Невидимый Эйрик за дверью опустил всклокоченную светлую голову.
— Лжешь ты мне или нет — это твое дело. Дети трусов не всегда похожи на своих отцов, и я вполне допускаю, что он мог тебя спасти. Гнать его прочь не в моей власти — он пришел не ко мне, но к тебе, а ты тоже хозяин в этом доме. Просто я хочу, чтобы ты знал, с кем ты побратался.
— Теперь я знаю, отец. Это все?
— Нет, еще не все. Объясни мне, с какой именно опасностью ты столкнулся на Островке, что тебе понадобился спаситель?.. Говори же, ты, потомок Халльгера Великого, — от этого зависит, сколько дней тебе сидеть под домашним арестом!..
Конца беседы Айрик не дослушал. Он забился в самый темный уголок замка, под винтовую лестницу, и со вкусом предавался там отчаянию, пока его не отыскал порядком взволнованный побратим. С первого взгляда умный Эйрик понял, что все неладно, и даже не стал говорить, что подслушивать нехорошо. Он просто забрался под лестницу и сам и крепко-крепко обнял сына дезертира, так что у того даже отозвалось в раненой руке. Так они и сидели долго, до самой ночи, а потом вылезли, до смерти напугав какого-то дружинника, шедшего в дозор на смотровую башню, и отправились спать. С этого часа Айрик начал сживаться с новой для него мыслью — о том, что у него есть брат, который его любит просто так. Именно его и совсем ни за что, и по-хорошему ничего и не имеет значения, кроме того, что было между ними. Как тогда, на перевернутой лодке, в теплый утренний час — весь остальной мир ничему не мог помешать.
Эарла Хальреда Айрик боялся все время, не переставая. Когда тот подошел к нему на широком дворе, и, глядя сверху вниз сощуренными глазами, предложил послать гонца к родственникам, чтобы те не волновались, Айрик едва не помер от страха.
— Или ты желаешь съездить сам? — спросил эарл таким голосом, что Айрик чуть язык не проглотил, боясь ответить и „да“, и „нет“. Спас его, конечно же, Эйрик, который подошел сзади, тяжело дыша (мальчики в этот час тренировались с оружием, вернее, Эйрик тренировался со своим учителем, а Айрик в это время выписывал мечом незамысловатые восьмерки — постигая этот доселе неведомый ему вид искусства с азов).
— Знаешь, отец, ты лучше пошли гонца. Ну, мальчика какого-нибудь, на коне он до вечера управится. А то, мне кажется, Айрику пока своего дядю видеть особенно не хочется, правда же, Айрик?
Тот кивнул так экспрессивно, что у него чуть голова не оторвалась. Эарл чуть усмехнулся и ушел, а Айрик остался истолковывать эту усмешку ненавидит его правитель Внутренних Островов или просто презирает от всей души?..
— Брось ты, отец к тебе нормально относится. Он просто все время удивляется, как мы похожи, — Эйрик дружески хлопнул его по плечу. — Да что ты встал столбом? Крути меч дальше, развивай кисть! Это упражнение понемногу делать просто бессмысленно…
И Айрик, мрачно вздохнув, вновь принялся за дело… Мрачно вздохнув, Господи, какой идиот. Ведь все было так хорошо. Так ослепительно хорошо.
… Тогда он еще не знал, что такое — счастье. Теперь — знал. Это когда твой брат жив.
Мысль о смерти Эйрика накрывала все подворье эарла такой глубокой тенью, что никто не заметил в этой тени худенькой фигурки мальчика, который на закате ушел прочь. Он поспешил к княжескому причалу, провожаемый безразличным взглядом привратного стражника, и отвязал лодку — ту самую, дядину, некрашеную, с широкими веслами. Ее никто не потрудился вернуть владельцу, которого, впрочем, вполне удовлетворил мешочек золотых монет подарок от принца Эйрика. „Племянника отдали в услужение. В кои-то веки от бездельника доход семье. Интересно, а будет он еще претендовать на отцовское наследство?.. Или — к чему такому ва-ажному господину рыбацкий домик да две старых козы?..“
…Айрик отвязал лодку, бросил на дно узелок с едой и меч в потертых кожаных ножнах. Меч был тот, отцовский — „Постарайся стать достойным его“. Я постараюсь, дядя Эдерик.
Сначала он хотел взять родовой меч побратима. Но потом передумал. Это же был Эйриковский меч.
Он начал грести сильными, глубокими гребками. Как никогда не умел избалованный Эйрик. У него и мозоли на руках в других местах, это тренировочные мозоли — между большим и указательным пальцами — от меча…
Теперь Айрик просил судьбу только об одном — чтобы брат не умер до его возвращения. Самое страшное — если он приплывет обратно, а там уже… все.
… То, как лежали Эйриковы руки поверх одеяла — это было невыносимо. Так у живых людей руки не лежат. И щеки у живых так не западают. И вокруг глаз не бывает таких глубоких теней.
Больной Эйрик выглядел почему-то старше своих лет, и Айрик, сидя у постели неподвижного брата, внезапно увидел, каким тот станет лет через десять. Если станет. Последние сутки он в себя уже не приходил.
Мы же его теряем, хотел заорать Айрик, сделайте же что-нибудь!.. И не заорал, конечно. На такое лицо нельзя было смотреть и не плакать, но плакать было не должно, а молиться он не умел. Оставалось только одно встать, взять свой меч, висящий рядом с братским на стене… Может, стоит взять Эйриков? Он все-таки лучше… Нет, надо свой. „Опозоренный Хенриком“. Больше ни на какой он не имеет права — да это и неважно… теперь. Еще Айрик прихватил с собою фляжку воды — кажется, из очередного святого источника, которой пользовали „порченого“ Эйрика. Взял низачем, просто так.
Солнечный свет из золотого сделался оранжевым, когда впереди выросли поросшие разноцветным мхом высокие утесы… Утесы Маленького Острова.»
— Это было полнолуние, когда Айрик приплыл и добрался до озера. Он спустился к воде и стал выкликать деву-фэйри, но она не являлась. Тогда он плеснул святой воды в озеро, и озеро забурлило вокруг струйки, запенилось а фея как миленькая выскочила из-под своих кувшинок и начала ругаться. «А ну-ка, перестань немедленно, а то я тебя сейчас убью, утоплю, а тако же позову своих братьев и сестер — они тебе покажут!» — так и кипятилась она. Но Айрика так просто было не напугать, хоть его и звали Айриком Добрым; он потребовал, чтобы она его научила его, как спасти брата. Иначе он сейчас же крестит зто озеро водою, и все фэйри, живущие в нем, прямо-таки всплывут кверху брюхом, как дохлые рыбы…
— Ох, Роберт. Разве можно так с фэйри?.. Они же такие… прекрасные…
— Интересно ты рассуждаешь. Тут у человека брат умирает от их колдовства! Не до вежливости ему было. На самом деле был он в ярости и готов был бросить вызов всем фэйри этого острова, сколько бы их ни было, и всех порубить своим железным мечом… Фэйри, они железа не любят, ты же знаешь.
— Ничего бы у него не получилось…
— Не получилось бы, конечно. Но его, наверно, это тогда мало волновало…
Так вот, фея озера испугалась и стала его просить этого не делать. Уж очень ее жгла святая вода, влившаяся в озеро, как некий яд. Она сказала, что заколдовала Эйрика по одной-единственной причине — она влюбилась в принца и хотела забрать его к себе, но теперь видит, что он все равно достанется смерти, а не ей, так что пусть Айрик его спасает, коли хочет… Тогда Айрик заставил ее поклясться, что та расскажет правду — всю, которую знает. Дело в том, что фэйри не умеют нарушать клятв — они физически не могут этого делать, наверное, потому, что у них слишком сильно срослись души и тела… Сам же он поцеловал крест (в рукояти меча, наверное нательных крестов тогда еще не было), обещая, что если Эйрик останется жив, никто из них не причинит фэйри никакого вреда. Тогда девушка успокоилась и рассказала ему, что есть один-единственный путь спасти умирающего, хотя он и очень тяжел…
А нужно для этого обогнать его душу на дороге до того серого замка, серого замка в середине мира, где собираются, умерев, христианские воины ожидать, когда их призовут на суд. Там проводят они время в турнирах, на которых, однако же, могут умереть только самые неправедные — которые после этого отправляются во тьму внешнюю… Там может мальчишка победить великана и слабый — одолеть сильного, ибо в том замке в окончании всех путей сила тела заключена в праведности души… Но вошедший в замок уже не вернется оттуда, и для живых он пребудет мертв, а тело его — готово для погребения…
— Роберт, как у тебя стиль меняется, когда ты про все эти воинские дела говоришь! Сразу «ибо» какие-то появляются, и голос такой… значительный…
— Не перебивай, пожалуйста!.. Путь до того замка долог и горек, и каждый проходит его в одиночку. Но есть еще и другой, короткий, Путь по Пяти Землям, и подводит он к самым замковым вратам. Если поспешить по нему, то можно обогнать Эйрика, медленно идущего сейчас обычным путем, и заступить ему вход, когда он прибудет. И если согласится он вернуться в мир вместе с братом — тогда останется он живым меж людьми, а если нет — значит, такова будет ваша судьба…
Так сказала дева-фэйри, на вопрос же, где начало того пути через Пять Земель, отвечала, что эльфам про то не ведомо. Никогда не ходил им никто из фей, и даже из людей одолевали его немногие… И еще меньше народу после этого вернулось в мир живых. После этого опустилась она в свое озеро и оставила Айрика одного на берегу, и стоял он там, как дурак, не зная, что ему дальше делать. И тогда с ним заговорил каштан.
Заговорил каштан, цветший и осенью алыми цветами, потому что была в нем человеческая кровь, — и сказал он примерно так:
«Айрик, Айрик, крепись и не плачь.
Брат твой Эйрик пока еще жив…»
Айрик, конечно же, немало удивился, но дерево его успокоило. Каштан сказал ему, что некогда они с братом окропили его корни своей кровью, и позтому теперь он им тоже вроде как побратим, и оттого все чувствует, что с ними случается. Если кто из них умрет, то и он увянет, сказал каштан, а потому он и сам несколько… лично заинтересован, чтобы все остались живы. И готов он рассказать, как ступить на Путь по Пяти Землям — деревьям, им же очень многое ведомо, только ни у кого не хватает ума их спрашивать… А встать на начало этого пути можно откуда угодно, хоть отсюда. И