– Долог путь, – возразил Хмель с усмешкою.
– Не беда. Ты только корми меня по дороге…
И они оба рассмеялись, а печаль отступила, оставив только рассвет в чистом прозрачном воздухе.
– Мне пора, – кивнул Хмель, – Полозьи чары тают.
Огонь погас, и скатерть с изысканными яствами исчезла. Марна сняла с плеч золотой Хмелев кафтан и возвратила ему.
– До встречи, девица. Помни о своем обещании во что бы то ни стало, – сказал слуга Змиев напоследок и растаял в утреннем воздухе, словно видение.
– А говорил, что не марь, – покачала головой Змеевна и отправилась в рысью пещеру.
А как проснулась ближе к полудню, увидала рядом на мехах чудесного ребенка с пепельными волосами. Спала девчушка прямо в рысьей шубке, подложив ладошку под щеку, да в придачу сосала палец во сне.
Улыбнулась Марна, поднялась и отправилась к реке умываться. И заслышала у воды тихую песню. Пела ее кудесница, одетая в наряды самотканые: платья из грубого сукна да шкуры звериные. Были у ней перья в волосах, а на груди монисто из камешков. Да на ногах черевики сыромятные. Кудри копною каштановой рассыпались по плечам.
– Утра доброго, хозяйка, – поздоровалась чинно Марна.
На что незнакомка обернулась, явив гостье очи черные, как два омута.
– И тебе на здоровье.
– Веса ли это спит на мехах? – вела дальше беседу Марна.
– Она самая. Притомилась, видно, вчера.
– А ты, стало быть, Рыся?
– Не угадала, – улыбнулась печально незнакомка, доставая из воды выстиранные платья. – Звать меня Куной, Рысе я – кровная сестра.
– А меня Марною величать, – миролюбиво кивнула девица. – Так будем знакомы.
– Как белье развешу, разведу огонь, вскипячу воду да приготовлю нам кушанье, – опустив глаза, ответствовала Куна. И скользнула в пещеру, словно тень.
А Змеевна тем временем отправилась осмотреться. Текла река, у которой разместились оборотни, в низине, а бережок тут был пологий, глиняный. Зарос он камышом и хорошо скрывал пещеру от чужих глаз. Погода у воды стояла теплее, чем в лесу, и река не замерзла, а только покрылась тонкою корочкой, что трескалась даже от ветра. Вниз по течению русло расширялось, по обоим его берегам густой стеною рос лес.
– Туда нам и надобно, – изрекла Марна, вглядываясь вдаль.
– Так собирайся! – молвил протяжно кошачий голос за ее спиной.
– Дай время позавтракать, – усмехнулась девушка, обернувшись к Баюну.
– Ох зря ты затеяла это, – заворчал полосатый, но все же спустился к воде следом.
А в пещере уже горел, потрескивая, костер, и ароматное варево кипело в котелке. Тут же колдовала Куна, заплетши длинные волосы в косу. Веса проснулась и сидела у костра, бросая в огонь разноцветные речные камешки.
– Здравствуй, Веса. Это я спасла тебя вчера, помнишь? – и Марна протянула к девочке руку.
Но ребенок оскалился, зарычал, прячась за спину высокой Куны.
– Что ты, глупая, – рассмеялась Рыся, входя в пещеру. – Девица тебе жизнь сохранила, а ты дерешься!
Она кивнула с улыбкою Марне и опустила наземь большую плетеную корзину.
– Глядите-ка, что я раздобыла! – и вынула из нее яйца, краюху хлеба, морковь да капусту и бутыль с молоком.
– Да ты, никак, на ярмарке побывала, – хлопнула в ладоши гостья оборотней.
– Лучше! – кивнула Рыся, снимая с плеч теплый кошачий мех. – Была я в деревне. Там нынче ни души не видать. Мужчины поехали на охоту, а бабы по домам хоронятся. Вот я их хозяйство и прибрала к рукам.
– Я же просила тебя не ходить к людям! – с укором сказала Куна, добавляя ароматные листья в котелок.
– Да что мне станется? Я проворная, как… рысь, – и она залилась смехом, закружив в объятиях малышку Весу. – Ну, полно сердиться, давайте есть. Пахнет знатно Кунина стряпня.
За все это время Баюн не сказал ни слова, а только сидел в сторонке, нервно подергивая кончиком хвоста. Не придвинулся он к столу и когда хозяйка пригласила.
– Ты на сестру мою не смотри, – разламывая ломоть черного хлеба, успокоила Рыся. – Все-то она ворчит, осторожничает.
Она убрала с лица рыжие курчавые волосы и принялась есть прямо из котелка длинной деревянной ложкой. Глаза у Рыси были зеленые и такие светлые, словно листва по весне. А лицо смешливое, живое.
– Я тебе, девица, вот что скажу: охота нынче в разгаре, хоть в лес не ходи. Ты, конечно, человек, а все ж негоже без защиты по пущам шляться. А Кот-Баюн и подавно дичь желанная.
Навострив уши, слушала Марна. А Куна только молча жевала, позвякивая монистом.
– Так вот не ступайте никуда покамест. Переждите пару деньков.
– Этому не бывать! – вздыбился Кот.
– Да что ты, Баюн, ведь не пленниками нас держат! – пристыдила друга Марна.
– Ты, сказитель, не серчай, а лучше послушай, – Рыся обглодала кроличью кость. – Коли хочешь идти, держать не станем. Только некому вас будет из беды выручать.
Фыркнул Баюн и бросился вприпрыжку из пещеры.
– Не корите его, – попросила прощения у женщин гостья. – Поутру он часто сердитый. Мы останемся, пока охотники домой не вернутся.
– Вот и славно, – захлопала в ладоши Рыся. – Глядишь, и нам веселее будет.
– Мне одно интересно, – выбирая морковь и свеклу из похлебки, интересовалась любопытная Марна, – вчера ты была кошкою, а сегодня человек, хоть и день на дворе.
– Нам солнце не помеха, – пояснила рыжая сестрица. – Мы, оборотни, три дня и три ночи в месяц вольны пребывать в людском обличии. И сегодня как раз начало полнолуния. Будут песни, и пляски, и сказания у костра. Коли останешься, сможешь увидеть все собственными глазами.
Поглядела гневно на Рысю Куна, но ничего не сказала и, бросив ложку, вышла вон.
– Не сердись на Куну, она уж не один месяц такая.
– А что приключилось? – спросила участливо Марна.
– Да поди, влюбилась сестра. Спасла как-то молодцу в лесу жизнь. А наутро проснулся он – нет рядом девицы, только куница юркая. Искал-искал, так домой ни с чем и отправился.
– А что ж потом?
– Ничего, – развела руками Рыся. – Подумал богатырь, что привиделась ему дева или навкою была, или еще каким духом лесным. Покручинился дюжину дней и пошел к другой свататься.
– Эка беда, – пригорюнилась Марна.
– Не бери в голову! Все это – пустое, ведь нам до людских жизней дела нет. Куна хорошо знает, чем может обернуться любовь к добру молодцу. Вот походит годок в зверином обличье – забудет его.
Задумалась Змеевна, вспомнив печальные черные глаза Куны. Ревность и тоска, видно, сделали их такими.
– А нельзя ли оборотню с человеком остаться и чары с себя как-нибудь снять?
– Можно. Да только затея эта глупая, – с отвращением молвила Рыся. – Жизнь у людей скучна, бессмысленна. Сидят с утра до ночи взаперти, света белого не видя, боятся всего, по золоту чахнут. А я зверем рыскаю по лесам, на деревья взбираюсь, могу в горы уйти или лешего выследить…
– Значит, тебе по душе жизнь оборотня?
– Еще бы! – согласилась Рыся. – А чтоб человеком стать, нужно семь лет рядом с людьми прожить да звериный облик позабыть. И шкурку свою спрятать, чтоб не нашел никто. А коли отыщет твой благоверный и хоть слово с тебя спросит – не видать ему красной девицы боле. Тут же перекинешься зверем и уйдешь в лес.
– Чья же тогда Веса? – зардевшись, все же задала мучавший ее вопрос Марна.
– Моя, – со смехом отвечала женщина. – А если про отца спрашиваешь, то и сама не ведаю. Главное, что пригож он был – вон какая красавица растет!
– Пойдем играть, – тем временем дернула гостью за рукав боязливая девчушка.
– Пошли, – охотно согласилась девица, и они вышли на берег реки навстречу солнцу.
Так и не явился Кот-Баюн ни к обеду, ни к ужину, зато вволю набегалась Марна, как в детстве, когда гоняла с ребятней у опушки леса.
И покуда Куна с Рысей свежевали кроликов, стирали белье и прибирались в пещере, играла с Весой в прятки и в салки, да в другие забавы, ведомые, должно быть, только зверям диким. Прикипел к ней детеныш рысий: больше не кусался и не царапался, хотя и был диковатым. И стало Марне так хорошо-привольно, словно свободнее, чем она, не сыскать на целом свете. Без дела бродила она по берегу, вдыхала запах еловых веток и валялась в снегу…
– Надобно отправить ее восвояси, – нанизывая на веревку сухие грибы, предупредила Куна.
– Успокойся, сестра, в пещере нам всем хватит места.
– Не в этом дело. Погляди на ее руку! Видишь браслет змеиный? Неспроста его девица носит. А вон перстень сверкает Полозьим огнем. Это метка самого Змия Златого. И тому, кто тронет его добычу, худо будет.
– Все-то ты стращаешь, Кунушка. Никому не принадлежит наша гостья, а только самой себе. Коль захочет с нами остаться и звериную шкурку примерить, не остановит ее ни Змий, ни кто другой.
– Ах, Рыся, до чего же ты беспечна! – сетовала темноволосая сестра. – Не станет Змеевна с нами родниться.
На том и завершилась их беседа. Пришла пора разводить огонь ярче яркого да готовиться к празднеству Полнолуния.
Вдоволь набегавшись, лежала Марна с Весой в обнимку в сухой траве и перебирала пальцами тонкие пепельные кудри девочки.
– В кого ж ты такая пригожая?
– В себя, – со знанием дела отвечал ребенок. – Когда вырасту, станут у меня когти, как ножи, а зубы вот такие, а лапы больше того камня. А шкура белая, а ушки острые. И будет меня бояться лань, и косуля, и кролик, и куропатка!
И малышка показала наглядно, каким чудищем она вырастет.
Дивно стало Марне слушать это, ведь сидел пред нею ребенок человечий, а желал стать хищным зверем…
– Солнце садится, пора начинать, – позвала к пещере Рыся.
Там у входа уже потрескивал большой костер, в который женщины то и дело подбрасывали коренья да сухие лепестки. На всю округу разносился тягучий и сладкий аромат, от которого тяжелели веки и кружилась голова.
– Что это? – растерев в пальцах траву, спросила невеста Полоза.
– Зелье оборотней, – водя руками у огня, пояснила Куна.