Проскочил задами, мимо баньки, через речку, бугор, ко второй речке, которая в обратную сторону течет. Куда Сторож ходить запретил. Речка оказалась бурная, а ход через нее — один: посредине стоял камень, покачивался. Ванька засомневался, ступать было боязно. И как раз Братья зашумели издалека, пропажу обнаружили. Ванька примерился, прыгнул на камень, тот перевернулся, рухнул беглец в воду. И не видел, что проводили его из кустов внимательные глаза. Когда парня понесло, ударяя о камни, через голову переворачивая, из кустов вылез мужик. Знакомый, из Ванькиной деревни, Митрием звать. И побежал в другую сторону, пригибаясь, чтобы никто не видел.
А Ваньку несло тем временем, поток сильный, не выгребешь, поколотило его на перекате, потом вода вспенилась, швырнула парня вперед и вверх, полетел неведомо куда. Водопад.
В темном лесу, в заводи прибило Ваньку волной к берегу. Голова под водой, волосы — поверху. Тут бы и сгинул, но потянулись к нему чьи-то руки, взяли за плечи.
Когда беглец очухался, светило солнце, рядом горел костерок, над которым сушились его, Ванькины, порты. Парень от удовольствия обратно глаза закрыл, повернутся на бок, но заснуть не вышло.
— Вставай.
— Не буду, — ответил Ванька, не открывая глаз.
— Ну лежи тогда, а я пошел.
У костра сидел, улыбаясь, детина. Тот самый, переросток.
— Слушай, — сказал Ванька. — Ты меня выпустил? Звать-то как?
— Пронька.
— А я — Ванька. И совсем я запутался. Что тут происходит, знаешь?
— Да ничего…
— Ничего «ничего»…
— По дороге расскажу, а сейчас лежать некогда. Пошли.
— Куда?.. — безнадежно протянул Ванька.
— Туда…
Ванька сел:
— Ты, значит, знаешь, куда?
Пронька усмехнулся, но невесело:
— Туда, куда ж еще? Тут все пути — в одну сторону, а лежать будем, могу и не рассказать, помешают.
И пошли. Места вокруг лежали красивые, чистые, лужки, перелески, речушки вьются. Пронька дорогой рассказывал:
— Девка, которую ты из бани вывел, — проклятая. Бывает, в колыбели когда скажет мать, «чтоб тебя», мол… Проклянет, одним словом… Или по другому какому случаю, выходит, что проклятый. Девка в бане и жила всю жизнь, выросла там, только видно ее не было, невидимая. Братья давно думали, как от нее избавиться, да не выходило.
— А старуха при чем?
— Я же говорю, проклятая. Получается, вроде как дочка ее, Старухина. Ну и Братьям непокой: со старой ссориться нельзя. Беда…
— Чего ты заладил: тут беда, там беда?…
— Что делать, — вздохнул Пронька, — тут везде…
Шли дальше. Солнце — поверху, трава — понизу. Пронька говорил:
Бежать сюда, в запретный лес, надо было, потому что там везде — Братьев земля, куда ни беги, сам сыщешься.
— А здесь чья?
— Увидишь, если дойдешь.
— Слышь, — спросил Ванька, — а чего ты в портах теперь? Там без портов был.
Пронька покривился, ответил нехотя:
— У меня припасены были.
— Не обижайся, мне непонятно было, и все. Странно тут…
— Странно… — согласился Пронька.
Ванька спустился к ручейку, протянул руку воды зачерпнуть, но Пронька остановил:
— Погоди, дай посмотреть.
Спустился к воде, осмотрел вокруг:
— Нельзя ее пить.
— У тебя все нельзя.
— Осенняя…
— Я пить хочу!
— Хоти дальше. Осенняя вода, нам с тобой рано ее пить, поживем еще. Видишь, листья желтые.
И правда, в воде плавали желтые листья, и рядом, на кустах, те, что к ручью ближе, тоже желтые.
— А летняя бывает? А зимняя?
При последнем слове Пронька быстро вокруг глянул:
— Тихо ты, беду даром кликать… Не поминай, всякая вода бывает.
А сам вниз уставился, лицо вытянулось. У воды след выдавлен, копыто, кованое. Его Пронька испугался по-настоящему.
Двинулись - быстро, почти побежали. Пронька все время оглядывался, держался к деревьям ближе, хоть ничего особенного видно не было. Ваньке беспокойство передалось:
— Куда идем-то?
— Толком не знаю, я не дошел.
— Но ходил?
— Ходил, — ответил Пронька, схватил попутчика за плечи, бросил под кусты.
Ванька хотел зашуметь, да Пронька ему рот зажал, указал в сторону. За рекой, за молодым леском высился небольшой холм, а на вершине его стоял верхом воин. В кольчуге, с копьем в руке; шлем, отброшенный на спину, висел на ремне, открыв белые волосы. Конник внимательно осматривал округу, медленно поворачивалась голова, глаза цепко перебирали кусты и низины.
— Началось, — прошептал Пронька.
Глаза конника в это время подобрались к их укрытию; Пронька вжался в землю, скривился весь, но пронесло, не заметил воин, голова ушла дальше. Пронька задышал наконец. А на холме появился еще один, пеший лучник. Неприятная пара медленно двинулась в сторону.
— Так, — сказал Ванька. — Сматываемся.
— Куда? — тоскливо отозвался Пронька. — Тут одна дорога.
— Куда?
— Туда, — показал Пронька вслед воинам. — Больше теперь некуда.
— Теперь, это почему?
— Говорили тебе Братья, за речку не ходить? Перешел — все.
— Погоди, ты меня сюда затащил, а теперь у тебя дороги нет?
— Я — тебя? Меня Братья в сарай посадили? Я убежал? Им на своей земле и руки за тобой тянуть не надо, сам влезешь, только пальцы расставят. Другой дороги у тебя не было, а вышел — иди, И потом, ты ведь не к Братьям шел, тебе надо было сюда, я знаю. Зачем шел?
— Не знаю.
— Я тоже не знал, когда пришел. Да и теперь не очень-то знаю. Но мне пройти надо, — Пронька был серьезен. — Иначе до конца дней буду рыбку с пацанами ловить. Братьям на обед. Понимаешь? Я ведь ровесником тебе пришел, а теперь видишь какой? Я не дошел.
Помолчали.
— Что за дяди-то были? — спросил Ванька.
— Стража. Дальняя застава.
— Кого ловят?
— Нас.
Перекусили наскоро, Пронька крошки собрал, в карман сунул. Пошли с опаской. Добрались под деревьями до лужка, осмотрелись. Нет никого. Только на чистое место выходить, показались на другой стороне те же стражники, идут медленно, к лесу присматриваются. Парни тихонечко в кустах легли, смотрели, что происходит на той стороне большой поляны. Стражники двигались настороже, лучник ступал нарочито уверенно, а потом вдруг прыгнул в сторону, освобождая коннику путь, тот бросил лошадь в лес. На ближнем дереве встряхнулись, заходили ветви, кто-то прыгнул на землю. Через несколько мгновений конник выскочил из леса, перед собой он гнал парня с котомкой. Тот, что было сил, рванул по траве, но скоро конник перерезал ему путь, сзади поспевал лучник.
— А-а-а!.. — заорал парень. — Мать тую!..
Закрутился на месте. Копейщик теснил его конем, но почему-то не трогал, а когда лучник подоспел, всеобще тронулся в сторону. Тут парень с силой ухватил лучника поперек груди, с размахом брякнул о землю. И еще брякнул, тот обмяк.
Конник такого поворота не ждал, бросился к своему на помощь, но парень ловко подхватил лучника, швырнул тело коню под ноги. Тот сбился с шагу, копейщика тряхнуло, да и парень ему помог, за ногу дернул, копейщик свалился вниз, но тут же вскочил.
— Пошли! — крикнул Пронька.
Копейщик гнал парня по полю, в тяжелых доспехах бежал легко, и недолго б они пробегали, если бы не выскочили из леса Пронька с Ванькой. Заголосили, бросились вперед. Стражник не ожидал, застыл, оглядываясь, этого хватило, чтобы парень подскочил к нему со спины, ремешком от шлема перехватил ему горло. Когда двое подбежали, стражник пузыри пускал.
— Стой! — закричал Пронька. — Нельзя!
Но поздно, парень брезгливо оттолкнул тело, оно завалилось вбок.
— Два дня гнали, — с облегчением выдохнул парень.
Был он крепок, кудри задорные, за плечами — котомка, как у Ваньки. Улыбнулся:
— Вы чего тут?
— А ты?
— Вместе пойдем? — смеялся парень. — Только я сообразить никак не могу, куда идти?..
Ванька на Проньку кивнул:
— Он, Пронька, знает.
— А я — Фролка.
— Пошли, Фролка?
— Пошли.
На закате у костра разговаривали:
— На Дальней заставе стражи мало, — говорил Пронька, — пройти можно.
— Это я пробовал, — качал головой Фролка.
— Можно, можно. Впереди — Ближняя застава, пройти надо, но нельзя. Разъезды, ловушки, стражи много… Никак не пройти.
— Совсем?
— Совсем, — Пронька помолчал, пошевелил губами, будто сам с собой советовался. — Есть один способ, только… Страшно. Дед тут один живет, очень старый, давно живет. И странный. Себе на уме. Но может и помочь.
— Если понравишься? — спросил Ванька.
— Нет, говорят. Не знаю. Одному поможет, другому лихо положит. Почему, никто не знает. Что хочет, то делает, шальной дед. Палец сунешь — пузо лопнет, вот какой, Я о нем много слыхал и не пошел бы, да другого пути не знаю.
Пронька умолк. Посидели, Фролка решился:
— Ладно, и я откроюсь. Давно тут шляюсь, выбраться не могу, но кое-что вызнал. Мимо деда не пройти.
— И чего он такой страшный, — сомневался Ванька.
— Страшный… — отозвался Фролка.
Пронька покивал.
К деду шли осторожно, медленно, тропка вилась, и выше роста человеческого стоял вокруг камыш сухой, коричневый. Шелестел странно, будто стеклянный, с присвистом. Шум этот обволакивал, как вата, и не сразу услышали путники свист настоящий. Отбежали в заросли, мимо протопал карла, тот самый. Опять с домовинкой. Ушел.
Дальше тронулись еще медленней. Пронька с Фролкой насупились, только Ванька ухмылялся незаметно. Избушка посреди камыша открылась неожиданно. Маленькая, окна — у самой земли, под тем же камышом. Дверь отворена.
Путники подкрались, заглянули внутрь. Пусто. А на полу — огромный гроб, домовина редкая, не тесаная, а дощатая.
— Помер он, что ли, — шепнул Фролка.
— Пронька, — сказал Ванька погромче, — вдруг и, правда помер?
Тот плечами пожал, осматривая комнатку. Ничего кроме домовины в ней не было, даже печки. Только травки по стенам развешаны, и дух такой, что в животе все вертится. То ли от травы, то ли мертвечина…