Люди у океана проснулись, почувствовав, как знобит землю под ними. Зашипело, заволновалось пламя домашних очагов. Заскулили лайки у яранг. Сильнее прижались к важенкам разбуженные тонконогие оленята. Старый шаман Там-Там, закрыв глаза, вслушался в треск расходившейся по швам земли.
– Это хромой Нинвит уселся на спину громадного оленя и хочет раздробить землю на мелкие крошки, – тихо сказал он напуганным соплеменникам, прибежавшим в его ярангу, – только добрым духам под силу помочь нам.
Сидя на коленях перед домашним огнём, шаман запел ему одному известную песню. Он умыл своё лицо дымом костра, и огонь прочитал горе старика. Тогда тонкая, как нить шелкопряда, струйка белого дыма, запомнившая шаманскую песню, поднялась в румяное от зимней зари небо. Всё выше и выше тянулся дым от домашнего огня, и быстрый ветер, подхватив шаманский зов о помощи, разнёс его по округе.
Тем временем Нинвит всё безжалостнее пришпоривал оленя. Вожак стада задыхался под хромым злодеем. Всё шире по заснеженной земле расползалась чёрная паутина трещин. Но вдруг кто-то невидимый схватил вожака оленьего стада за рога и с силой осадил его. Огромный зверь заревел и с грохотом рухнул на землю. Подняв высокий столб снега, олень затих. Нинвит кувырком слетел с широкой спины поверженного зверя. Чертыхаясь и прихрамывая, он поспешил убраться восвояси. Потеряв вожака, стадо оленей замедлило свой бег, а чуть погодя и вовсе остановилось. Земля, как взволнованная в чашке вода, постепенно успокоилась и снова застыла на месте. Буря стихла, будто её и не было. Только лёгкий, едва уловимый утренний ветерок лениво бренчал на медных колокольчиках в людских стойбищах. На снежные шапки синих сопок легла розовая полоска холодного рассвета. Начался новый день.
Там-Там закончил песню и поднял морщинистое лицо от домашнего костра, который горел теперь ровным пламенем.
– Богатырь Узон снова спас нас! – Откинув полог яранги, Там-Там вышел на освещённый солнцем снег. – Нет границ у его доброты, как нет их у неба над нами. И пусть никогда не перестанут люди благодарить доброго духа за его смелое горячее сердце.
В тот день под звуки шаманского бубна, собравшись в хороводы, люди танцевали магические танцы во славу добрых духов, которые всегда приходили к ним на помощь. И только хромой Нинвит, не в силах взлететь в небо, ковылял по бесконечному снежному полю в сторону своей мрачной долины. Оставляя на снегу пепельные кляксы, он кричал в чистое утреннее небо страшные проклятия:
– Я им ещё покажу! Я стряхну с этой земли всё живое. Не звучать людскому смеху среди гор. Не бывать этому! Никогда!
III
Богатырь Узон жил на вершине высокой сопки неподалёку от царства дымящихся гор. Был он силён и статен, как таёжная лиственница. Сильными руками много раз закрывал он жерла шипящих вулканов, спасая стойбища от всеядных потоков лавы. Богатырь умел оборачиваться ветром, который усмирял бегущих оленей и успокаивал качающуюся землю. В то утро, увидев тонкую струйку дыма от костра старого шамана, Узон поспешил к людям на помощь.
Много раз злые духи сражались с богатырём, но Узон всегда оказывался ловчее и сильнее их. Никто не знал, где его дом, откуда он прилетает и куда возвращается после очередной схватки с войском Нинвита. Не знали того и люди. Узон любил человека, но не подпускал его к своему убежищу. По человечьим следам Нинвит с лёгкостью мог отыскать его сопку, разрушить её и превратить богатыря в камень. Поэтому люди знали об Узоне только одно: сердце богатыря было наполнено добротой, как океан водой.
Одиноко жилось Узону на пустынной и молчаливой сопке. Подолгу сидел богатырь на самом её краю, откуда было видно, как каждый вечер солнце, обдав последней волной тепла синеющие горы, скатывалось за горизонт. Иногда богатырь вырезал из ивовых прутьев острые стрелы для лука. А бывало, откладывал работу в сторону и начинал играть на варгане музыку залётных ветров, бесконечных зимних вьюг и осеннего листопада. О чём-то далёком и неведомом пел Узон на своей сопке. Никто не слышал его песен, но если бы нашёлся во всём свете хоть один слушатель этой музыки, то он заплакал бы слезами горькими и чистыми – очень грустна была песня Узона.
Так прожил богатырь ещё одну зиму, длинную и белую, как борода самого старого мудреца. После холодов, вьюг и бесцветных водянистых сумерек пришёл в края Кутха месяц талой воды.
Когда река Палана спросонья скинула с себя ледяное одеяло, подошла пора добрым духам собираться на весенний совет. Едва полопались почки на берёзах и показалась на свет новая, полная жизни и сока листва, духи обернулись белыми лебедями и покинули свои дома: заспанные леса и окоченевшие озёра. Прилетел на совет и Узон.
Когда все духи собрались на берегу реки, самый старый и мудрый из них, Калак, обратился к богатырю:
– На сей раз, храбрый Узон, мы хотим поговорить о тебе.
Богатырь подошёл к старцу и приготовился слушать.
– Силён и могуч ты. Сердце твоё не ведает страха. Нет на земле Кутха богатыря отважнее тебя. Но ты совсем один, мой друг, а ничто так не точит силу, как одиночество.
Из всех слабее тот, кто одинок. Поэтому всё на этой земле ищет себе пару. Пришла пора и тебе, Узон, отправиться к людям и найти жену по душе.
– Но я могу бороться с Нинвитом в одиночку! Мне хватает сил, чтобы одолеть его, – возразил Узон, – да и потом, какая от жены помощь в сражениях?
Калак лишь улыбнулся на эти слова молодого богатыря. Тысячу лет назад он и сам думал так же.
– Нинвит не один. С каждым годом его племя всё многочисленнее. Оглянись вокруг, Узон. Посмотри, как сильна лиственница. Но даже она растёт поближе к другим деревьям, чтобы её не погнул ветер. Все реки, ручейки и речушки бегут навстречу друг другу и становятся однажды бесконечным океаном. И никто во всём свете не может его переплыть.
– Я не понимаю тебя, Калак, – Узон опустил голову, – как простая женщина из человеческого стойбища сможет сделать меня сильнее?
– У всякой силы есть предел. Костёр потухнет, если не подбрасывать в него сухие ветки. Океан станет пустыней, если реки и ручейки не будут питать его. Ты заботишься о людях, которые живут в наших краях, но кто-то должен позаботиться о тебе, Узон. Нет ничего важнее для богатыря, чем женская забота и любовь.
Задумался Узон над словами мудрого старца: «У всех духов, сидящих теперь на совете, дома остались их верные жёны. Даже у бессмертного Кутха есть жена Мити». Вспомнил богатырь и печальные песни, что поёт он долгими вечерами на вершине своей сопки.
– Что ж, быть по-вашему, мои добрые друзья, но как отыскать среди множества женщин, населяющих землю Кутха, ту единственную, чья любовь сбережёт и приумножит силы богатыря, ту, которая согласится покинуть своих соплеменников и полететь со мной на пустынную сопку?
Старец Калак улыбнулся растерянному Узону.
– Лети к людям и помни, что каждый человек – это музыка: неповторимая и ни на что не похожая. Когда приходит в мир новая жизнь, ветер плетёт для неё мелодию из иголок кедрового стланика, шума дождя, гула, что доносится из морской раковины. Ветер никогда не повторяется, поэтому все люди разные. Из всех мелодий, что звучат теперь на земле, найди ту, которая придётся тебе по сердцу, Узон.
Найди ту, которую захочешь слушать всю жизнь… – Калак замолчал и посмотрел, как весело журчит и переливается на солнце быстрая Палана.
Узон решил послушать совета добрых духов. Обернувшись лебедем, он отправился в край людей, чтобы отыскать ту, без которой одиноко смелому богатырю жить на вершине сопки.
IV
Долго кружил Узон над землёй. Много племён повидал он и много девушек повстречал в ту весну.
Одна не похожа на другую. Каждая по-своему хороша.
Повстречал Узон внучку лесного шамана – скромную Мичийэ. Была она тиха, как горная речка подо льдом. Девушка трудилась от зари до зари, напевая простую и чистую мелодию, которую Узон никогда раньше не слышал.
Побывал богатырь на стоянке выносливых и бесстрашных кочевников. Там увидел он тонкую, гибкую как веточка ивы, Аммалё. По вечерам она танцевала у костра, и лес замирал, пока звучала музыка, а девушка кружилась в магическом танце, славя добрых духов земли Кутха.
Погостив немного у кочевников, Узон снова обернулся белым лебедем и полетел на самый край земли, где начинался океан. Там, на границе воды и суши, уже много лет жили рыбаки. Смелыми и сильными были эти люди. Их стойбище ближе других располагалось к долине злых духов. Но не боялись рыбаки ни кусачих морских ветров, ни слепого гнева Нинвита. От океанской воды и тяжёлой работы кожа их была солона. Руки пахли рыбой, а в тёмных жёстких волосах застревал дым домашнего костра.
По утрам мужчины уходили в океан. Маленькие рыбацкие лодки, спотыкаясь о ребристые волны, уносили их к самому горизонту, откуда и лодки, и люди в них казались совсем крошечными. Тогда сыновья рыбаков подходили к воде и, сощурив глаза, ждали, когда их отцы снова станут большими.
В натопленных ярангах оставались женщины и старики, чьи глаза ослепли от солёных ветров, а руки обессилели от тяжести прожитых лет. На прибрежных валунах дети рисовали угольками рыбаков в лодках, китов, выпускающих в небо фонтаны океанской воды, и стремительные стада оленей. Шаман племени рыбаков, старый Там-Там, пел негасимому огню, прося у добрых духов попутного ветра и богатого улова. Так и проживали рыбаки свою жизнь: работали до ломоты в костях, танцевали под ночным небом, смотрели в неугомонный океан и на негасимый огонь, надеясь на их милость и защиту.
Узон весь день наблюдал за людской суетой на берегу, пока не провалился в сон. Утром, когда солнце ещё только просыпалось за восточными сопками, богатыря разбудили чьи-то шаги по большим каменным валунам, ведущим к океану. Узон открыл глаза и увидел девушку, которая, осторожно ступая по скользким камням, приближалась к нему. Оказавшись у самой кромки воды, девушка принялась что-то искать. Иногда она брала в руки разноцветные камни и ракушки, поблёскивающие на влажном чёрном песке. Девушка придирчиво рассматривала свою находку, но каждый раз, разочарованная, бросала её обратно в песок и продолжала свои поиски. Удивлённый и встревоженный появлением незнакомки Узон поспешил спрятаться за ствол поваленного дерева и, затаив дыхание, стал наблюдать за ней.