуть великой цели. В столице он очутился вначале одиноким, без друзей, без родных, но все же он начал свою борьбу; у него было две могущественные опоры: вера в Провидение и вера в собственные силы. Тяжела была борьба, много пришлось ему изведать лишений, но твердая воля непрестанно двигала его вперед, и, может быть, именно эта борьба и явилась родоначальницей неистощимых богатств его фантазии. Мальчик стал мужем и находится теперь среди нас. Имя его было в эти дни на устах у всех. Борьба его закончилась победой; его чествовали и короли, и князья, и – что еще важнее – чествуют его сограждане».
В заключение оратор поблагодарил меня от лица всех сограждан за все, что я подарил своей родине, и за то, что я никогда не забывал своего родного города. Конец речи был покрыт восторженным «ура». Я был очень тронут и ответил приблизительно так: «Мне невольно приходят на ум дни детства и связанные с ним воспоминания. С этим залом связано три воспоминания; в первый раз я явился сюда ребенком – смотреть музей восковых фигур, и вид королей, князей и разных знаменитостей произвел на меня сильное впечатление. Во второй раз я смотрел тут на празднество, устроенное по случаю дня рождения короля. Меня провел сюда старичок-музыкант, и я любовался из оркестра на освещенную залу и на танцующих, узнавая среди них знакомые лица. В третий же раз я нахожусь здесь сегодня, когда сам являюсь почетным гостем, которому оказано столько сердечного внимания. Все это кажется мне сказкой; впрочем, я уже успел убедиться, что сама жизнь – прекраснейшая сказка!»
Оркестр заиграл мелодию «Дания – моя родина», и епископ Энгельстофт очень тепло и красноречиво провозгласил тост за Данию. Бургомистр Кох произнес юмористический спич, в котором предлагал выпить за мою «супругу» – она хоть и существовала лишь в моем поэтическом воображении, тем не менее создала для многих рай на всю жизнь. Я поблагодарил за этот тост и, напомнив присутствовавшим о старинном обычае украшать кубки венками, добавил, что желал бы украсить свой венком из цветов, на лепестках которых красовались бы имена присутствующих здесь милых дам. Затем сказал шутливую речь полковник Вопелль; он говорил о моих детях, которых так любят его солдаты и которые направляют их на путь истины. Инспектор школ Мюллер приветствовал меня от имени тысячи шестисот детей, находившихся под его надзором; мой школьный товарищ, советник Петерсен, сказал посвященное мне стихотворение, а городской пробст Свитцер заявил, что следует провозгласить тост и за мой родной город, избравший меня своим почетным гражданином. Пришлось мне еще раз ответить речью. Я сравнил в ней свою жизнь с постройкой здания, над которой особенно потрудились два человека: Й. Коллин и Г. Х. Эрстед. Теперь здание возведено, и остается лишь увенчать его; пусть же этим венком будет мое «спасибо» городской общине Оденсе, которая – вижу с удовольствием – процветает не только материально, но и духовно, стремясь к добру и красоте. Я бы охотно обратился со своим «спасибо» отдельно к каждому из присутствующих, доставивших мне сегодня столько радости, но это невозможно, и мне приходится собрать их все в одно великое «спасибо» и пожелание процветания моему родному городу Оденсе!
После ужина предполагались танцы, но еще до начала их меня усадили в кресло посреди залы, вошли попарно разодетые детишки и принялись плясать вокруг меня, напевая сложенную для этого случая Иоганом Кроном песенку:
Вьется змейкою дорожка;
Покосившийся немножко
Домик низенький стоит…
Там – учитель говорит —
Жил наш Андерсен малюткой.
Оле сказкой, прибауткой
Тешил мальчика не раз
Перед сном в вечерний час.
Домовой его баюкал;
Леший из лесу аукал;
Мальчик видел водяных;
Из ветвей ему густых
Улыбалася Дриада,
А зимой в окно из сада
К ним глядела без чинов
Королева бурь, снегов.
Видел он фантазий фею,
Проводил часы он с нею
И все сказки, что слыхал
От нее, нам рассказал!
Сколько мы часов приятных
В чтенье сказок тех занятных
Провели и проведем,
Видя въявь и Старый дом,
Карен, Инге, как живую,
И Русалочку, и злую
Королеву, что детей
Превратила в лебедей!
Видя эльфа, пчел царицу,
Старый дуб и Феникс-птиц,
Кошек, Руди, Деву льдов,
Эльфов, троллей всех сортов!
Счастье, знать, само надело
На тебя калоши. Смело
В них шагал ты по дворцам!
Но всего любимей там
Ты, где мы царим всецело!
Ну, живей, друзья, за дело!
Хоть мала рука у нас,
Так пожмем двумя зараз
Руку сказочника-друга!
Велика его заслуга:
Он развел волшебный сад,
Где найдет и стар и млад
Тень, и отдых, и прохладу,
Утешенье и отраду!
Другом мы его зовем,
В честь его мы песнь поем!
Во время ужина была получена на мое имя масса приветственных телеграмм. Оказывалось, что редкое празднество, данное в честь меня, нашло в стране сочувственный отклик, и это, конечно, сделало мою радость еще полнее. Мысль о том, как отнесутся в стране к этому празднику, боязнь осуждений угнетали меня во все время его, набрасывали на весь этот блеск и веселье туманный покров, и я отдавался своей радости лишь урывками. Но вот пришла первая телеграмма. Ее прислал Студенческий союз, и содержание ее рассеяло туман; на душе у меня просветлело. «Студенческий союз шлет Х. К. Андерсену свой привет по поводу сегодняшнего знаменательного торжества, благодарность за прошлое и лучшие пожелания будущего!» Теперь я знал, что университетская молодежь принимала участие в празднестве и моей радости. Затем последовали телеграммы от частного кружка копенгагенских студентов и от Ремесленно-промышленного общества города Слагельсе. Там вспомнили, что я провел в этом городе несколько лет школьной жизни и, таким образом, до некоторой степени принадлежу и ему. Потом были получены приветственные телеграммы от друзей моих из Орхуса, из Стеге и проч. Телеграмма следовала за телеграммой. Одну из них прочел бургомистр. Это был привет от короля. «Я и вся семья моя присоединяемся к сегодняшнему чествование Вас гражданами Вашего родного города и шлем Вам наши лучшие пожелания. Кристиан R.». Общество отозвалось на это восторженным «ура»; с моей души слетело последнее облачко.
Я был бесконечно счастлив, и в то же время мне пришлось убедиться в невозможности полного счастья здесь на земле, сознать, что все-таки я лишь жалкий смертный, подверженный всяким земным невзгодам. Меня мучила зубная боль, усилившаяся от жары и душевного волнения до невероятной степени. Тем не менее я прочел вечером для детишек сказку. Затем явились депутации от различных городских корпораций. Все они с факелами и развевающимися знаменами собрались на площади. Я подошел к открытому окну; отблеск от иллюминации и от факелов заставлял гореть все окружающее, площадь была запружена народом, грянула приветственная песнь…
Потрясенный душевно, изнемогающий телесно от страшной зубной боли, я не мог наслаждаться этой блаженнейшей минутой в моей жизни. Зубная боль была просто нестерпима; струя холодного ветра, дувшего из окна, сверлила и жгла мои челюсти, и я, вместо того чтобы отдаваться упоению этих минут, следил по печатному тексту песни – сколько еще остается петь куплетов! Я дождаться не мог конца этой пытки, которой подвергала мои зубы холодная струя воздуха. В эти минуты боль и дошла до своего апогея, когда же факелы погасли – унялась и боль. Ах, как я обрадовался! Всюду встречал я приветливые взгляды, все желали сказать мне доброе слово, пожать руку. Усталый вернулся я в дом епископа и скорее отправился на покой, но сон бежал от меня, так я был взволнован, и я заснул лишь к утру.
Утром я поспешил написать благодарственные письма королю, Студенческому союзу и Ремесленному обществу в Слагельсе. Затем пришлось принимать многочисленные визиты. Отмечу посещение старухи, бывшей одно время нахлебницей у моих родителей. Она плакала от радости, говоря о моих успехах, и рассказала, что стояла вчера вечером в толпе на площади и, любуясь всем этим великолепием, вспоминала моих старых родителей и меня самого, каким я был в детстве. «Такое же великолепие было, я помню, когда приезжали сюда король с королевой!» – заметила она. То же говорила она и вчера другим старухам, своим соседкам, и те плакали вместе с ней от радости, что «бедный мальчик мог дойти до того, что его чествуют как короля!»