Больше всего Федот переживал — как он через море-окиян переберётся?! А потом решил: «корабль найму какой-нибудь али шар воздушный! Я ж упорный, я буду бороться до последнего!»
А Иван набрал в дорогу лепёшек ржаных и пошёл. Идет, песни поёт, с птицами и деревьями разговаривает. Коня решил не брать, чтобы Царь Банифаций не разоблачил его.
Шёл-шёл, да видно с пути сбился: дорога пропала куда-то, какие-то непролазные заросли появились, и солнце как назло за тучи спряталось.
— Эх, вот же никак без приключений не обойтись! — смеётся Иван, — не хватало ещё какого-нибудь чудища для полного счастья!
А оно тут как тут — чудище-то! Как будто только и ждало, что позовут его. С мыслями-то, оказывается, тоже поосмотрительнее надо быть!
Хотя чудищем его и с большой натяжкой назвать трудно. Обычное существо, только возраста непонятного, в человечьи одежды приодетое, да с обликом женским. Но по глазам видно — не человек это!
— Ты кто, красавица?! — осторожно спрашивает Иван.
— Ох, и умеешь ты к дамам подход найти, какая я ж тебе красавица?! Вот принцеска Агнесска — точно красавица! И статная, и умная, и лицом мила! Эх, жалко, если достанется какому-нибудь богатому старику!
— А звать-то тебя как? Что-то мне кажется — не человеческое имя у тебя!
— Правда твоя, Ванечка, я сущность рода человеческого, спутница любого из вас, а зовут меня Зависть!
— Вона чё! Согласен, есть ты в каждом из нас, так уж человек устроен. И во мне тоже есть, признаю это, не лукавя, поскольку живой человек я и обычный.
— Ой, а я думала, что ты отрицать будешь да упираться станешь! Ты ж царских кровей, как-никак!
— А что, цари — жители небесные что ли?! — улыбается Иван, — ничто человеческое нам не чуждо.
— А то! Вот батюшка твой, к примеру: богатства у него хватает, чего бы ему завистником быть? Здоровья у него предостаточно — молодые позавидуют! Живи и радуйся! Так нет же — всё равно зависть его гложет! То там, то сям! Сейчас он молодым принцам завидует, что на руку принцессы Агнессы претендуют, что не может быть на их месте! О-о-ой, не могу!!! — захихикала вдруг Зависть, — яблочка он молодильного захотел!.. О-о-ой, держите меня!
— Всё-то ты знаешь, Зависть, — хмыкает Иван, — зачем тебе это?
— Работа такая, Ванечка! Про Федота рассказать?
— А мне неинтересно!
— Ой, ли?! Ну, тогда про тебя расскажу!
— А чего про меня? Я знаю — грешен, завидовал. В детстве братцу завидовал, что он большой и сильный; что он матушку нашу видел и помнит, а я так и не знал её. Много ещё чему завидовал. Но потом понял, что зависть — это когда себя с другими сравниваешь. А чего себя с другими-то сравнивать? Себя с самим собой надо сравнивать и становиться лучшей версией самого себя. Как осознал это, так и зависть пропала. Вот так-то.
— Ой, какой ты, Ванечка, разумный! Я аж завидую тебе!!! А ты вот, к примеру, Федоту не завидуешь, что трон-то он унаследует, а не ты?!
— Да на здоровье! Как будет — так будет, я ко всему готов!
— Вот смотрю я на тебя, Ваня, — говорит Зависть, — и думаю: а почему тебя дураком называют?!
— Да пусть хоть горшком зовут, лишь бы в печь не сажали! — смеётся Иван.
— Ну, ладно, ступай, счастья тебе!..
— А я уже счастлив, всегда… — отвечает Иван, смотрит — а Зависти уже и след простыл. А может быть, и не было её вовсе, может, привиделось всё.
Идёт Иван Царевич дальше, заросли-то непролазные вроде и кончились, а тут новая неприятность — болото! Ох, и жуткое оно, трясинами чавкает, жабами квакает, ловушками всякими полно.
— Эка невидаль! — говорит сам себе Иван. Из лыка быстренько плоскоступы сплёл, как нянька старая учила, слегу длиннющую выломал и пошёл, не страшась, в болото.
Глядь, а на кочке сидит кто-то. Облика человечьего, да только странное какое-то оно — существо это.
— Ты кто, девица-краса?! — спрашивает Иван.
Существо обернулось, Ивана с ног до головы оглядело и отвечает:
— Кто ж ещё в такой грязи и тине слякотной водиться будет?! Порок я человеческий, Жадностью меня кличут. Уходи отсюда, это моё болото!
А Иван смеётся:
— Понятное дело, своё-то жалко отдавать! Хоть и болото, да своё родное!
— Изгаляешься?! — ворчит Жадность, — сам-то жадностью тоже наделён, а строишь из себя святошу!
— А я разве ж спорю? — весело говорит Иван, — я же человек обычный, во мне все пороки земные есть! И жадность тоже.
— И как же ты, касатик, живёшь с этим?! — ехидно спрашивает Жадность.
— Не, я не живу с этим, — отвечает Иван, — это оно со мной живёт. А я живу и не заморачиваюсь. Жадность — это ж страх? Страх! Страх быть бедным, к примеру! А по мне-то чего бояться? Я же дурак? Дурак! А дурак думками богатеет! Во как. К чему мне бедности страшиться? Хоть и Царевич я, а богатство у меня вот туточки! — и постучал по лбу себе, — что себе представлю, то и получу запросто! А сейчас спешу я, дай-ка, Жадность, мне дорогу!
— Не, не дам, жадная я!
— А вот я тебя дрыном!..
Глава седьмая
Я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда я с тобой.
— Бывает и так получается, что всякая нечисть встречается!.. — Поёт Иван. Он из любого события хоть песню, хоть историю весёлую придумать может.
Долго ли коротко шёл он, да тут на горе и стольный град царя Банифация показался.
Иван присел на пенёк и думку стал думать. Надо же придумать — как в услужение к местному царю устроиться. Как ни крути, обманом же дело делается, а там царёвы люди не лыком шиты. Хорошо хоть, одёжка по дороге поизносилась, да обувка прохудилась — так проще на работу устроиться. А холёного, да разодетого кто возьмёт?!
— Эх, лиха беда — начало! — говорит сам себе Иван, — главное ввязаться, а там посмотрим!..
Подошёл он к воротам дворца царского и стучится.
Вышли стражники, осмотрели его с ног до головы, да пнули взашей.
Иван носом пошмыгал, макушку почесал и снова стучится.
Вышли стражники, друг с другом переглянулись и снова пнули его взашей. Только понапористей.
Иван встал, отряхнулся и снова давай стучать в ворота.
Вышли стражники, к Ивану вплотную подошли и спрашивают:
— Тебе чего надо, оборванец?!
— Да вот, на работу хочу устроиться к царю Банифацию!
Ушли стражники, посовещались и позвали вельможу какого-то царского.
— Чего надо? — ворчит вельможа, — чего такого особенного ты умеешь делать, чтобы мы тебя на работу в царский дворец взяли?! У нас все места заняты!
— Не, не все! — отвечает Иван весело, — потому что я один на всём свете таким мастерством владею!
— Каким таким ремеслом?
— Э-э-э, это я токма царю могу сказать!
— Я — Советник Царя, мне можно говорить! — важно говорит вельможа.
— Не, я же сказал — токма Царю!
— Гоните его прочь! — приказал вельможа стражникам.
— Не утруждайтесь, братцы, я сам уйду, вам силы поберечь надо!
— Это ещё зачем? — спрашивают любопытные стражники.
— Так завтра вам Советника казнить придётся!
Вельможа услыхал, обернулся и кричит гневно:
— По какому такому случаю мои подчинённые меня казнить будут?! А?
— А по случаю того, что вы меня к царю Банифацию на работу не взяли! А я ж всё равно к нему доберусь! Я ж единственный этим мастерством владею!
Побежал Советник к царю и доложил про наглого голодранца, который каким-то мастерством владеет и во дворец на работу просится.
Интересно стало Банифацию: что это за мастерство такое, которым никто во дворце его не владеет?! Повелел привести к нему холопа этого.
Привели, бросили Ивана к ногам царя. Банифаций посмотрел на него и спрашивает:
— Ну, говори, смерд, каким ты мастерством уникальным владеешь, что я тебя на работу должен взять?!
Иван с колен поднялся, улыбнулся и говорит:
— А мастерство это, Ваше величество, упорством называется!
— Тьфу-ты!!! — топнул ногой Банифаций и давай хохотать. Потом Ивана по плечу похлопал и молвит: — А что, мне такие упорные нравятся, беру я тебя в услужение! Отведите его на конюшню, пущай там для начала поработает.
На третий день, Иван и царевну Агнессу увидал. Ну, что тут скажешь — хороша девка! «Да, понимаю я батюшку, — улыбается Иван, — в такую грех не влюбиться!»
Он коня из стойла вывел и в карету царскую впряг. Конь стоит, копытом нетерпеливо бьёт, карета ходуном ходит.
Агнесса стоит и боится ближе подойти.
— Позвольте, Ваше высочество, я вам помогу! — говорит Иван. На руку поплевал, о подол вытер и ей протягивает.
Агнесса от такой наглости чуть чувств не лишилась. Глазищи по пятаку, на Ивана уставилась и быстрее в карету.
Уехала по делам своим светским, а Иван как стоял посреди двора, так и стоит — вслед смотрит. Никак он отойти не может от видения такого, уж больно прекрасна царевна!
Получив, наконец, плетьми по спине от старшего конюха, Иван пошёл дальше по своим делам, а Агнесса всё стояла у него перед глазами.
На следующее утро Иван встал раньше всех. Растормошил всех работников, организовал и с их помощью конюшню царскую овсом забил по самые закрома, весь навоз, скопившийся за год, убрал, стены побелил, окна перемыл, полы отскоблил — конюшня аж преобразилась. Никому и в голову не приходило такой порядок там наводить. А зачем? Конюшня ведь!
Сам царь Банифаций это заметил. Удивился, велел узнать — какой дурень решил конюшню чище дворца царского сделать?
Привели к нему Ивана.
Банифаций на него посмотрел и говорит:
— Да, не по возможностям я тебе работку дал, юноша! Как звать-то тебя?
— Иван я, Ваше величество!
— Вот что, Иван, пойдёшь ко мне личным кучером, а то мой старый кучер обленился шибко. А ты парень проворный, да внимательный, иди — пущай тебе одежды новые выдадут! Да помойся хорошо — сил нет ароматом конюшенным дышать!..
И стал Иван личным кучером царя Банифация.