Показалась очередная деревня. Несколько домов с маленькими садами, лужайками и пашнями. Вдоль дороги бежали крякающие утки, а несколько мужчин выкатывали лодку из гаража и грузили паруса и мачту на крышу машины.
Утро понедельника. Поселки и деревни оживали. Женщины ехали на велосипедах с корзинами в булочную или местные магазинчики. Здесь мир был еще в порядке. Он любил Шлезвиг-Гольштейн и много читал об этой земле. Пит с удовольствием поселился бы в этих краях – но он выбрал другую жизнь.
Солнце поднималось из-за горизонта. Его лучи падали через боковые окна автомобиля и заставляли приборную панель светиться. Но впереди над горизонтом нависли темные облака, из которых на землю били молнии. Вдали прогремел гром. Странная погода. И он был прямо посередине – направлялся из света в абсолютную тьму, в которую скоро погрузится земля. Как там сказал его отец? «Каждое облако когда-нибудь вернется с грозой».
Пит опустил боковое стекло. Ветер тут же ворвался в кабину и взъерошил его светлые волосы. В воздухе пахло дождем. Не зря в бурном Шлезвиг-Гольштейне столько ветряных мельниц, высокая влажность, а на крышах растет мох.
Он покинул крохотный поселок с домами под камышовыми крышами и поехал мимо многочисленных ветряков. В боковом зеркале он увидел за собой три больших аэростата. Красный, белый и синий. Цвета голландского флага. Пит не верил в совпадения. Возможно, это знак. Знамение. Пилоты воздушных шаров направляются с ветром на юго-запад. В сторону Голландии. Как и он.
Пит взглянул на себя в зеркало заднего вида. Его лицо выглядело жутко. Он медленно подвигал челюстью. После того как его вырвало, а тело переработало остатки снотворного, его сознание стало постепенно проясняться. Но все тело болело.
В спортивной сумке Френка Бруно он нашел упаковку сильного обезболивающего, которую сунул в нагрудный карман. Пит запил две таблетки водой. Вскоре нужно будет отдохнуть. И заправиться. Он остановится на следующей заправке – волноваться не о чем. До сих пор все проходило гладко и ему не встретился ни один блокпост или патрульная машина.
Спустя еще четверть часа он въехал в грозовой фронт. Наконец-то в конце поселка показалась автозаправка. Пит включил поворотник, остановился перед заправочной колонкой и вышел из машины.
Ветер рвал его рубашку. Из-под крыши автомойки раздавался звон самодельных ветряных колокольчиков. Нанизанные на шнурок осколки напомнили Питу о его намерении.
Он вставил заправочный пистолет в отверстие бака и уставился на горизонт. Ветер гнал листву и ветки по улице. Значительно похолодало. Пит надеялся, что печка в машине работает.
Предохранитель заправочного пистолета щелкнул. 47 литров. Пит зашел в здание заправки, положил на прилавок газету, два сэндвича, батончик мюсли и три банки холодного кофе и вытащил пачку денег из кармана штанов.
Работник автозаправки взглянул на Пита, но вздрогнул от его вида и быстро отвел глаза.
– Поднял машину домкратом, – промямлил Пит на северном диалекте. – Хотел поменять масло, но дерьмовый подъемник не выдержал. Тачка мне чуть лицо не раздавила. – Он провел пальцами по щеке. – К счастью, отделался только этим. Сколько я должен?
Он бросил взгляд на дисплей кассы и отсчитал пару купюр.
– Сдачи не надо.
Затем вышел на улицу.
Уже издалека, подходя к автофургону, он услышал глухой металлический стук. Повторяющийся ритмично и монотонно.
Он обошел вокруг машины. Стук продолжался. Если прислушаться, промежутки между ударами были разной длины.
Три тире… три точки…
Он знал, какой сигнал последует сейчас. Три тире.
Хотя Пит был единственным клиентом на заправке, он огляделся. На всякий случай. Никаких камер! К тому же поблизости никого не было видно, кроме работника автозаправки, который читал какой-то журнал. Пит открыл заднюю дверь и забрался в автофургон. Рывком сдвинул серую шторку, которая крепилась на поперечной балке и делила кузов на две половины.
Там она стояла… нет, скорее висела. На припаянном к крыше кольце. Со связанными над головой руками и кляпом во рту. Ногой она пинала в боковую стенку.
– Тебя никто не слышит, – без эмоций сказал Пит. – И так ты никогда не освободишься. Кстати, сигнал SOS передают по-другому: точки – тире – точки. А не наоборот. – Он продемонстрировал ей правильную последовательность на стене фургона.
Затем опустился на колени, схватил ее за ноги, которыми она пыталась его пнуть, и связал ей лодыжки кабельной стяжкой.
Когда она успокоилась и больше не сопротивлялась, он вытащил ей изо рта кляп. Он был в крови. Видимо, она прикусила себе язык.
– Куда… – с трудом дыша, произнесла она.
Он выбил ей кулаком один зуб, потом снова вставил в рот кляп. Ее лицо налилось кровью. Она закашлялась.
– Не связывайся с теми, кто в бегах, – прошептал он. – Им нечего терять.
Он снова задернул штору, вылез из кузова и запер заднюю дверь.
45
Сабина долго смотрела на Снейдера.
– Значит, он не ваш брат? – повторила она.
Снейдер помотал головой.
– Тогда почему вы так часто посещали его в тюрьме?
Снейдер вздохнул.
– Сядьте. – Он опустился на широкое кресло.
«Господи, что сейчас будет?» Сабина села рядом на диван.
Снейдер с отсутствующим видом сгреб документы и положил их обратно в папку. Наконец поднял глаза.
– Пит ван Лун мой сын.
Сабина похолодела до самых кончиков пальцев. Она взглянула на Снейдера в поисках какой-нибудь эмоции, но его лицо словно окаменело.
– Вы издеваетесь надо мной, – выдавила она.
Он указал на сад.
– Там в сарае лежит труп моей матери, мы охотимся за убийцей, который за пять лет убил тринадцать человек, и вы серьезно думаете, что я над вами издеваюсь? – спокойно спросил он.
– Но как Пит может быть вашим сыном? Вы же…
– Что? Гомосексуалист? Да, это так. Из-за этих наклонностей меня два года унижали в армии. По крайней мере, мой инструктор не упускал ни одной возможности. Сначала я сам отказывался это признавать и пытался не обращать внимания. Я хотел вести нормальную жизнь, как все остальные. Я встретил женщину, мою единственную большую любовь. Захотел создать с ней семью. Она мать Пита. – Его покрасневшие глаза заблестели.
Сабина никогда не видела Снейдера таким ранимым. Ожесточившись, за двадцать лет он, наверное, не пролил ни единой слезы – хотя, возможно, причина была в том, что еще ни с кем об этом не говорил.
– Но как… – пробормотала она, однако он жестом заставил ее замолчать.
– Мы были вместе пять лет.
– Женаты?
Он помотал головой.
– Ее фамилия была ван Лун. Один год мы жили в Роттердаме, в этом доме. К тому моменту мой отец уже умер, и мать снова вернулась сюда. – Он посмотрел в гостиную. – На этом полу годовалый Пит играл в кубики. У него было серьезное заболевание щитовидной железы. Так как голландский врач назначил ему неправильную дозировку лекарства, мы уехали в Германию. В то время я оканчивал университет и начал обучение на полицейского аналитика в Висбадене.
«Ее фамилия была ван Лун». Снейдер говорил о матери Пита в прошедшем времени, и на это наверняка была причина.
– Что…
Он снова прервал ее жестом.
– Из-за учебы и работы мне приходилось много разъезжать. И я понял, что не смогу вести нормальную семейную жизнь. Я не был создан для этого. Но я пытался нести ответственность и быть хорошим отцом. Я хотел сохранить этот фасад до совершеннолетия Пита. Но мать Пита чувствовала, что это разрушает меня изнутри. День за днем. Она знала, что я голубой и погибну от этой лживой жизни – поэтому отпустила меня и придала храбрости признаться в гомосексуальных наклонностях, потому что так было бы лучше для меня. Она была бесподобной женщиной. Когда Питу исполнилось пять лет, я наконец решился. – Снейдер поднял глаза и посмотрел на Сабину. – Представляю, что вы обо мне сейчас думаете.
– И что же?
– Что я веду жалкое существование.
Она помотала головой.
– Нет, никто не должен первым бросать камень. Но я зла на вас, потому что вам давно уже следовало быть честным со мной, вместо того чтобы скрывать правду. В конце концов, мы с вами партнеры, и вы… я вам доверяла.
– Пока я не был точно уверен, что Пит имеет отношение к этому делу, я не видел причины рассказывать вам правду.
– Но вы бы…
– Что? – взорвался он. – Я и так взял вас с собой в Роттердам, привез в этот дом и все рассказал, или нет? – Он помассировал виски и немного успокоился. – Но я должен попросить вас никому не рассказывать то, что вы сегодня выяснили. То, что Пит мой сын, знают только Хоровитц, директор тюрьмы Холландер, несколько друзей-чиновников и вы.
– А президент БКА Хесс?
– Да, он тоже.
Конечно! Она подумала об инициалах Д. Х.
– А заключенные на Остхеверзанде?
– Думаю, нет, только если Пит им рассказал, в чем я сомневаюсь.
– Все-таки иногда яблоко от яблони падает далеко, – повторила она слова Снейдера. Он, его отец и сын не могли быть более разными. – И после ареста Пита никто не выяснил правду о вашем родстве?
– Нет.
– Но метрическая книга в Нидерландах! В документах должно… – Она задумалась. – Боже мой, вы это скрыли, верно?
– У меня были на то свои причины, – процедил сквозь зубы Снейдер и сменил тему. – Вы хотели знать, почему я так часто посещал Пита в тюрьме.
– Теперь я знаю причину.
– За этим стоит большее. – Он опустил глаза и понизил голос: – Я схватил его тогда в Берне, не дал совершить шестое убийство и упрятал в тюрьму. Вероятно, как любой отец, я чувствовал ответственность за своего сына. Три года психотерапия проходила успешно, но потом я узнал, что другие заключенные в «Штайнфельзе» вдруг стали его истязать.
– Такого мужчину, как Пита?
– Я тоже не мог себе этого представить, особенно в такой тюрьме, как «Штайнфельз», где сидят одни насильники детей, убийцы женщин, садисты и психопаты. Пит слишком сильная личность, чтобы позволить кому-то издеваться над собой. Я догадывался, что эти истории не соответствуют истине, но Пит молчал. В итоге полтора года назад ему щипцами раздавили яички, и с тех пор ситуация полностью вышла из-под контроля.