В самый разгар зимы, когда выпал обильный снег, в узких теснинах ущелий гор нелегко продвигаться степной кавалерии: за каждым поворотом горцы в засаде, с каждой вершины падают лавины камней и стрел. Но это не останавливает Великого эмира, он обязан отомстить за смерть старшего сына, чтобы остальным неповадно было. А путь в горы тяжел, и не сдаются просто так ни горы, ни горцы.
— Мухаммед, мой любимый сын, — прямо во время похода кличет Тимур сына Гайраха. — Что-то и твои люди не совсем расторопны. А ты меня заверял, что в этих горах твои проводники все тропинки знают. Так где же этот рыжий трус, этот ублюдок Малцаг?
— Повелитель, ты заменил мне отца, — искренне предан Мухаммед. — Ты же видишь, как я стараюсь. Ни души не осталось в горах.
— Еще бы, вся моя рать за тобой ходит.
Действительно, стотысячная армия заполонила все ущелья, все дороги и тропы. И как сообщает летопись, скопище Тимура встретило яростное сопротивление горцев. А в Аргунском ущелье было много неприступных мест, укрепленных башнями, крепостями и замками, которые Тимур не без труда одолел, разрушил, а защитников уничтожил, сбросил в бездонные пропасти.
Армия кочевников достигла таких горных высот, что не только конный, но даже пеший не мог дальше идти. Снега было много и мороз ужасный, ветер ураганный с вечных ледников, дышать тяжело, нет провианта для людей и коней. Тимур уже отдал команду спускаться с вершин, но в самый последний момент Мухаммед-Тума еще более выслужился — в урочище Тазбичи может находиться Малцаг, по крайней мере, над самой большой каменной башней еще развевается красно-белый стяг.
Вверх! Казалось, сама природа выступила на защиту горцев. С кавказских вершин надвинулся страшный буран, кони не выдерживали, дохли, снежная лавина унесла в ущелье более тысячи воинов. Лютая непогода продолжалась не один день, но даже это не остановило завоевателя. Когда все улеглось, и над горами выглянуло яркое зимнее солнце, Тимур увидел перед собой сказочно красивое высокогорное поселение, где люди издревле занимались скотоводством и разведением пчел… Эту сказку малочисленные горцы не смогли отстоять.
Всех мужчин перебили, женщин и детей взяли в плен и у последних выпытали: Малцаг находится еще выше, в местности Башин-Кал.
Такого чуда даже Тимур не видел. На самой вершине остроконечной скалы гордо высилась каменная башня-крепость, над которой развевается флаг. И эта башня так высока, что, задрав голову, с головы Повелителя шапка упала. И ни одна стрела даже до основания крепости не долетела.
— В атаку! — скомандовал Великий эмир.
К башне вела лишь одна узкая тропа. Как только по ней двинулись воины Тимура, начался заготовленный камнепад. Многие погибли, этот единственный проход оказался замурованным. Кто-то из военачальников предложил поставить охрану, пусть подохнут от голода. Однако Тимур ждать не хотел. Он вызвал специальный отряд бадахшанцев. Эти люди выросли в горах и охотились на горных баранов в скалах. Бадахшанцы сумели по расщелинам пробраться почти что до самой башни, но дальше дело не пошло. Они несли потери.
— Повелитель, — докладывал их командир, — узкий проход, одна стрела и наш воин убит.
— Так сколько у Малцага в качане стрел? — злобно рычал Тимур. — Если даже тысяча, посылайте десять тысяч воинов.
Здесь количество не помогло. За день атаки образовалась целая груда трупов, которая ночью примерзла и окончательно закрыла проход.
Тогда Тимур вызвал инженеров. Осмотрели местность и решили строить осадные сооружения. С трех сторон соорудили невероятно длинные лестницы, по которым, как бесчисленные муравьи, поползли вверх тюркиты.
— Взять Малцага живым! Только живым брать! — отдавал приказ Тимур. — Сто тысяч тому, кто живым рыжего доставит.
Немногочисленные защитники башни сражались до последнего. И стрелы их кончились, и копья обломались, и мечи притупились, врукопашную пошли. Ворвались захватчики в башню, а там много этажей и за каждый — бой. И вдруг, на самом верху показался окровавленный Малцаг. Десятки рук тянутся к нему, отбивается он коротким кинжалом, но он его не спасет — выбит из раненых рук. И тогда он в отчаянном прыжке рванулся в сторону родного флага, сорвал его с древка, обвязался им, как спасением и с криком бросился, словно вольная птица, с головокружительной высоты. Да ему не повезло: глубокий снег и десятки вражеских рук не дали ему погибнуть. На закате короткого зимнего дня пред Тимуром выставили пленных из башни.
— Кто такая? — указал он на юную горянку. — Седа? Жена Малцага? Хороша! В мой гарем… Этих — в пропасть… А с этим, — он пнул связанного Малцага, — утром разберусь… хе-хе, может, его жена-красавица что подскажет..
На следующее утро у Тимура приподнятое настроение. Казнь врага — особое торжество. Приглашены все уважаемые люди Повелителя, в том числе и Молла Несарт.
— Ну, что? — склонился Великий эмир над Малцагом, грубо вздернул его подбородок, заглядывая в светлые глаза. — Так чья башка будет на снежном постаменте вечно стоять?
— Твоя, — сквозь окровавленный рот выдохнул пленный.
— Тьфу, — плюнул ему в лицо Тимур. — Казнить! — рявкнул он и, уступая место палачу, сделал шаг в сторону, пристально вглядываясь в измученное молодое лицо, и вдруг жестом остановил занесенный меч. — Постой-ка, — он вновь склонился к Малцагу, — эта морда, эти дерзкие глаза так жаждут смерти. Не-е-т уж, — Повелитель стал смотреть по сторонам, остановился на Молле Несарте. — Эй ты, плешивый мудрец, как ты сказал? «Прояви снисходительность, вели творить добро и отвернись от невежд». Хе-хе, вот так я и сделаю. Проявлю снисходительность, сотворю добро, — он вновь вывернул подбородок пленного и, глядя сурово в лицо: — Ты так легко не отделаешься. Будешь долго мучиться. Я знаю, как надо «отворачиваться от невежд». Ты будешь рабом!
— М-м, — как от острой боли замычал молодой горец, и когда Тимур его челюсть отпустил, выпалил: — Нет!
— Ха-ха-ха, угадал. Будешь, будешь, — с этими словами Тимур вытащил из-под халата маленький подкинжальный нож и умелым, ловким движением, под тоскливый тонкий визг поверженного отрезал одно, потом второе ухо Малцага, кинул их к ногам Моллы Несарта и с явным удовольствием, вытирая руки платком, приказал евнуху кастрировать, яйцами накормить псов; его — в рабство, в пожизненное рабство, с клеймом!.. — А мы все — гулять! Накрывай дастархан! Молодое вино сюда! Женщин сюда! Музыкантов сюда!.. Так будет со всеми неверными на нашем верном пути!
Кастрация, как и рабство и все подобное в исламе, впрочем, как и во всех остальных мировых религиях, запрещены. Однако если Повелитель так повелел — этому быть. К тому же все это завершается праздником. А когда праздник, гуляют все, за исключением двух-трех телохранителей Тимура, что неотступно следуют за ним, многочисленной внешней охраны стана, а также поваров и евнухов, для которых работы во время пиршества только прибавляется.
Молла Несарт об этом порядке уже знает, посему посреди ночи, особо не таясь, засеменил в апартаменты главного евнуха. Евнух — это не работа и не призвание, это, скорее, судьба, судьба всеми презираемого человека. Евнухи существовали практически везде и всегда с самой глубокой древности. На заре ислама, когда пытались каноны религии ревностно соблюдать, будущих евнухов готовили в основном в Судане, а потом повзрослевших мальчиков-кастратов для обучения доставляли в арабские страны и далее, на север.
В средние века, с широким распространением мусульманства, евнухи стали настоящим сословием. Это превратилось в определенный образ жизни со своей школой, традициями, культурой. Теперь, зачастую не насильно, а добровольно, некоторые мужчины избирали этот жизненный путь. Нельзя сказать, что он был легким и сладким, во многих случаях он заканчивался плачевно и трагически. Однако история знает и о ярких исключениях, когда евнухи уходили на заслуженный покой, приобретая солидные состояния, высокие должности, даже удачно женились, и есть факты, когда становились эмирами, султанами, королями.
Евнух — блюститель ложа, слово греческое и не продукт Востока, как представляется, а производное больших богатств.
Евнухи не в каждой среде появляются и не из каждой среды воспитываются. Они — потребность своего времени, и если, скажем, из общества монголов евнухи не выходили, то тюркиты, особенно западные, к этому склонность уже имели. Однако, как в выгодном деле, в качестве евнухов во времена Тимура более других преуспели персы. Именно они, в основном, завладели этой нишей, и их было немало, если в одной регулярной армии тюркитов их было более тысячи или каждый сотый.
Евнухов все презирают, так же и они относятся ко всем. Они как старики, которые уже не могут, и стыдно смотреть. Посему все, что связано со страстью и похотью, — стыд и срам. Так же и у евнухов: у них нет главного человеческого качества — они не являются продолжателями человеческого рода, поэтому живут лишь ради себя. Атрофия наиважнейшего чувства ведет к обострению других. Они зачастую властолюбивы, алчны, ревнивы, чревоугодники, да и своеобразная страсть у них тоже есть — извращенцы.
Это пухлые, холеные, надменные люди с тонким сладким голоском и особыми манерами. У них лишь один способ заработка себе на жизнь, и их жизнь целиком зависит от хозяина. И если в восточном обществе мужчин категорически запрещено говорить о женах, то гордиться возможностями своего евнуха — норма. Ими торгуют, обмениваются, дарят, как ценный подарок, также и увольняют, и изгоняют, и убивают. В общем, это те же изгои рабовладельческого строя. И каково же должно быть искусство и достижение, сколько надо было в жизни услужить, чтобы стать, наконец-то, главным евнухом самого Тимура. Это мечта, это предел, это баснословное жалование и доля от каждой победы. И все это богатство главный евнух Тимура — некто Кульбагтай — уже не один год отправлял в свой родной город, надеясь, вот-вот, как в меру разбогатеет, вернуться восвояси и доживать свой век припеваючи. И тут, надо же такому случиться, в один момент из-за излишней заботливости, чуть было голову не потерял.