— Куда вы его поволокли? — встревожилась за судьбу друга.
— Да не волнуйся ты так, Веселина, — хлопнул меня по плечу Ярил, — сейчас мы его доведем до нужной кондиции и вернем тебе. А то отбивается, понимаешь, твой конь от коллектива.
— Вы что тут с ума посходили?! Вы что здесь устроили?! — заорала на них, отчего мужчины остановились, Лишь Горыныч шел впереди всех и вытягивал слова песни дальше.
— А вы чего встали? — дернул за повод коня Горыныч, — Я что один должен всю песню петь? А ну подтягивай!
— Змеюшка, тут это … Веселина шибко недовольна, что мы ее коня споить решили, — ответил ему отец.
— А пусть себе! — отмахнулся Горыныч. — Мужикам головы закружила, морды вон пошли друг другу чистить, а ей мало. Парни, я вам что сказал? Не обращать на нее внимания. Пусть подумает и поумнеет, — многозначительно постучал себя по лбу средней головы Горыныч. — Напою коня-ааа! — заорал дальше Змей.
— Что значит — поумнеет? — встала руки в боки.
— Ой, Змеюшка, ты потише. Она мне так Забаву напоминает, — протянул в сторону друга отец.
— Ярослав. Я дело мужикам говорю — не обращать на нее внимания, чтоб Веселина твоя одумалась и поняла, что на ней одной свет не сошелся. Парни, за мной! На Веселину не смотреть! Напою коня-ааа!
— Дядечка, отдайте коника, — встрял неизвестно откуда взявшийся потий.
— О! Потий! Держи коника. А этой ведьме не давай, она конику тоже жизни не даст, — икнул Горыныч, повернулся к моим женихам с отцом, — Запевай! И налево наша рать, и направо наша рать!
— Хорошо с перепою мечом помахать! — подхватил дружный, но пьяный хор.
Долго еще слышался присвист после припева, и залихватские слова песни указывали путь, по которому удалялась веселая компания.
Несколько секунд стояла в недоумении, пытаясь понять, что это сейчас было. С неба раздался свистяще — падающий звук, невольно сделала шаг в сторону и вовремя. На то самое место, где только что стояла, упал Гамаюн. Он лежал неподвижно, уткнувшись лицом, если можно так сказать про птиц, в землю.
— Батюшки! — воскликнула и присела к нему, дотронулась рукой, — Насмерть расшибся!
— И тебе не хворать, — раздалось из земли.
— Тьфу ты! Еще скажи, что ты тоже вместе с моими женихами напился, — возмутилась на Гамаюна и перевернула на спину.
— Ик! А чем я хуже? В женихи не напрашиваюсь, но вот выпить не дурак. — Гамаюн лежал на спине, раскинув крылья, и не делал попытки встать.
— Гамаюн, а чего они напились? — посмотрела в сторону удалившейся пьяной компании.
— Так после драки Горыныч всех в баню повел, чтоб синяки залечить, а там подружил твоих женихов, медовухи им, как мировую налил, — все так же чуть дыша, сказал Гамаюн.
— Ну, какая баня после драки? Нужно же холодные компрессы на синяки делать! — осуждающе проговорила.
— С наружи тоже натирались. Ты не боись, Горыныч по медицинской части большой мастер. Фух! — выдохнул Гамаюн.
— Я и вижу. А ты зачем пил? — уже строго спросила Гамаюна.
— А я что должен был от коллектива отбиваться? Я еще ставок на том, кто сколько сможет выпить много выиграл, — сел довольный Гамаюн. — Почему все так кружиться? Это ты так закружила все?
— Все летун, долетался! — строго возвестила ему.
— Это как? — повернулся ко мне Гамаюн.
— Лишаю тебя летных прав! — сообщила ему.
— Как это? Ты права не имеешь! — возмутился шатающийся Гамаюн, сидя на земле.
— Имею-имею! Полет в пьяном виде запрещен по закону! Лишение летных прав на два года! — грозно вынесла вердикт.
— Как на два года?! — подпрыгнул Гамаюн на месте. — А как же я передвигаться буду? У меня же дело боевое и задание секретное! Командир, может, договоримся? — сделал невинную мордочку Гамаюн. — Тебе сколько? Я же на драке заработал, могу поделиться.
— Мне нужна информация, — сделала встречное предложение.
— Все, что скажешь, Веселинушка, — тут же согласился Гамаюн.
— Сначала расскажи, как Горыныч богатырей напоил, — попросила его.
— Как обычно. Парни твои начали морды себе молотить, потом на Горыныча кинулись. Тому давно хотелось подраться с кем-нибудь, лапы чесались. Свалку знатную устроил. Ярослав еле растащил их.
— Зачем?
— Как это зачем? Там же половина зрителей уже участвовала, болельщики активные пались. Как только поняли, что их кандидат, на которого они поставили, проигрывает, так сразу же на подмогу кинулись. А у тех уже свои болельщики образовались. Там уже командный дух такой витал! Это ты правильно сделала, что уехала, потому что благородным ведьмам такие слова слышать незачем. — Гамаюн сделал паузу.
— А дальше что?
— Так что дальше? Ярослав дружинников своих позвал и разнимать стал. Девочки налево, мальчики направо. Фух! Водички бы ключевой, — жалобно посмотрел на меня Гамаюн.
— Какие девочки — мальчики? Пить надо меньше! — отрезала ему на счет ключевой водицы.
— Это ты, конечно, верно говоришь — пить надо меньше. Но раз уж случилось … Веселинушка, ты же добрая ведьма, не дашь несчастному Гамаюну от жажды умереть? — и голос такой жалостливый.
— Не дам. Вставай и пойдем, — потянула рассевшегося Гамаюна на земле.
— Куда? — стал сопротивляться Гамаюн.
— К ключу, ты же пить хотел. Но можешь тут остаться. Я продолжения жду, — ответила ему.
— А, ну если к ключу, тогда пошли, — с трудом оторвал свою тушку от земли Гамаюн.
— Ты мне про девочек — мальчиков рассказывал, — напомнила ему.
— Это я образно. Я же мастер художественного слова, — стукнул себя в грудь шатающийся Гамаюн. — Отсортировал, говорю, Ярослав команды по колеру. Женихов, значит, отдельно со Змеем определил, остальных по группам поддержки, чтоб синяки друг другу мазали.
— Так там что весь лагерь медовухой лечился? — ужаснулась на такие слова.
— Знамо дело. Потому что медовуха после драки — это первое дело! Так Горыныч сказал, а он знаток в медицине. Кто ж ему не поверит, если он коктейль смешал, пламенем на него дыхнул, тот и загорелся — чистый спирт, а спирт понятие медицинское! — поднял перо, как палец Гамаюн.
— Водички хлебни, пациент, — сказала ему, потому что как раз подошли к ключу.
— Брр, холодная! — встрепенулся Гамаюн.
— Так ключевая, — пояснила ему очевидное.
Гамаюн наклонился и медленными глотками пил, открывая клюв. Куда в него столько вошло, было не понятно.
— Что там дальше было? — спросила напившегося Гамаюна.
— В баню пошли, спиртовой компресс делать. Твои-то волками друг на друга смотрят, не довольны, что помять друг друга не дали им толком. Горыныч посмотрел на такое дело и налил им медовухи для внутреннего компресса, чтобы внутренние органы, значит, залечить, как главный по медицине выразился. Осоловели слегка, потом первый парок приняли от банника, расслабились. Вот тут Горыныч им и поведал, что закружила ты им головы, а сама не знаешь, чего хочешь. Я ж Веселинушка, ты же знаешь, токмо за тебя. Но перечить Горынычу, да еще после медовухи огнем подправленной, себе во вред. Вот видишь? Даже перышки опалило слегка.
— Тогда пил зачем? — осуждающе снова спросила его.
— Чтоб от коллектива не отрываться, потому что мне в нем еще жить и работать! А Горыныч, этот хиппи волосатый: «Коктейль! Коктейль!».
— Что еще Горыныч им говорил? — свела брови вместе от негодования.
— Так разное, — начал осторожничать Гамаюн. — Что женщины все наперекор делают, ну что чем меньше мы их это, тогда они нас.
— Чего вас? — не поняла намеков странных.
— Это совсем сейчас не важно! — заверил меня Гамаюн.
— А что важно? — допытывалась от него.
— А то, что Игорь твой сказал, что к тебе Чернобог приставал недвусмысленно. А Ярослав, между прочим папенька твой, что Светлобог шаловливыми ручонками обнимать изволил. Было?! — грозно спросил Гамаюн.
— Что было? — чуть опешила от его натиска.
— Я говорю, со Светлобогом у тебя было? — подозрительно прищурился Гамаюн на меня.
— Замуж звал, — кивнула ему.
— И этот туда же! — всплеснул крыльями, как руками, Гамаюн. — Вот прав был Горыныч! Тысячу раз прав! Закружила мужиков Веселина!
— Сами они, я к ним с добрым сердцем, а они… — махнула рукой от отчаяния.
— Так самой-то кто люб? — сочувственно спросил Гамаюн и ладошку мою перышками погладил.
— Понимаешь, тут такое дело. Встретила сегодня Рода, хозяина леса, — Рассказала ему весь наш разговор и про подарок тоже рассказала.
— И? — многозначительно спросил Гамаюн. — Чем тебе эта шпилька помочь может?
— Тем, что подскажет, кто мне на самом деле любый, — вздохнула с отчаянием.
— А что ж ты вздыхаешь так тяжко? Значит скоро честным пиром да за свадебку! — потер довольный Гамаюн крыльями.
— А понять я это смогу только поцеловав их, — остудила его пыл.
— Вот те на! — озадачился Гамаюн. — Так ни один к тебе теперь на пушечный выстрел не подойдет! Ты хоть представляешь, как их Горыныч натаскал? Они ж теперь от тебя шарахаться начнут, как от чумной, лишь только протрезвеют.
— А к пьяным? — робко спросила его.
— А к пьяным тебя Горыныч не допустит! — отрезал Гамаюн, — Он знаешь какой Змей? Горыныч! Вот! Так что ходить тебе девка в девках до самой старости, — вот тут он глупо захихикал и получил по своей опаленной в перышках голове. — Она еще и дерется! Слушай, а зачем тебе все эти мужики? Выходи за меня, смотри какой я красавец, — Гамаюн поднялся, распушил все свои перышки и стал передо мной гоголем вышагивать. То одним боком повернется, то другим.
— Это ты перед своими курочками так вышагивай, — рассмеялась над ним.
— И то верно! Что мне с тебя толков? — с осуждением посмотрел на меня Гамаюн.
— Что же мне теперь делать? — озадачилась я.
— Так что надо их как-то по одиночки поймать! И насильно зацеловать! Но смотри, чтобы никто другой не видел! А то потом выскажут они тебе все, что думают, ну или Горыныч сказал. — Предложил Гамаюн.
— Гамаюша, а ты поможешь мне? — попросила его.
— От чего же не помочь? Думаю, ставки один к пяти в самый раз будут, — прищурился на меня Гамаюн.